Михаил Муравьев-Виленский. Усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи
Шрифт:
Те же антирусские убеждения не позволяют «свядомым» историкам отнести Российскую империю к формам «своей государственности». Поэтому разделы Речи Посполитой представлены читателю как агрессивный «захват Беларуси Российской империей». В результате этого тяжкого исторического преступления: «Беларусь была превращена в российскую колонию. Ожидавшее ее свободное и светлое европейское будущее оказалось перечеркнуто коварным и жестоким российским деспотизмом».
Ответом на первобытные страхи, вызванные фантастическими образами ужасного «российского деспотизма», становится создание мифов о героях и жертвах «национальной истории». В основе подобного мифотворчества лежит известный тезис националистической идеологии о непримиримом антагонизме, существовавшим между «угнетенным белорусским этносом» и его вековым «угнетателем» – Российской империей.
Для доказательства исторического существования этого конфликта используется миф о «русификации» 34 ,
34
Миллер А. Русификация: классифицировать и понять // Ab imperio. – 2002. – № 2. – С. 134.
Эмоционально-идейный уровень негативности, заложенный в прагматике мифа о «русификации», зависит от типа националистической риторики, бюрократической или этнической, которой придерживаются “свядомые” историки. Для характеристики «русификации» они используют, в основном, эмоционально насыщенные эпитеты – «насильственная», «фронтальная», «тотальная» и т.д. 35 В идеологическом аспекте миф «русификации» характеризует имперскую политику России в категориях «колониального» и “национального угнетения”. Так современному читателю преподносится очередной «завершенный мифологический сюжет». Действия российского правительства предстают перед ним как целенаправленные политические решения, принимаемые с коварной целью «денационализации» белорусов и принудительного превращения их в великороссов 36 .
35
Нарысы гісторыі Беларусі: У 2 ч. Ч 1. М. Касцюк (гал. рэд.) і інш. – Мінск, 1994. – С. 334.
36
Бiч М. Беларускае адраджэнне ў XIX – пачатку XX ст.: гістарычныя асаблiвасцi, узаемаадносіны з іншымі народами. – Мінск, 1993. – С. 4; Снапкоўская С. У. Гісторыя адукацьі i педагагічнай думкі Беларусі (60-я гг. XIX – пачатак XX ст.). – Мінск, 2001. – С. 132; Яноўская В.В. Гісторыя хрысціянскай царквы ў Беларусі. – Мінск, 2002. – С. 140; Грыгор'ева В.В., Завальнюк У.М., Навіцкі У. I., Філатава А. М. Канфесіі на Беларусі (канец XVIII-XX ст.). – Мінск, 1998. – С. 71; Смалянчук А.Ф. Паміж краёвасцю і нацыянальнай ідэяй. Польскі рух на беларускіх і літоўскіх землях. 1864 – люты 1917 г. – СПб., 2004. – С.120. Бачышча Ю. А. Каталіцкая царква ў нацыянальна-рэлігійнай палітыцы царызму ў Беларусi (1900 – 1914 гг.): аутарэф. дыс. … канд. гіст. навук. – Мінск, 2003. – С. 6; Шыбека З. Нарыс гісторыіі Беларусі. (1795-2002). – Мінск, 2003. – С. 100-110.
В результате «угнетенный белорусский народ» оказался не только жертвой имперской колониальной эксплуатации, но и подвергся этническому насилию и даже лингвоциду со стороны императорской России. Соучастником этого исторического этнокультурного преступления националисты назначают Православную церковь, которая, по их мнению, являлась послушным орудием «царизма» в деле ассимиляции белорусов.
Таким образом, применение в историографии указанных технологических приемов «различий и маркировок» является отличительной чертой исторического нарратива, призванного не только обслуживать, но и формировать идеологию белорусского этнического национализма. Следовательно, придавать соответствующее «научное» обоснование проекту строительства новой национальной идентичности: «два чужих народа – два противостоящих друг другу государства».
1.5. Образы Калиновского и Муравьева – сиамские близнецы «ретроспективной мифологии»
Нельзя не заметить, что «национально свядомым» историкам порой трудно примириться с содержанием своих трудов, мифологизирующих историческую реальность. Их притягивает и одновременно отталкивает созданный их воображением образ «Беларусі» как несчастной жертвы колониального российского гнета. Для избавления от возникающего при этом когнитивного диссонанса им приходится прибегать к целительным идеологическим средствам. Фантомные боли творцов «национального нарратива» стали врачеваться с помощью анестезирующей героической мифологии 37 .
