Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.
Шрифт:
Не случайно поэтому генеральный секретарь ЦК Компартии Бразилии тов. Л.К. Престес, именуя Шолохова «писателем-летописцем», отметил, что Шолохов «шагнул дальше других и сказал больше, чем многие художники в разоблачении войны. И главное: он художественно ярко и правдиво показал всему миру советскую революцию, рождение нового мира, сумел выразить чувства и мысли, близкие и понятные всему прогрессивному человечеству».
Третий аспект всемирного значения «Тихого Дона» заключается в том, что Шолохов вместе с М. Горьким, А. Фадеевым и другими советскими классиками оказал огромнейшее воздействие на весь процесс становления и утверждения метода социалистического реализма в советской и мировой литературе.
«Социалистический реализм, – говорит Шолохов, – это искусство правды, правды, понятой и осмысленной художником с позиций ленинской партийности».
Вот эта правда Шолохова, облеченная высочайшей художественностью, покорила и покоряет миллионы читателей. Поэтому сербы в 1937 году в журнале «Ядрански дневник», восхищаясь «Тихим Доном», писали о том, что «у Шолохова нет украшательства, нет лжи, а полным голосом глаголет Истина», а испанцы-подпольщики в 1965 году утверждали, что «Шолохов пишет только правду, несмотря на всю ее горечь».
Как верность правде истории надо рассматривать и тот факт, что Шолохов в «Тихом Доне» важнейшим узлом сюжета, его кульминацией, поставил Вешенское восстание 1919 года. Восстание, в котором наиболее глубоко, осложненно и обостренно проявились противоречия эпохи революции – противоречия во взаимоотношениях между рабочим классом и колеблющейся частью трудового казачества, которые затем были преодолены и решены благодаря прямому вмешательству Владимира Ильича Ленина.
Письмо М.А. Шолохова от 6 июня 1931 года к А.М. Горькому свидетельствует, что тогда многие наши критики и «ортодоксальные» «вожди» РАППа, не зная истинного положения дел на Дону в 1919 году, ошибочно обвинили автора «Тихого Дона» в «оправдании восстания». Более того, задержали публикацию третьей книги романа в журнале «Октябрь» с апреля 1929-го до января 1932 года, организовали три дискуссии о «Тихом Доне»: две – в Москве, в 1928-м и 1929 годах, и одну – в Ростове, осенью 1930 года.
На дискуссии в Ростове (сентябрь, 1930) главным докладчиком был историк И. Янчевский, «систематически проводивший троцкистские установки в своих трудах «Гражданская война на Северном Кавказе (1925 – 27, Ростов)», как об этом несколько позже (27.12.1931) было записано в решении бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б). Поэтому совершенно неудивительно, что в своем докладе в сентябре 30-го года, который так и назывался «Реакционная романтика», И. Янчевский яростно и клеветнически аттестовал «Тихий Дон» как «произведение чуждое и враждебное пролетариату», а Шолохова назвал «идеологом кулацкой части казачества и зарубежного дворянства» («На подъеме», 1930, № 12, с. 129–154).
Именно эти годы были самыми трудными для «Тихого Дона» и его автора – Михаила Шолохова. Сегодня – в конце 70-х годов – мы можем сказать, что, если бы не вмешательство Сталина, вряд ли смогла появиться в печати третья книга «Тихого Дона».
Поддержки А.М. Горького и активной защиты А.С. Серафимовича уже было мало. В письме к А. Фадееву 3 июня 1931 года Максим Горький писал: «Третья книга «Тихого Дона» – произведение высокого достоинства, на мой взгляд – она значительнее второй, лучше сделана…» Значительнее! Лучше!.. Но этих оценок уже было мало. Троцкисты и рапповцы делали все возможное и невозможное, чтобы не допустить публикации третьей книги «Тихого Дона»… Уже была пущена в свет клевета… Уже А. Серафимович и А. Фадеев со страстью и гневом ее отвергли через газету «Правда»… Но рукопись третьей книги «Тихого Дона» камнем лежала в портфеле редакции «Октябрь», и правду о Вешенском восстании троцкисты и «ортодоксы-рапповцы» пустить в свет не хотели…
Шолохов тревожно писал в письме к Максиму Горькому, что десять «ортодоксов» читали третью книгу романа и забраковали ее… Десять!.. Семь из них – члены редколлегии журнала «Октябрь»… А трое кто?..
