Миграции
Шрифт:
Ответа я не узнал, потому что вдруг небо резко потемнело, солнце, только что сиявшее из-за башни, все в ореоле снежных искр, погасло, снежный заряд надвигался скорее, чем я успевал соображать. Его было видно, и он приближался, идя наперерез. Я сразу вспомнил все, что слышал о таких моментальных переменах погоды в горах, и чтобы одним крестом на вершине не стало больше, спешно потрусил по протоптанной в глубоком снегу и петляющей, будто заячий след, тропе — начав задыхаться, поскальзываясь и стараясь не потерять из виду станцию внизу и не оступиться в тех местах, где кто-то уже проваливался по грудь и по пояс в снег до меня, оставив следы барахтанья и подмерзшие норы от глубоко ушедших в снег ног. Никто здесь ни за что не отвечал — сам залез, теперь каждый за себя. От чувства небывалой свободы, красоты видов, слепящей белизны нетронутого снега все находились будто чуточку под эфиром.
Достигнув станции, я закурил сигарету и приложился к траппе в фляжке — только теперь я ощутил, насколько продрог за полчаса на вершине. Все дальнейшее
Оставалось еще несколько мелких дел, переселение на три дня в гостиницу «Сент-Никлаусен» («орднунг» дал сбой, ошибка была заложена в нем изначально), прощальные обеды, ужины и прогулки. Затем Люцерн и утренний поезд прямо в Цюрихский аэропорт. Откуда моя сумка с рукописями — месяцем работы — отправится без хозяина в мусульманский Тунис, но тот изрыгнет ее (возможно, из-за последнего кусочка украинского сала, оставленного гостившими у меня бывшими львовянами, — грех было выкидывать, — и початой бутылки «Монтепульчано» — спасибо им), и на третий день по возвращении служба розыска Шереметьева доставит мне незадачливую путешественницу прямо на дом, в Ясенево, на южной окраине Москвы, где мы снимаем с женой квартиру. Правду говорят: все хорошо, что хорошо кончается.
В Швейцарии я писал повесть о жизни в одной исчезнувшей стране, занимавшей 1/6 часть суши. Теперь, сидя в Москве, пишу о Швейцарии — о привидевшейся горе Риги и жизни на берегу озера. Хотя, может, это только кажется, и на деле я пишу только о себе, или о России, или для России, а также для Галиции (ставшей для меня «малой родиной», так получилось), для бывших львовян и для жителей исчезнувших стран, — пишу о чем-то столь же далеком и абстрактном для них, как жизнь на Марсе. Для кого я пишу, это очень спорный вопрос.
Иордания — с пятницы по пятницу
В мусульманских странах я прежде не бывал (в советское время до Средней Азии как-то не добрался, а теперь туда и не хочется), пустыни видел только в кино и на фотографиях. И вдруг — Иордания. От такого предложения невозможно отказаться.
В Амман мы прилетели в пятницу вечером, уже затемно. Я — чтобы написать очерк об иорданских достопримечательностях, фотограф Николай — чтобы поснимать их, а работающий на радио Сергей — познакомиться со страной и присмотреться. Мы рисковали попасть на начало капризной, дождливой и ветреной иорданской «зимы», а попали в знойное «бабье лето», с дневной температурой под +30 градусов по Цельсию и выше. Так что неделю спустя уже с трудом верилось, что через неполных 4 часа полета нам предстоит вернуться в московские -10 по Цельсию и ниже. Виной тому не столько даже география и климат, сколько цивилизационный перепад. Иорданская повседневность с российской выглядят несовместимыми: друг для друга они как сон и явь, как арабские ночи и белая ночь. Всего месяцем раньше я возвращался домой из Штатов и с полчаса летел невысоко над берегом Гренландии: айсберги внизу подтаивают, будто кусочки сала в стоячей воде, извиваются фьорды, пепельные горные хребты теряются в арктической пустыне — и ни души кругом. Такая Анти-Иордания. Но в одном они оказались похожи: это территории, подчеркнуто безразличные к пребыванию на них человека и по-ветхозаветному жестокие. Только Гренландия существует как бы ДО или ПОСЛЕ человека, а Иордания — столь же каменистое и суровое нагорье, бывшее когда-то морским дном, — вроде бы отзывчива и готова терпеть на себе человеческий труд, но служит впечатляющим памятником его тщете. От тружеников остаются только пережившие их на тысячи лет бесхозные каменные руины и крошащиеся некрополи. Понятно, что на таком фоне мы сами себе кажемся мотыльками-однодневками, и древнее величие руин влечет к себе и волнует наши сердца куда больше, чем их красота. Хотя надо признать, что красота — лучший из всех существующих консервантов, и то, что уцелевает на жерновах времени, на самом деле большей частью превосходно.
Итак, в амманском аэропорту нас встретили, шлепнули штамп въезда в паспорта и отвезли в 4-звездный отель по соседству с пригласившим нас Иорданским управлением по туризму (JTB). После потрясших страну гостиничных терактов на автострадах появилось множество блокпостов, а в отелях приняты беспрецедентные меры безопасности. Сколько раз ты будешь выходить из отеля, столько раз по возвращении будешь подвергаться проверке на входе (и чем отель «звезднее», тем многочисленнее охрана и тщательнее проверка). То есть расстегивать сумки, выкладывать содержимое карманов, проходить через рамку, как в аэропорту вылета, — по принципу «тише едешь, дальше будешь». А доехать по назначению хочется почти всем, кто в пути (может, за исключением виновников взрывов да тех последних бедуинов-кочевников, которым иорданское правительство доплачивает за их образ жизни, сохраняя в качестве приманки для туристов).
