Мигом одним
Шрифт:
– Иди, не оборачивайся.
Я вышел за калитку, намотал конец нити на руку, произнес первый стих. Клубок прыгнул на землю, покатился. Я пошел за ним.
2024 год, Петропавловск-Камчатский, Елизово, военный аэродром.
Майор ВКС России Паров
Через неделю после отбытия Сергея в отпуск из Москвы пришло извещение о снятии с довольствия лейтенанта Опёнкина С.И. в связи с невозможностью продолжать службу по состоянию здоровья. Данное извещение меня весьма удивило. Недолго думая я отправился к старику. Командир тут же связался с военкомом Москвы. Еще через час у нас были подробности. Рейсовый автобус, перевозивший пассажиров в город из аэропорта попал в аварию. Фура, ехавшая по трассе с огромной скоростью врезалась в автобус практически разорвав его пополам. В результате тринадцать трупов и два десятка сильно травмированных пассажиров автобуса. В числе травмированных и доставленных в Институт Склифосовского был Опёнкин. В данный момент врачи уже сделали все возможное, но он находится в коме. Профессура Cклифа не дала военным внятного ответа, поэтому нас известили именно в такой, неопределенной форме. Выйдет он из комы или нет, и будет ли годен, если придет в сознание, информации не было.
Земля, место странное, Максим Холод
Лес я топтал долго, уж и солнце склонилось к горизонту. Чаща жила совей странной жизнью. То затихала намертво, до состояния тишины космоса, то копошилась как муравейник и гудела миллионами голосов.
Вскоре я вышел на пустошь. Лишь редкие корявые кустики вносили разнообразие в пейзаж. Клубок все катился впереди, подпрыгивая на камнях и кочках. Иногда замирал, ожидая меня. Вдруг перед мной возникла стена странного серого тумана. Клубок ударился в туман как в преграду, отскочил, опять прыгнул вперед, отлетел назад, остановился. Я подошел к нему, поднял с земли, смотал нитку, положил его в карман. Пощупал стену. Она упруго отталкивала меня обратно. Я надавил рукой сильнее. Правая рука слегка продавила преграду, проникая в туман, и застряла в ней как в чем-то вязком. Ладно. Я уперся ногами в землю и стал проталкивать себя сквозь преграду. Я ничего не боялся, ведь самое страшное со мной уже произошло. Почти погрузившись в стену, я поскользнулся на камне, и меня выбросило из нее. Я упал на спину.
– Да что же это такое!? – Сказал я возмущенно вслух. – Рыжик, нам точно туда?
Клубок выскочил из кармана и три раза ударился о стену, каждый раз отскакивая от нее. Потом прыгнул мне в руку. Я крепко сжал его в руке и опять пошел в «атаку» на стену. Я уже понял, что с разбегу ее не пройти, поэтому стал планомерно ее продавливать, постепенно погружаясь в нее.
Наконец я вошел в нее полностью, оказавшись в странном тоннеле. Стены тоннеля были смазаны, они искривлялись от моих движений, как в моем сне дорога к городу. Наверно сон то был не так уж и странен. Медленно, но уверенно я шел вперед к свету.
Вот он край. Я пришел. Опять преграда, я упираюсь ногами и руками в плотную вязкую среду, я барахтаюсь как муха в смоле. Я ползу, извиваюсь, в буквальном смысле продавливая себя к свету. Вдруг яркий свет разбивается острейшими осколками стекла. Я лечу. Падаю. Как больно. Я умираю вновь. Боль не выносимая, нервы как огненные прутья. Я кричу. Проваливаюсь во мглу. Боль и мрак уносят меня, лишь на границе своего сознания я слышу странный чужой голос: «Сережа, держись, не умирай, прошу тебя».