37
Бендин А.Ю. Проблемы этнической идентификации белорусов 60-х гг. XIX –
Результатом преодоления приобретенного психического дискомфорта стала интерпретация немногочисленного польско-католического восстания 1863 г. как «великого события» белорусской истории, положившего начало «национально-освободительной» борьбе за «незалежнасць» 38 . При этом произошла обычная для националистической историографии подмена понятий и этнокультурных маркировок. Оказывается, что в этом восстании, направленном на восстановление независимой Речи Посполитой в границах 1772 г., преследовались «белорусские национальные» цели» 39 . Или, по утверждению национально “свядомага” историка М. Бича, в нем «проявилось течение белорусского национально-освободительного движения во главе с Калиновским» 40 .
38
Біч М. Паўстанне 1863-1864 гг. Кастусь Каліноўскі // Гістарычны альманах. 2002. – Т. 6. – С. 38; Церашковіч П. В., Чаквін І. У. Беларусы. Энцыклапедыя гісторыі Беларусі. – Т.1. – С. 471; «Великие события», – писал Э. Шилз, – это те события, которые, как считается, определили последующее развитие и, соответственно, придали ореол сакральности прошлому». Цит. по: Ачкасов В.А. «Политика памяти» как инструмент строительства постсоциалистических наций // Журнал социологии и социальной антропологии. – 2013. – № 4. – С. 110.
39
Каўка А. Беларускі вызваленчы рух: спроба агляду // Спадчына. – 1991. – № 5. – С. 6; Біч М. Паўстанне 1863-1864 гг. у Польшы, Беларусі і Літве. – Энцыклапедыя Гісторыі Беларусі. – Т. 5. – Мінск. 1999. – С.450; Жлоба С.П. Национальный вопрос в публикациях и выступлениях К. Калиновского. / Паўстанне 1863 года і яго гістарычнае значэнне. Матэрыялы міжнароднай навуковай канферэнцыі 10-11 кастрычніка 2003 года. – Брэст. 2004. – С.18.
40
Энцыклапедыя гісторыі Беларусі. – Т. 5. – Мінск, 1999. – С.450.
Подобные выводы свидетельствуют о том, что национальная “свядомасць”, приобретенная некоторыми белорусскими историками, обладает удивительным методологическим эффектом. Она выполняет роль особой познавательной оптики, с помощью которой эти историки становятся “духовидцами” и “тайнозрителями” событий далекого прошлого, подлинный “национальный” смысл которых был сокрыт от современников. Иными словами, эти “духовидцы” усматривали в действиях и манифестах повстанцев 1863 г. такие далеко идущие политические перспективы, о которых сами недальновидные участники восстания даже и не подозревали.
Вооружась чудесной оптикой “свядомасці”, позволившей обрести дар особой телеологической “прозорливости”, историки, в частности, М. Бич, сумели высмотреть, вопреки фактам, белорусское “национально-освободительное движение” и в этом, казалось бы, сугубо польском, восстании. Выходит, что польские повстанцы и Калиновский, не ведая, что творят, прокладывали из своего исторического далека светлый путь к блаженной белорусской “незалежнасці”. Правда, весьма своеобразно, – вешая “во имя Польши” сотни белорусских крестьян, сжигая крестьянские дома и разоряя их хозяйства.
В этой связи нельзя не упомянуть и ту трагикомическую ситуацию, в которой неизменно оказывались как советские, так и «свядомыя» историки, писавшие о восстании 1863 г. Приверженность идеологии обязательно приводила и приводит их к политическому конфузу, очевидному для непредвзятого исследователя.
Так, идеологически предписанное, марксистско-ленинское неприятие самодержавной России заставляло советских историков совершать акт невольного социального «предательства» – становиться в этом восстании на сторону «эксплуататоров» и «классовых врагов». Иначе и не получалось, так как оценивая положительно «революционно-демократическое» восстание польского дворянства и шляхты, историки неизбежно противопоставляли свою идейную позицию «классовым» интересам белорусского крестьянства, эксплуатируемого панами и подпанками.
Еще более ревностное, негативное отношение к императорской России заставляет нынешних, культивирующих «свядомасць» историков, бездумно совершать «предательство» национальное. Воспевая «восстание Кастуся Калиновского», они, с идейно заданной неизбежностью, становятся на сторону национальных угнетателей белорусского народа – польского дворянства и шляхты, исторически выступавших в ассимиляторской роли полонизаторов.
Трагикомизм ситуации в том, что в обоих случаях заданная идеологическая оптика обрекает историков на “предательство” подлинных интересов “класса” или “народа”, от имени и в защиту которых они силятся выступать, но неизменно оказываются на стороне их политических врагов.