Мик Джаггер
Шрифт:
Пятница, 24 января, которая для автора дневника «началась тошнотно», превращается в «самый сказочнейший день… Мик, Кит и Чарли расслабленные, дружелюбные и РАЗГОВАРИВАЮТ — да, ВЗАПРАВДУ РАЗГОВАРИВАЮТ С НАМИ!». «Стоунз» снова выступали в Уимблдонском дворце, и Джеки с подругой Сьюзен Эндрюс ухитрились проскользнуть в пустую гримерку и прятались, пока не пришли музыканты. Пока группа готовится выйти на сцену, незваным гостьям снова разрешают остаться. Никаких сексуальных подтекстов нет; музыканты вполне готовы считать восхищенных школьниц предметами обстановки. На сей раз Джеки объявляет Мика «очень дружелюбным… улыбнулся мне, и, по-моему, ему было интересно меня слушать». Только Брайан немногословен — возможно, потому, что в гримерке присутствует и его «тайная жена» Линда Лоренс. Две девчонки притулились по углам и наблюдали прилив и отлив официальных гостей, включая какого-то рекламиста, звавшего «Стоунз» в телеролик «Райс Криспиз». Мик до того расслабился, что снял рубашку и надел другую. «Он грубил, типа „надо мне сиськи прикрыть“ и т. д., — пишет автор, — но он мне
К середине февраля Джеки и Сьюзен сорока на хвосте (или в потрясенно распахнутом клюве) принесла адрес Мика и Кита, и они разузнали, какой у музыкантов телефон. Когда девочки набрались храбрости позвонить, к телефону подошел Кит. Ни капли не разозлился, что их выследили, извинился, что Мика нет, и некоторое время с ними поболтал. Это подтолкнуло девчонок к авантюре, которая впоследствии заполнит несколько страниц в дневнике Джеки — диалоги и сценические ремарки, как в киносценарии:
ПОНЕДЕЛЬНИК, 17 февраля. Судьба уготовила 15-минутный разговор у Мика в прихожей.
Мы пошли, обуреваемые авантюрным духом, и в конце концов отыскали 33 по Мейпсбери-роуд СВ2. Не зная, в какую квартиру звонить, постучали и спросили Мика Джаггера. Прошло несколько минут, потом появилась старуха, а у нее за спиной я увидела Микки, он стоял на лестнице, скрестив руки, со странной такой улыбочкой. В полутьме он был как бледно-голубой столб, потому что вышел в пижаме — бледно-голубой, с темно-синей отделкой и белым кантом. Куртка была расстегнута, пижамные брюки чуть не падали, но он, видимо, не замечал, стоял босиком и смотрел. Я даже шагу ступить не могла, но мы вошли и снова поговорили хорошо, только мне показалось, что он над нами чуточку смеется, у него такое было лицо, смутная добродушная улыбка, и он весь разговор так улыбался.
Вот примерно наш разговор:
ПАУЗА
Дж: Доброе утро.
С: …
М: …
С: Мы вам звонили.
Дж: Да, я надеюсь, это ничего, что мы вот так зашли, вы же помните, мы вам звонили про вечеринку.
М: Да, я помню.
Дж: Ну, мы туда пошли, а потом пошли на другую, в Блэкхите — вторая же в Блэкхите была, да?
С: Да.
Дж: В общем, мы с утра оказались на «Хэмпстеде» и знали, что вы где-то тут живете, и мы подумали забежать. Это же ничего? Наверное, вообще-то, это нахальство, но мы всегда такие, вечно что-нибудь учудим.
М: Где вы взяли мой адрес?
Дж: Мы давным-давно знали. Забыла, кто нам дал.
С: А какой ваш звонок? Там имени нет.
М (не отвечая на вопрос): А, мы все время разные дурацкие имена там пишем.
Дж: Вы, наверное, подумали, что мы Бриджет — эта, которая с длинными юбками.
М: Не, я понял, что вы не Бриджет, — я думал, вы ее подруги какие-то. Мне тут на днях двух кукол прислали, с длинными юбками, — очень красивые. Мне понравилось. (Подходит к зеркалу, встав с лестницы, на которой сидел.) Ужасно выгляжу, не брился, ничего. Ко мне однажды парень зашел и сфоткал в таком виде. (Поправляет волосы.) Послал мне фотки потом. Я ужасно выглядел — это из-за вспышки.
