Михаил Кузмин
Шрифт:
Письма Кузмина к Нувелю публикуются по оригиналам, хранящимся в РГАЛИ (Ф. 781. Он. 1. Ед. хр. 8), письма Нувеля к Кузмину — РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 319 (за исключением писем 20, 27, 28, 55, 61 и 70, хранящихся: ЦГАЛИ С.-Петербурга. Ф. 437. Оп.1. Ед. хр.94). В приложениях мы сочли целесообразным опубликовать несколько писем, имеющих прямое отношение к возникающим в переписке Кузмина и Нувеля сюжетам. Письмо 1 приложения 1 хранится: РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 520, письмо 2 — РГБ. Ф. 109. Карт. 32. Ед. хр. 5. Приложение 2 — РГБ. Ф. 371. Карт. 2. Ед. хр. 46.
Многоуважаемый
Согласно уговору, зайду за Вами завтра около 10-ти час<ов> вечера. Приду я вместе с Каратыгиным [506] , который также пожелал побывать у Вячеслава Иванова [507] .
Весь
505
Письмо датируется по очевидной связи с письмом 2.
506
Каратыгин Вячеслав Гаврилович (1875–1925) — музыкальный критик и композитор, один из основателей кружка «Вечера современной музыки», родственно был связан с семьей Верховских, близких знакомых Кузмина.
507
Речь идет об очередной «среде» у В. И. Иванова (1866–1949), которая должна была состояться 15 февраля. Кузмин обычно воспринимается как завсегдатай «сред», однако на первых порах это было далеко не так. 14 января 1906 г., когда его впервые должны были вести к Иванову, он записал в дневнике: «Чудная погода с утра была для меня отравлена мыслью идти к Ивановым» (Опубл. К. Н. Суворовой // Литературное наследство. М., 1981. Т. 92, кн. 2. С. 151). Регулярным посетителем вечеров у Иванова он становится лишь с апреля. Подробнее о «средах» см. в очерке Н. А. Бердяева «Ивановские среды» (Русская литература XX века / Под ред. С. А. Венгерова. М., 1916. Т. III).
Появление этого письма, очевидно, связано с событиями предыдущей субботы, 11 февраля, так описанными в дневнике Кузмина: «Был у Нувель, читал „Елевсиппа“, были Дягилев, Нурок, Сомов и Бакст, ели померанцевое варенье». Однако дружеское оживление сменилось у Кузмина упадком сил, так описанным в дневнике именно за 14 февраля: «Тоска, гнетившая меня с утра, в сумерки, когда особенно хочется задушевно поговорить, зайти на минутку, достигла до такого предела, что я серьезно подумывал пойти к Саше после обеда…» (упомянутый в записи Саша — банщик, любовник Кузмина).
Дорогой
вопреки нашему с Вами уговору, я в среду к Вяч<еславу> Ив<ановичу> раздумал идти, о чем и извещаю. До ближайшего, надеюсь — близкого свиданья.
Ваш
Дорогой
ну вот, я пишу прямо: не можете ли Вы дать мне на этих ближайших днях 31 р. А те, если уже нельзя в полном объеме, то хоть меньше, хотя тогда будет не так действительно, ибо 1500 — это не вздор, это только крайняя необходимость, лучше, чем ничего; а разве невозможны быть известными (не знакомыми) Вам и такие люди? И это не вздор, а спасение. Я не буду говорить о моем положении, чтобы Вы не подумали и правду, что я Вас пугаю, но это очень серьезно. Деньги на днях можно прислать с посыльным, лучше 2–6 ч. дня. Пожалуйста, Вальтер Федорович [508] . Я так уже обнажился, что почти не прошу извинения, что опять обращаюсь к Вам, чтобы уж Вы один имели не особенно приятное удовольствие видеть меня в таком шатании.
Весь Ваш
508
Кузмин, насколько мы можем проследить, всегда испытывал острую нужду в деньгах, но особенно усилилась она после смерти матери в 1904 г. Ста рублей в месяц, которые давал ему Г. В. Чичерин, постоянно не хватало, и просьбы о займах, регулярно встречающиеся в письмах, следуют в отношениях не только с Нувелем, но и со многими другими людьми. Ситуация, описанная в данном письме, по всей видимости, вырисовалась 16 февраля, когда Кузмин записал в дневнике: «У меня есть план на Нувеля, но осуществим ли он?» Можно предположить, что речь идет именно о той ситуации, которая отразилась в письме. Очевидно, о том же идет речь в записи от 23 февраля: «После обеда заехал Нувель, известия не особенно утешительные, не знаю, как и быть, было что-то XVIII в. в нашем разговоре, в ясной заре, в моем положении и в моих авантюрах». Состояние Кузмина в эти дни отражено также в записи от 27 февраля, на следующий день после письма: «Сегодня в первый раз, все собой заслоняя, определенная и желанная своей исходностъю, у меня явилась мысль о смерти, о самоубийстве. Сидя на окне и смотря на ярко освещенные дали за церковью М<алой> Охты, я думал, как стащу у Пр<окопия> Степановича> револьвер, напишу всем письма и застрелюсь. <…> Будет панихида, кто-нибудь из „современников“, похороны весной. <…> Проехал к Н<иколаю> В<асильевичу> попросить денег, но он не дал; от Нувеля ответа нет ни на одно, ни на другое. Что делать?» (В записи упоминаются: П. С. Мошков, второй муж сестры Кузмина Варвары Алексеевны, в первом браке Ауслендер; с ними Кузмин жил в то время на одной квартире; — а также Н. В. Чичерин, брат Г. В. Чичерина. «Современниками» Кузмин называл членов общества «Вечера современной музыки»).