2024 год, Москва, Склиф, отделения травматологии, Максим Холод
Вся моя голова просто взрывалась от понимания того, что я жив. Мало того, я был не в своем теле, а в теле погибшего Сергея Опёнкина. Его воспоминания, той его недолгой жизни, стальными нитями раскаленного нихрома прожигали в моем сознании новую резьбу. Мне теперь придется жить в другом теле с двойной памятью. Мне надо вспомнить все и главное не забыть своего прошлого. Того прошлого, что привело меня на Патомское нагорье. Спасибо вам, кто бы вы ни были, за ваш дар, за новую жизнь.
Да, я жив, но, на сколько я жив? Тихо, как сквозь вату я слышал грустные голоса родителей и знакомых Сергея, что приходили его проведать. В один из таких дней случилось чудо. Я, наконец, стал слышать голоса людей как привычно.
– … Изя, неужели это все, что ты смог сделать?
– Володя, не шипи. Веришь, сделал все аккуратно. Мне еще до операции сказали, что он летчик истребитель. Я, через пятимиллиметровую дырочку в черепе, шесть часов удалял гематому. Я ж помню, как ты с ним носился.
– Ты вспомнил его?
– У меня же память фотографическая. Напоминаю, если тебя склероз пробил.
– И сколько ждать?
– Не знаю. Мозг дело тонкое. Это не задница – прогнозировать сложно.
Я открыл глаза. Больно резануло ярким светом. Прикрыв веки, я немного подождал и опять открыл глаза. Теперь стало легче. Повращав глазами я нашел два вертикальных пятна. Глаза резало нещадно. Я опять их прикрыл. Попытался повернуть голову. Не получилось. Голова жестко была закреплена. Пошевелил кистью. Рука привязана за запястье.
– Вера, мать твою, где ты ходишь. Вон у пациента глаза пересохли, закапай.
Рядом процокали каблучки. Позвенели склянками. Мне открыли глаз, и я близко увидел пипетку. Моментально вспомнилось, как Ферзь меня ослепил. Голова рефлекторно дернулась. Девушка громко вскрикнула и отпустила веки.
– Вера, у тебя с головой все в порядке? – Загрохотал голос Изи.
– Израэль Мойшевич, он головой дернул. – Испуганным голосом сказала Вера.
Я открыл глаза. Видно слезная железа заработала, по этому случаю веки открылись без такой сильной рези как предыдущий раз. Надо мной склонилось двое. Судя по курчавым волосам и явно еврейскому носу, стоящий справа был названый Израэль Мойшевич, второго я тоже узнал, это был Шепшин Владимир Егорович. Именно он помог Сергею с поступлением в Качинское.
– Юноша, как самочувствие? – Спросил Изя.
– Как после катапульты. – Проскрипел я натужным хрипом пересохших связок. – Что со мной?
– Позже Сережа я тебе все расскажу. – Сказал Шепшин. – Твоя главная задача, на сегодня, продержаться в стабильном состоянии двое суток. Как только это произойдет, я перевезу тебя в свой госпиталь. Там я тебя за месяц поставлю на ноги. Отдыхай пока.
Мне закапали глаза, и я опять уснул, провалившись в воспоминания Сергея. Я заново проживал его жизнь. Вечером пришли Серёжины родители и его младший брат. Мать плакала, отец стоял хмурый с красными глазами, Кирюха выглядел испуганным. Мне было жаль этих людей. Я не стал им гундеть про то, что я совершенно другой человек, а не их сын. Услышав такое, могут из склифа в кащенко отправить. И наверно будут правы, я бы сам в такое не поверил.
Через пару дней Шепшин перевез меня в военный окружной госпиталь. Сразу, по прибытии я был подключен к разным приборам. Опутав всего проводами, воткнули две капельницы. Медсестра каждые пол часа добавляла что-то из шприца прямо в трубку.
Все проведенные процедуры возымели действие. Через неделю я уже смог сам ходить в туалет, избавившись от унизительной процедуры – катетера и постановки судна. Меня перевели на уколы и таблетки. Жутко болели пролежни, которые я заработал лежа в склифе и здесь в госпитале. Парочку просто срезали. Как сказал Шепшин – почти косметическая операция. Ладно, шрамы были в основном на спине и не особо портили мне имидж.