Миксы
Шрифт:
Лере всегда было мало воздуха. Пока мамы и Валерика не было дома она распахивала настежь все окна. Мама сильно ругалась. Лера огрызалась в ответ.
– Мама тебе что-то сказала? – спросил её Валерик.
– Да нет, – Лера пожала плечами. – Просто тут ребёнку лучше. Правда?
И Лера внимательно посмотрела на брата. Валерик смутился.
– Так-то оно так, – сказал он задумчиво, – вот только как же?..
Лера засмеялась: громко, так что малыш недовольно заворочался у Валерика на руках.
– Ты чего смеешься? – почти обижено спросил Валерик.
– Вот это фраза! –
– Я имел в виду, – Валерик расстроился и даже немного разозлился, – что мне завтра на работу. Я хотел уехать сегодня на восьмичасовой маршрутке.
– Ну и едь, – Лера отвернулась и равнодушно откусила ещё кусочек булочки. Снова слизнула крошки с губы. Стала медленно жевать.
– А как же вы?
– А что – мы?
– Одни тут будете ночевать?
– Ну и что? – Лера пожала плечами. – Подумаешь! Зато завтра с утра пойдём гулять по лесу.
– Н... н... – Валерик мотал головой, и с губ его слетал странный, похожий на глухонемую "н" звук.
– Чего мычишь? – поинтересовалась Лера.
– Ну как вы тут одни? То пьяные пройдут, то бомж этот странный. Вчера опять его тут видел. Фейерверки запускают. Бабахают. Вдруг испугаетесь? Или вдруг случиться что-то, а ты тут одна с маленьким? Ну как, ну как ты справишься? Даже в туалет не отойти.
Лера смотрела на него в упор, не мигая, как смотрят маленькие дети, которые уверены, что знают правильный ответ, но не меньше уверены в том, что взрослые сделают по-своему.
– Лера, ну на работу же... – Валерик почувствовал себя неуютно, – если бы ты хоть предупредила.
– Валерочка, я молчу! Заметь: сижу и молчу! Я просто приехала пожить на дачу, которая принадлежит отцу моего ребёнка! Ты здесь вообще не при чем.
Лера откинулась на спинку кресла и крашеные красным лаком ивовые прутья жалобно скрипнули. На её лице читалось нескрываемое раздражение.
– Я поеду завтра утром. Ну в самом деле, могу и отсюда поехать. Да, Лера?
Она пожала плечами и выбросила булочку. Та описала в воздухе небольшую дугу, стукнулась о ступеньку крыльца, подпрыгнула и скрылась в траве под кустом крыжовника.
– Как хочешь, – сказала она наконец. Тон её немного помягчал.
– Хорошо, – сказал тогда Валерик. – Значит, еду завтра с утра. А вечером заскочу домой, возьму вещи, еды куплю по дороге и приеду к вам ночевать.
Малыш завозился на его руках и, захныкав, проснулся. Лера встала, подхватила его под мышки и скрылась в доме. Валерик остался сидеть на крыльце. Сердце его поднялось к горлу и больно било в кожу изнутри, силясь попасть то по ключице, то по подбородку. Валерик думал о том, что какое-то время, пока Лере не надоест – а случиться это могло уже очень скоро, потому что Лера ненавидела некомфортные дачные условия – какое-то время они будут жить как семья. Только они. Вместе. Втроём.
Вечером Валерику было плохо. Он выключил свет и отчаянно мёрз, глядя, как за окном сочувственно покачивает лохматой головой высокая и тёмная сосна.
Лера заняла его прежнюю комнату, потому что вторая, большая, была проходной, а третья была завалена хламом, который жаль было выкинуть.
Она открыла окно и улеглась
Валерик устроился на гостевом диване в большой комнате. Печка обиженно молчала: Лера не разрешила её затопить. Не было мягкого гудения огня, оранжевых отблесков и нежных волн печного спокойного дыхания, когда она, согревшаяся, отгоревшая, засыпала.
Валерик мерз, кутался, поджимал под себя ноги, потом встал и вытянул из шкафа ещё одно одеяло. Одеяло не спасло, он всё равно чувствовал дуновение сквозняка из-под Лериной двери, холодное и неприятное, как мокрое полотенце, которое мама клала ему на лоб во время жара.
Валерик хотел взять ещё и плед, но постеснялся, он боялся выглядеть глупо: представил себе, как Лера утром выходит в комнату и видит его, лежащего бесформенной кучей под тремя одеялами.
Он постепенно то ли согрелся, то ли привык – и уснул. Сон был тревожный, неровный, странный.
Там была Лера, и она всё время произносила какие-то странные слова: "...изнутри крови... изнутри крови..."
– Ты внутри меня? – спрашивал Валерик.
– Нет, – она то ли пела, то ли хныкала; её хныканье было похоже на звуки, которые издаёт недовольный младенец, – у тебя внутри кровь, а я изнутри крови, с изнанки...
Валерик не мог понять и хотел подойти ближе, но Лера отворачивалась, и он видел только её бледно-рыжие волосы, спутанные, словно не расчесанные после беспокойного сна. Это была сетка, ажурное сплетение. Во сне Валерик вспомнил, что вдохнул сегодня споры арцириии спросил себя, не могут ли они теперь быть внутри него, внутри его крови. Он подошёл совсем близко к Лере, так что видел одну только прядь её волос. Локон, похожий на выцветшую головку арцирии обвелаты. Спорангий был совсем высохший, тусклый, он лежал в коробке, и когда Валерик наклонил его, жалобно зашуршал, чиркнув по картону высохшим краем.
Шорох был долгим, жалобным, и Валерик испугался, что Лера погибла совсем, навсегда, ведь она не была миксомицетом, который мог пережить что угодно, кроме, пожалуй, открытого огня.
Шорох был долгим, Валерик проснулся. Шуршала, открываясь, дверь в Лерину комнату. Её неровный край всегда чертил по доскам пола, но только теперь Валерик осознал и прочувствовал этот звук.
Он вскочил, пытаясь всмотреться в темноту, сообразить, сколько же он проспал. Что-то тяжело и влажно шлёпнулось на пол. Снова зашуршала, закрываясь, дверь.
Валерик встал посмотреть. На полу лежал разбухший памперс. Валерик поднял его. Памперс был очень тёплым и немного влажным. Под пальцами неприятно перекатывалось что-то вроде геля. От памперса тёк тонкий и сладкий запах свежей младенческой мочи.
Валерик потоптался на месте и пошёл на крыльцо выбросить подгузник в приспособленный под мусорку пакет.
В Лериной комнате было тихо. Мама и малыш спали. Валерик тоже улегся.
Он опять спал беспокойно и опять просыпался среди ночи с дурацким ощущением расчленённости, потому что нос его едва ли не онемел от холода, а ноги и тело пылали жаром под двумя одеялами и оплывали потом.