Дж: Я бы за такое убила.
М: Ой, нам скоро опять уезжать.
С: Куда?
М: Санбери или что-то такое. Мы сегодня играем в Гринфорде. (Подходит к нам.) Какой я мелкий, а? А вы почему не на работе?
Дж: Отгул взяли, делать особо нечего. А где Кит, наверху?
М: Да, он, э, занят. (Смеется.)
(Звонит телефон.)
Извините. (Берет трубку.) Алло, алло, алло — нажми «А» — придурок. Алло, да кто это? (Кладет трубку.)
Что вы говорили?
Дж и С: Невнятные звуки.
М: Я думал, вы этот парень, — он утром приходил со сценарием каким-то.
Дж: Ой, для рекламы «Райс Криспиз»?
М: Нет, но об этом-то вы откуда знаете?
Дж: Мы рядом сидели, когда тот мужик вас попросил.
С: Мы были у вас в гримерке в Уимблдоне.
Дж: Ну да, это же Брайан хотел сниматься, да?
(Нет ответа. Потом всякие другие темы беседы, потом…)
М: Который час?
Дж: Двадцать минут первого.
М: Ой, он скоро приедет. Мне пора, надо в ванну и одеться. Я бы вас пригласил, но как-то неловко, сами же понимаете. Хи-хи.
Дж и С: Мы понимаем.
М: И у меня комнатенка совсем маленькая. Нельзя же вас туда приглашать, люди подумают всякое.
Дж и С: Ну… ага. (Указывает на дверь.)
М: В общем, звякните как-нибудь, когда мы в театре каком или в дансинге, забегайте. Бу-бу-бу. Заходите в гримерку. Пока-пока.
Дж и С: Пока-пока.
Ушел.
Захлопнулась дверь.
Мы уныло побродили по Уиллсдену — вернулись в Уимблдон и пообедали где-то в 15:30. В горле ком, и как-то глупо.
Мик встречался с младшей сестрой Джин Шримптон, но это само по себе не давало ему допуска в Свингующий Лондон. Джин всегда старалась держать Крисси на расстоянии вытянутой руки, а кроме того, сильно сомневалась в юном «мурле», которое порой, когда Джин не было, благопристойно ночевало в ее постели в букингемширском родительском доме. Для первого
В момент знакомства они были бесконечно разные: одному девятнадцать, и он учится в ЛШЭ, другой на пять лет старше и уже достиг непревзойденного, казалось бы, пика славы. Шик и утонченность жизни Бейли поистине потрясли Мика — спортивные автомобили «лотус-илан», студии в бывших конюшнях и ковбойские сапоги, которые Бейли превратил в неотъемлемые аксессуары фотографа, заменив ими пальмы в горшках, черное покрывало и «сейчас вылетит птичка!». Немалую роль сыграл и его неизменный (притом совершенно подлинный) акцент кокни, от которого восторженно трепетали дебютантки и носившиеся с Бейли аристократки из женских журналов. Мик так им восхищался, что позволял насмехаться над своей внешностью, на что немногие осмеливались на публике. Когда Ева Джаггер ходила с Миком по магазинам, шутил Бейли, у нее не бывало проблем, если надо было зайти туда, куда детей не пускали. Она оставляла ребенка снаружи, прочно приклеив к витрине за губу.
В начале их дружбы, сыграв Пипа с Гербертом Покетом из диккенсовских «Больших надежд», Мик попросил Бейли сходить с ним в ресторан и научить себя вести. Они пошли в «Кассероль» на Кингз-роуд, неподалеку от Края Света, где трое закаленных «Стоунз» совсем недавно питались краденым молоком и черствыми кексами. Мик оплатил счет — что, вообще-то, на него не похоже, — но заартачился, когда Бейли посоветовал оставить чаевые. В конце концов Мик выложил на стол купюру в десять шиллингов — сейчас это пятьдесят пенсов, чья покупательная способность в 1964 году была равна нынешним 10 фунтам. Когда они уходили, Бейли заметил, как Мик снова спрятал купюру в карман.