Через 47 лет после этих событий, 17 апреля 1978 года, в беседе со мною по вопросам творческой истории третьей книги «Тихого Дона» Михаил Александрович Шолохов с великой горечью вспоминал свой разговор в начале 1931 года с одним из видных работников ОГПУ, который прямо в лицо писателю сказал: «…Ваш «Тихий Дон» белым ближе, чем нам!» На этот дерзкий выпад Михаил Шолохов с достоинством ответил: «Нет! Вы ошибаетесь! В «Тихом Доне» я пишу правду о Вешенском восстании. В этом – особая сложность. Но позиция моя беспощадная!..»
Так вот кто был один из троих!.. Между прочим, этот «критик» «Тихого Дона» считал себя весьма «близким» к литературе, дружил с генсеком РАПП Авербахом… Можно предположить, что он читал рукопись третьей книги, во всяком случае хорошо знал ее содержание, в особенности 39-ю главу, в которой рассказывается о чудовищных репрессиях в ст. Букановской одного комиссара, занимавшего в начале 30-х годов крупный пост в ОГПУ.
Решающую роль в судьбе «Тихого Дона» сыграла встреча Михаила Александровича с И.В. Сталиным в июле 1931 года на даче А.М. Горького под Москвой…
30 сентября 1972 года в ст. Вешенской Михаил Александрович рассказал мне, что значение этой встречи было очень велико. Тогда он не знал ни полного текста письма А.М. Горького к А. Фадееву от 3 июня 1931 года (а в нем есть и ошибочные суждения), ни подробностей сложной закулисной борьбы вокруг третьей книги «Тихого Дона».
М. Шолохов, войдя в гостиную М. Горького, где сидел И. Сталин, понял, что они вели разговор о его романе. «И, когда я сел к столу, – вспоминал Шолохов, – Сталин со мною заговорил… Говорил он один, а Горький сидел молча, курил папиросы и жег над пепельницей спички… Вытаскивал из коробки одну за другой и жег – и за время беседы набросал полную пепельницу черных стружек… Сталин начал разговор со второго тома «Тихого Дона»… Потом задал вопрос, откуда я взял материалы о перегибах Донкома РКП(б) и ревтрибуналов на Верхнем Дону в 1919 году. Я рассказал… «А некоторым кажется, – сказал Сталин, – что третий том «Тихого Дона» доставит много удовольствия белогвардейской эмиграции. Что вы об этом скажете?»… Я ответил тогда: «Хорошее для белых удовольствие! Полный разгром белогвардейщины на Дону и Кубани!»…В заключение И. Сталин твердо сказал: «Третью книгу романа «Тихий Дон» печатать будем!..»
И сейчас вижу, – продолжал Михаил Александрович, – это давнее летнее утро, длинный стол в гостиной, сияющий самовар, стаканы с чаем, Максима Горького, который во время разговора молча жег спички, и Сталина, внимательного, вдумчивого…»
Так третья книга романа пошла в набор…
Да, действительно, концепция гражданской войны в третьей книге «Тихого Дона» была совершенно ясной, партийной, непоколебимой, полностью соответствовала правде жизни и доказывала не только смелость и честность писателя, но также и воистину его орлиную прозорливость и дальнозоркость. Работая над третьей книгой «Тихого Дона», Шолохов из нашего прошлого (из перегибов по отношению к середняку), из трагедии Григория Мелехова извлекал уроки всемирно-исторического значения для будущего не только России, но и других стран.
И в том уже упомянутом письме к Горькому от 6 июня 1931 года Шолохов писал: «Думается мне, Алексей Максимович, что вопрос об отношении к среднему крестьянству еще долго будет стоять перед нами и перед коммунистами тех стран, какие пойдут дорогой нашей революции».
Так вопрос о союзе рабочего класса и крестьянства, о доверии к крестьянину-труженику, о трагической судьбе Григория Мелехова, о выборе пути в революции получил в «Тихом Доне» Шолохова глубочайшее художественное обобщение, которое со страниц романа звучит и по сей день на всех континентах, как великая правда века.