Ставку на развитие туризма и образования Иордания сделала всего четверть века назад, в 1994 году был подписан мирный договор с Израилем, а уже сегодня международный туризм, как мне сказали, приносит стране с пятимиллионным населением доход около миллиарда американских долларов в год. Для отсталого в недавнем прошлом государства, не имеющего собственных месторождений нефти, это чуть ли не главный шанс его модернизации. Иорданцы — народ деятельный, приветливый, но не назойливый, имеющий вменяемое руководство и твердо намеренный не упустить свой шанс, что вызывает симпатию. Забегая вперед, скажу, что по-настоящему удивила нас всех встречная симпатия иорданцев к нам только за то… что мы русские, — непривычное чувство. Кто знал хотя бы пару слов, пытался заговорить с нами по-русски, а на всех блокпостах, узнав от шофера, что он везет «рус», нас приветствовали и пропускали без задержек, всего пару раз попросив для порядка открыть багажник. Многие учились в СССР и РФ и домой вернулись с русскими женами (современные иорданские семьи моногамны), по разным данным, от 5 до 8 % населения страны исповедует православие, ну и прочее, на уровне государственной политики, о чем не место здесь распространяться.
В первый вечер, побросав в номерах вещи, мы спустились в пустой ресторан, чтобы, наскоро перекусив, успеть прогуляться перед сном по городу. Приглашение приглашением, но за удовольствия гость платит сам — и это не только алкоголь, но в некоторых случаях, например, стаканчик пакетикового чая (здесь не пьют из пиал) за $ 3 или минута разговора с Москвой за $ 4 (и это еще пустяки, неделю спустя за ту же минуту чистого времени в том же отеле с меня запросили уже $ 15, сошлись в итоге на $ 12). Бочек меда без капли дегтя не бывает — и надо просто принять как данность, что входные билеты для иностранцев повсюду стоят многократно дороже, чем для туземцев, что небольшие чаевые подразумеваются всегда и семигранной монетки ждут от вас даже в общественном туалете, подавая у умывальников бумажные салфетки для рук, что цены на лечебные и косметические продукты Мертвого моря повсеместно взвинчены, а предлагаемые из-под полы «старинные» монетки поддельны, что любыми продуктами и питьевой водой (газированная импортируется, продается только в супермаркетах и стоит дорого) стоит запасаться в городских магазинчиках и на рынке, где все обойдется вам на порядок дешевле, чем в тех местах, где обитают и водятся туристы. Зато в любом ресторане любого города вас накормят до отвала меньше чем за $ 10. Хотя, ей-богу, все это такие пустяки на фоне того, что вам предстоит увидеть и ощутить в той части Святой земли, что зовется последние полвека Хашимитским королевством Иордании.
Наша самостоятельная прогулка по Амману в тот вечер явно не удалась. Этот город, размером с Киев и крутизной улочек не уступающий Владивостоку, в плане походит на халу, нанизанную на проспект Захран. Скоростная автострада с туннелями и без светофоров оказалась малопригодна для пешей прогулки. Посреди узеньких и временами сходящих на нет тротуаров высажены деревья, обойти которые можно только по проезжей части. Таксисты притормаживали, сигналили, жестами предлагали подвезти и в недоумении уезжали — им в голову не могло прийти, что люди здесь гуляют, да еще в выходной день на ночь глядя. Удовольствие и вправду небольшое. Похожая на жесть пыльная листва, запах паленой резины от проносящихся машин и чужое небо с лежачим полумесяцем над головой. Никаких заведений, все закрыто. Нам ничего не оставалось, как вернуться в душные номера и лечь спать при открытых окнах. Кондиционеры упорно гнали только подогретый воздух, и их пришлось отключить.
Словно в награду неизвестно за что, утро субботы (когда у всех госслужащих еще выходной) выдалось восхитительным — безоблачным и ленивым. Остатки ночной прохлады отступали в тень под натиском зноя. Мы перебрались в летние одежды. Подъехали на микроавтобусе наши гид с водителем.
Пожалуй, их стоит представить читателям. Гид Суфьян — миниатюрного телосложения, внешне похож на Азнавура и даже картавит, как он. В Тбилиси, где Суфьян учился, его принимали за армянина. Оттуда кроме диплома строителя он привез русскую жену, совсем недавно принявшую ислам из практических и юридических соображений. В мечеть они не ходят, имеют двух дочерей — студентку Илону и школьницу Дану, в семье разговаривают по-русски. Водитель Махмуд — огромный, молчаливый и черноусый иорданский палестинец, смахивающий на турка. Немного говорит по-английски неожиданно ломким голосом. Долго работал автомехаником на «Феррари» и «Ламборджини» в Кувейте, где его соседкой была нынешняя королева Иордании. Вот уже шесть лет работает на Джей-Ти-Би (JTB), поэтому на всех туристических объектах и блокпостах, в ресторанах, где мы обедали, и в городках, через которые проезжали, у него есть знакомые и приятели. Гонщик (что среди автомехаников редкость) с железной выдержкой, на похвалы отвечает с достоинством: «Это моя работа, сэр!» (хотя видно, что ему приятно). Такой разнородной смешанной компанией мы и отправились тем утром узнавать Иорданию.