Бейли скоро расчислил влияние Эндрю Олдэма на Мика — ему эти двое напоминали искушенного старшего брата и восхищенного младшего, и в сравнении с ними бледнела его собственная лепка иконы высокой моды из Джин Шримптон. На тех немногих концертах «Стоунз», где он побывал, он к тому же наблюдал с неловкостью, как Брайан Джонс пытается восстановить былые власть и статус. Зоркий глаз фотографа подмечал нюансы: к примеру, Мик с удовольствием катался с Бейли и Джин в скромном «мини-майноре», а Брайан разъезжал в громоздком «хамбере» — «викарии на таких ездят». После концерта, вспоминает Бейли, Мик и Кит изображали злых детей, играли в явно привычную игру «смоемся от Брайана».
Крисси Шримптон тоже осознавала власть Олдэма над Миком, хотя в ее нежном возрасте — ей еще не исполнилось девятнадцати — власть эта оставалась для нее тайной за семью печатями. Теперь Крисси почти все ночи проводила с Миком на Мейпсбери-роуд, хотя, держа лицо перед родителями, снимала студию с Лиз Гриббен. Когда в квартиру звонила Джеки Грэм или другие малолетние поклонницы, им отвечал напряженный женский голос, отбивавший охоту снова ни с того ни с сего заявляться на крыльцо.
Слава «Стоунз» росла, и, однако, Мик по-прежнему почитал за великую честь встречаться с сестрой Джин Шримптон, хотя Крисси не желала пользоваться выгодами, которые сулила ей фамилия, а равно и своей ослепительной красотой, и продолжала работать секретаршей — теперь уже в «Декке», где записывались «Стоунз». «Я по-прежнему хотела все время быть с ним, — вспоминает она. — Но моя жизнь проходила в основном днем, а Микова — в основном по ночам». А права, которые заявлял на Мика ее соперник Олдэм, Крисси в состоянии описать лишь словами «могущественный» и «пугающий».
Ее взрывные ссоры с Миком, порой не обходившиеся без физического насилия, обострялись прямо пропорционально росту славы «Стоунз»; Мик все отчетливее сознавал, что звезда в группе он, и все чаще, едва на горизонте появлялись поклонницы, гнал Крисси с глаз долой. К ужасу человека, превыше всего ценившего клевизну и самообладание, скандалы все чаще происходили на людях — на концертах, вечеринках, в новых клубах вроде «Ад Либ». «Один раз они ужасно поругались в конторе Эрика Истона, — вспоминает Ширли Арнольд. — В результате Крисси пнула Мика и спихнула с лестницы».
Поклонники, считавшие его недостижимым божеством, изумились бы, узрев, в каком он пребывал расстройстве, когда Крисси хлопала дверью и вылетала в ночь, а регулярные звонки в дом ее матери не проясняли, куда она подевалась. Эндрю Олдэм получал страдальческий сигнал бедствия и, как правило, обнаруживал Мика на скамейке на набережной Темзы, подальше от любопытных глаз и ушей. Как вспоминает Олдэм в «Stoned», Мик излагал свою трактовку ссоры и чуть ли не в слезах рассказывал, как Крисси набросилась на него с кулаками. (Она теперь решительно заявляет, что к кулакам никогда не прибегала и «он не был жертвой домашнего насилия».) Задушевная беседа с Олдэмом нередко затягивалась до утра, после чего они шли по опустелому Вест-Энду и завтракали в кафе среди таксистов.
Олдэм пишет, что в тот период они с Миком «были близки, как только могут быть близки двое юношей», и с тех пор насчет этой близости строятся бесконечные догадки. Олдэм явно не был гомосексуален — незадолго до того он начал встречаться с хэмпстедской девушкой Шейлой Клейн (эта фамилия позже громко прозвучит в совсем другом контексте), на которой вскоре и женится. С другой стороны, нутром чуя любой эпатаж, он добивался дружбы открытых геев от мира музыки — в частности, автора мюзикла «Оливер!» Лайонела Барта — и перенимал их жестикуляцию и речевые обороты, совершенствуя свой репертуар, развлекая друзей и сбивая с толку врагов.