Микрошечка
Шрифт:
– Но согласись, что присутствие детей не совсем деликатно, с одной стороны, и может оказаться слишком тяжелым испытанием для психики - с другой. И вообще, с момента появления детей, жизнь родителей практически полностью принадлежит им. Не справедливо ли, что период прощания всецело принадлежит родителям, то есть супругам?..
– Наверное, справедливо, но эгоистично... Ведь навсегда разлучаются не только супруги, но и дети с родителями. А мой случай, твоими стараниями, вообще, из ряда вон!... И если, как ты надеешься, когда-нибудь и ты последуешь за мной, то должен быть кто-то, кому мы можем доверить
– Наверное, ты права, - серьезно согласился мой супруг, - только я не уверен, чего в этом даре больше: бремени или свободы. Но это уже ему решать - принимать ли от нас столь сомнительный дар. К тому же, существует еще одна непререкаемая этическая норма: "Желание уходящего - закон!"
– Я не хочу использовать эту этическую норму. По-моему, она не совсем этична.
– Значит, забудем о ней и будем действовать, исходя из нашего обоюдного согласия, - постановил мой уступчивый.
Он тут же взял телефон и набрал код сына.
– Папа?
– голос сына звучал не очень громко, но я услышала в его вопросе тревогу. Конечно же, он чувствовал, что происходит в этом доме!
– Привет, наследник! Как твоя "no problem"?
– Как всегда, проблем куча, но ни одной серьезной.
– Мы с мамой хотели бы тебя видеть. Есть возможность?
– Конечно!
– возопил сын так, что стало слышно сразу во всех мирах, имевшихся у нас в наличии.
– Скоро буду!
– И отключился.
Ну, что ж, назад дороги нет... Не знаю, разумно ли поступаю, но так подсказывает мне любовь. Или мой эгоизм?... Все! Рефлексии побоку. Я люблю сына и хочу его видеть. А, как сказал мой разумный, желание уходящего закон. И не только я этого хочу, но и сын. Я это услышала!
Мой творец ободряюще улыбнулся мне. Мол, не бойся, не крокодил к нам спешит, а сын родной. А я и не боюсь. Крокодилы мне уже не страшны. Мне никто не страшен, кроме самой себя.
Ближе к вечеру сын постучал в двери нашего дома. К сожалению, встретить его на крыльце дома я уже не могла. Постучал чисто символически, предупреждая, и тут же влетел внутрь. Раньше он не стучался, а просто влетал. Тревога в его глазах молниеносно сменилась ошеломлением. Я попробовала взглянуть на нашу парочку его глазами и невольно усмехнулась. Видок у нас был еще тот - хоть сейчас к алтарю. На мне - длинное белое платье с жемчужным переливом и все причитающиеся к нему аксессуары, прическа типа "ниагарский водопад", а на муже - смокинг цвета ночного неба и белая рубаха - в общем, он был неотразим.
– У вас что - годовщина свадьбы?
– спросил сын.
Мы стали судорожно перебирать в уме даты.
– Черт, забыл!
– получил он верный результат чуть раньше нас.
Действительно, сегодня имела место быть именно таковая годовщина.
– Не расстраивайся, - успокоил его отец, - мы сами забыли.
– А это?
– указал он на наши наряды.
– Ну, теперь для нас каждая встреча с тобой - праздник. Это не упрек, а констатация, - предупредил он оправдательный монолог сына.
– Объяснений не требуется.
– Предупредили бы, а то я не совсем в стиле момента, - посетовал сын.
Он был одет по вечно демократично-спортивной молодежной моде, но не без изящества. Наша семейная склонность к аристократизму чувствовалась в его облике.
– Стиль этого момента диктуешь ты, - заметила я.
– Ну уж нет, - отмахнулся он.
– Ваш день! Завидую! Раз! Поздравляю! Два! Отец!..
– обнял он моего Зевса, стоящего к нему ближе.
– Мама!...
Я так соскучилась, что обвила его обеими руками и прижалась к рельефно-мускулистой груди, но вдруг почувствовала напряженную тишину вокруг. Чуть отстранилась и увидела, как сын с безотчетным ужасом наблюдает за своей левой рукой, проходящей сквозь мое тело. Правая рука оцепенела на уровне моего плеча.
Бедняжка! Его никто не научил правилам общения с субъектами иного мира. С призраками - по общим понятиям.
– Мама?
– повторил он уже вопросительно-дрожащим голосом. Надо отдать должное его самообладанию -не отшатнулся.
– Не бойся, - попыталась я успокоить его, сделав шаг назад, чтобы мой вполне натуральный зрительный образ помог ему справиться с замешательством. Лицо его было белее рубашки отца.
– А он и не боится, только немного растерялся, - поддержал его старший мужчина.
– Уж признайся себе и нам, что направляясь сюда, вообще, не чаял меня увидеть... Так не лучше ли ожидаемого то, что перед тобой?
– Не-несравненно лучше, - нашел в себе силы произнести хоть что-то мой мужественный мальчик.
– Но я же предупреждал: "мы с мамой", - напомнил глава семьи.
– Ладно, - прервала я выяснения.
– Уверяю тебя, сынок, что я не призрак, а если чуть-чуть и призрак, то совсем не опасный. И клянусь всем своим призрачным бытием, что не увлеку тебя коварно за собой в потусторонний мир... А посему иди приведи себя в порядок с дороги. Надеюсь, что нас ждет достаточно приятный и интересный семейный вечер.
– При свечах?
– улыбнулся еще не справившийся с бледностью сын.
– Ну, если вечер с привидениями, то как же можно без свечей! пообещала я.
– При свечах, при камине, в сопровождении готической музыки.
– Отлично!
– уже порозовел он.
– Я быстро.
– Можешь не торопиться, у нас еще есть время, - сказала я вдогонку.
– Нет уж, нет уж!
– обернулся сын.
– Иначе я помру от любопытства. И папа будет иметь два привидения в один вечер.
– Тьфу ты! Типун тебе на язык! Брысь!
– возмутился отец.
Сын скрылся в своей комнате, которая всегда его ждала в этом доме.
Мы с мужем посмотрели друг на друга и одновременно вздохнули.
– Нормальная реакция, - оценил он сына.
– Но мог бы и не бледнеть, как кисейная барышня.
– На фантофилию способны только такие психи, как ты, - покачала я головой.
– Не требуй от нашего сына шизофренических реакций.
– При желании можно доказать, что любая "филия" есть фантофилия, и шизофрениками окажутся все, кто способен что-то любить... Или параноиками.