Микрошечка
Шрифт:
Потом мы сели у камина и пили чай с малиной. Расстелили клеенку на полу и пили. Он - полулежа рядом. Я - целиком забравшись на клеенку, потому что справиться с малиной было для меня серьезной проблемой. Ягода-то была больше моей головы...
Потом смотрели в огонь. Святогор - сидя в кресле, а я - на его колене. Было тепло и покойно. В основном. Однако изредка накатывало чуть заметное ощущение тревоги. Томление? Предчувствие?..
Язычки пламени тянулись за потоком воздуха, и мне покой наш вдруг стал казаться противоестественным, придуманным. А мизансцена, в которой мы
– Микрошечка, тебя что-то беспокоит?
– отреагировал мой чуткий.
– Нет, все в порядке. Пламя наполняет энергией, энергия требует выхода, но не может найти своего носителя.
– Спой песню, - посоветовал мой мудрый.
– Какую?
– Соответствующую моменту желательно... Настройся на огонь.
Я смотрела на трепещущие язычки, копалась в памяти и пыталась настроиться. Услышит ли он меня? Ах да, - усилители...
– Когда-нибудь через тысячи лет
В том сказочном мире, где нас с тобой нет,
В трепещущем сердце живого огня
Ты, чувствую, вижу - отыщешь меня.
Гори, огонь! Гори, огонь!
Как горяча твоя ладонь!
Как сладок губ твоих ожог!
Не гасни, добрый уголек...
Когда-то в детстве я слышала эту немудреную песенку от мамы. Бог знает, кто автор ее. Я, во всяком случае, никогда не знала.
Промчится вихрь над сугробом золы
И я огонечком воспряну из тьмы:
Живительный вдох твоего бытия
И бьется костром мое прежнее Я ...
Гори, огонь! Гори, огонь!
Как горяча твоя ладонь!
Как сладок губ твоих ожог!
Не гасни, добрый уголек...
Когда-нибудь через тысячи лет
Мы будем с тобою лишь пламя и свет
Пусть чьей-то любви это будет рассвет
В том сказочном мире, где нас с тобой нет...
Гори, огонь! Гори, огонь!
Как горяча твоя ладонь!
Как сладок губ твоих ожог!
Не гасни, добрый уголек...
Когда-нибудь через тысячи лет...
– Не гасни, добрый огонек, - повторил Святогор, вздохнув.
– Весьма соответственно...
– Только это и спасает, - кивнула я, - махровая сентиментальщина.
– И отлично! И отлично! Я всегда был махровый сентименталист и комплексов по этому поводу не испытываю. Пущай комплексуют те, кому это недоступно. Спасибо тебе, Микрошечка!
Похоже, он напрочь забыл мои прежние имена, бывшие у него в употреблении, и вполне свободно и обыденно называл меня Микрошечкой. Меня это вовсе не шокировало. Однако было символично. Вместе с прежними именами перестала существовать и я прежняя.
Я заметила, что мой Святогор малость разморился у огня, и его тянет в дрему. Я-то, как уже говорила, сплю часто и понемногу, поэтому уже успела между делом вздремнуть после прогулки. А исполин мой все на ногах. Да и время позднее.
– Давай спать, - предложила я.
– Давай!
– с готовностью откликнулся он.
Святогор мой заснул сразу, лишь коснулся головой подушки. А ко мне сон не шел. Я попыталась прислушаться к той тревоге, которую давно ощущала в себе. И уже
Я спустилась по веревочной лестнице на пол. Сходила на горшок размером с микронаперсток. Накинула на тело тяжелый халат. Под кроватью был мой гардероб. Укромное местечко, чтобы не мешать Святогору. Было здесь и освещение от карманного фонарика, кукольный шкафчик, зеркало и т.д.
– все, что может понадобиться женщине среди ночи. Для дня у меня были другие уголки.
Я вышла из-под кровати, над которой разносился мощный гул дыхания спящего исполина, повесив на плечо переносную клавиатуру компьютера. Через него можно управлять всем домом.
Вошла в комнату с камином. Свет зажигать не стала - пошла на красное свечение углей. В спальне свет потушила.
Меня всегда зачаровывали переливы цвета на тлеющих углях. Всегда - это когда я было большая, то есть нормальная. Сейчас же угли было похожи на раскаленные горы, по которым перетекало желто-красное живое свечение. И оно меня не просто зачаровывало. Оно ошеломляло, покоряло, растворяло в себе. И мне снилась огненная гора, на которую я всхожу. Босые ступни не чувствовали боли, потому что ("как сладок губ твоих ожег") я тоже была тлеющим угольком, бредущим по раскаленному склону... Куда? Поближе к дымоходу?..
Мне вспомнилось, как мы втроем - я, муж и сын проводили отпуск в лесу. Жили в палатке, готовили на костре. Этого дома тогда еще и в проекте не было. Молодые, нищие и счастливые, мы хлебали изумительно вкусное варево из грибов и картошки, а потом гоняли чай с мятой, цветами шиповника и смородиновыми листьями. А потом пели песни и, развалившись рядком неподалеку от костра, глазели на звезды, которых было видимо-невидимо. Мы были вместе, а впереди - бесконечная жизнь.
Для литературы - сентиментальщина, дурной тон, слюни... А для жизни самые светлые воспоминания. "Гори, огонь!.. Гори, огонь!.." Но я-то не для литературы, а для себя. Мне бояться нечего. Я не большой и не малый, а вовсе никакой теоретик литературы. Однако мне кажется, что писатель кончается там, где начинает писать для литературы.
Вдруг я услышала странный настойчивый шелест - он сменил плеск дождя за окном. Прислушалась. Не зажигая свет подошла к окну и по веревочной лестнице, прикрепленной к подоконнику, взобралась на подоконник, где под сенью комнатных цветов стояло мое маленькое кресло-качалка, отлитое из пластика моим умельцем Святогором. Я любила последнее время сидеть здесь, наблюдая за метаморфозами леса.
Я приникла к стеклу (для меня это была огромная стеклянная стена). В свете уличного фонаря на землю, кружась, падали громадные глыбы снега. Возможно, я преувеличиваю, но мне кажется, что одной снежинки (я уже поняла, что глыбы - это снежинки) хватило бы, чтобы похоронить меня под ней. Тем более, они неслись с такой скоростью!.. Желто-красный лиственный ковер уже прикрылся белой вуалью... Саваном?..