Дорогой
Посылаю Вам 31 р. Не мог их доставить раньше, т. к. у меня их не было, пришлось занять.
Что же касается Вашей главной просьбы, то, к моему большому огорчению, все попытки устроить это дело окончились неудачей, и у меня положительно нет больше никого, к кому бы я мог обратиться.
Вы можете себе представить, как мне это неприятно, и Вы поверите, с каким удовольствием я исполнил бы Вашу просьбу, если б она зависела только от меня.
Но я вообще не деловой человек, особенно в денежных вопросах, и Вы, быть может, среди Ваших знакомых найдете более подходящее лицо, способное осуществить Ваше желание. Мне кажется, Вам следовало бы обратиться просто к ростовщику, но я ни одного не знаю.
Зато я всячески стараюсь трубить о Вас в кружках, причастных к «Руну», и очень надеюсь, что в конце концов роман будет помещен, хотя ответа от Соколова [509] я до сих пор еще не имею. В таком случае можно было бы обратиться к Рябушинскому с просьбою уплатить Вам гонорар авансом.
Простите, мой милый Михаил Алексеевич, что не удалось Вам оказать столь важную услугу, и не сетуйте на любящего Вас, искренне преданного и горячего поклонника.
Ваш
509
Соколов Сергей Алексеевич (псевд. Сергей Кречетов, 1879–1936) — поэт, владелец издательства «Гриф», издатель журнала «Перевал». В это время был секретарем журнала «Золотое руно».
Получение письма отмечено в дневнике: «…от Нувеля посланный принес немного денег и извещение, что то дело не состоялось, он говорит, что, хотя Соколов ответа еще не дал, он почти уверен, что „Крылья“ будут взяты и тогда можно будет попросить денег авансом. Было это очень неутешительно, но мне все равно, имея исход в виду» (28 февраля). Речь в записи и в письме идет о возможности опубликовать в журнале «Золотое руно» повесть Кузмина «Крылья», законченную незадолго до этого и читавшуюся в кругу участников «Вечеров современной музыки».
Дорогой
спасибо Вам большое за присланное Вами. Отдам, как только буду мочь. Что ж делать? Я очень тороплюсь, и обрадован, и огорчен, и потому нескладно пишу. Еще раз за все спасибо. М<ожет> б<ыть>, и уладится все.
Ваш
Хотелось бы прийти к Вам в среду или в четверг вечером на будущей неделе. Напишите, который из этих дней Вам удобнее. Предвкушаю удовольствие провести с Вами несколько часов в интимной беседе. Надеюсь — la gl^ace sera rompue.
Любящий Вас
Очевидным поводом для письма послужила состоявшаяся накануне встреча Кузмина и Нувеля после довольно долгого перерыва, описанная в дневнике так: «Был Нувель. „Крылья“ мои не приняты. Я зачем-то, кажется даже сам, предложил ему прочитать свой дневник. Ведь, лишенный всякого общественного и общего интереса, он занятен только узко интересующимся моею личностью. Ну, все равно». 8 апреля Кузмин с некоторым удивлением отметил в дневнике получение этого письма: «Нувель прислал письмо, извещающее почему-то с большою душевностью, что он будет в среду».
Дорогой
буду очень рад ждать Вас в среду в 8 час. до 1 часу. Боюсь, что Вы будете разочарованы или обмануты в ожиданиях, но этот риск не уменьшает удовольствия Вас видеть.
Ваш
Встреча состоялась действительно в среду 12 апреля. См. о ней запись в дневнике Кузмина (частично процитирована в статье «Петербургские гафизиты»): «Нувель приехал поздно, пьеса, кажется, понравилась; читали дневник, потом он был несколько откровенен, рассказывал, как был на содомистском bal masqu'e у парикмахера etc, удивлялся моей надежде на собственную верность. Под большим секретом сообщил, что Вяч. Иванов собирается устраивать Hafiz-Schenken, но дело первое за самими Schenken, причем совершенно серьезно соображают, что у них должно быть обнажено, кроме ног. Это как-то смешно». Здесь впервые фиксируется замысел «вечеров Гафиза», о которых подробнее см. в статье «Петербургские гафизиты».
Дорогой
Жду Вас непременно в понедельник вечером около 9-ти. Будет один только Сомов [510] . Захватите, если можно, дневник. Он очень рассчитывает, что Вы из него почитаете. Надеюсь, Вы не уехали [511] . Не повидавшись со мной, — это было бы жестоко. Пожалуйста, ответьте. А то напрасно ждать — так скучно.
Душевно Ваш
510
С К. А. Сомовым Кузмин познакомился еще в 1905 г., однако особенно сильное впечатление на него произвела встреча 18 апреля, так описанная в дневнике: «Были у Ивановых; Сомов писал его портрет, редко человек производит такое очаровательное впечатление, как Сомов, все его жесты, слова, вещи так гармонируют, так тонки, так милы, что самый звук „Сомов“ есть что-то нарицательное». Близкая дружба Кузмина с Сомовым была закреплена любовной близостью (хотя и недолгой) осенью 1906 г. Творчеству Сомова посвящена специальная статья Кузмина (см.: Константин Андреевич Сомов: Мир художника. М., 1979. С.470–473; там же — некоторые письма Сомова к Кузмину. В полном объеме переписка Сомова с Кузминым приготовлена нами к печати). О встрече, предложенной Нувелем, см. письмо 9, примеч. 3 (в файле — примечание № 514 — верст.).
511
Подробнее см. в примеч. 1 к письму 9 (в файле — примечание № 512 — верст.).