Мили ниоткуда (Кругосветное путешествие на велосипеде)
Шрифт:
Робко пробормотав извинения, мы с Ларри подхватили свои апельсины и расплатились с рыдающей торговкой. Потом, с помощью полисмена и его трёххвостой плётки, расчищающей узкий коридор к дороге, мы вместе с велосипедами протиснулись сквозь человеческую стену и укатили прочь по спасительному шоссе.
Весь день дорога была ухабистой и тряской, это только обострило боли в желудке. Но несмотря ни на что, мы всё же умудрились ещё засветло добраться до Асьюта, города в восьмидесяти пяти милях южнее Эль-Минья. Наученные горьким опытом, мы не остановились купить еды. На привале, по уши в грязи и в пыли, мы наскоро отобедали апельсинами, помидорами и сандвичами с арахисовым маслом в привычной уже компании крыс, мух и бродячих верблюдов. Питьевую воду мы прикончили раньше, немного не дотянув до Асьюта.
Компания мальчишек, игравших на городских задворках, отвела нас в отель «Омар Хайям». За три доллара нам предоставили крохотный номерок без москитов. Приняв паспорта, хозяин отеля согласился зарегистрировать нас в местной полиции. Ещё в Эль-Минья мы загрузились рисом и цуккини, поэтому нам не пришлось рыскать по магазинам, и мы завалились в постель в половине десятого.
К несчастью, где-то в час ночи коридорные взялись за уборку пустых номеров на этаже. Включив на полную мощность свои портативные радиоприёмники, они громыхали вёдрами и хлопали тряпками по запылившимся столам.
Утром, с велосипедами на плечах, мы осторожно пробрались между телами работников отеля, прикорнувших на полу в тесном холле. Растолкав мужчину, ближайшего к конторке администратора, Ларри попросил у него наши паспорта.
— Пас-порт? — тупо пробормотал человек.
— Да, паспорта. Мы уезжаем. Нам нужны наши паспорта. Они не у вас? — переспросил Ларри.
Мы перерыли ящики всех конторок в холле, но паспортов нигде не было. Я совершенно пала духом. Наши паспорта исчезли, безвозвратно сгинули, а значит, мы безнадёжно застряли в Асьюте. Полиция целую вечность будет ломать голову над тем, как поступить с парочкой беспаспортных иностранцев. Египтянин повторил наши поиски, но тоже ничего не нашёл. Затем он принялся по очереди будить спящих коллег, спрашивая у каждого, не знает ли тот, где могут быть наши паспорта. Седьмой по счёту разбуженный сунул руку в карман галабеи и вытащил оттуда два синих американских паспорта. Он отдал их, расплылся в глуповатой ухмылке, после чего опять растянулся на полу и захрапел.
В тот день поведение местных ещё более изменилось. Нрав их сделался просто гадким. Мужчины и мальчишки больше не улыбались нам с обочины. Никто не кричал: «Добро пожаловать в Египет!» Добрые слова и широкие улыбки, которыми нас встречали в первые два дня пути из Каира, теперь сменились свирепыми взглядами исподлобья и визгливым требованием бакшиша. В городках и грязных деревушках все, даже женщины, клянчили у нас милостыню, когда мы проезжали мимо. Случалось, какой-нибудь подросток запускал в нас камнем. Мы не слышали ничего, кроме надрывных автомобильных гудков и громкой, истерической мольбы о бакшише.
Когда в двадцати милях от Асьюта, около небольшого скопления глинобитных хижин, у Ларри спустила шина, феллахи валом повалили к нам и принялись хватать и трясти всё, что только попадало им под руку — багажные корзинки, фляги, тормозные тросы и спицы. Пока я возилась со спущенной шиной, Ларри то и дело отпихивал наглецов, не давая им по винтику разнести велосипеды.
К полудню температура доползла до ста пяти, вскоре поднялся встречный ветер. Люди вопили, машины сигналили, пыль забивалась в нос и глаза, и, в первый раз за всё время, мы увидели трупы павших животных, по большей части — ишаков, валявшиеся у дороги. Тощие голодные псы с торопливой жадностью пожирали их туши. Мерзкое зрелище. Порой какое-нибудь животное, еле передвигающее ноги по обочине дороги, вдруг замертво оседало на колени, подкошенное истощением или болезнью. Теперь мы всё чаще видели больных детей — живых скелетиков, с глазёнками, полными гноя.
Во второй половине дня жара, встречный ветер, шум и пыль почти доконали наши нервы и желудки, но мы не решались сделать привал, чтоб хоть немного передохнуть и промочить пересохшее горло. Лучше крутить педали под неумолимым солнцем, чем сражаться с дикими толпами; и мы заставляли себя работать из последних сил.
Было четыре, когда мы доползли до Сохага. Кожа поджарилась на солнце, зной вытянул все силы, при попытке сглотнуть гортань саднило так, словно по ней прошлись наждаком. Кто-то показал нам дорогу в локанду, местную ночлежку. Хозяин отвёл нас в «апартаменты». В комнатушке не было ничего, кроме пары коек. Простыни свалены в угол, на полу — груды мусора и два матраса. Хозяин запросил за эту «конуру» два доллара, а сверх того ещё по четыре с носа — но вперёд, за то, что он сообщит нам, где находится полицейский участок. Когда же мы отказались вознаградить его восемью баксами, он только пожал плечами.
Пока Ларри спорил и торговался со сквалыгой, я вышла на улицу и попыталась разузнать у прохожих дорогу в участок. Ни один не удостоил меня ответом. В конце концов мы с Ларри решили ехать в Джиргу, ещё в двадцати милях к югу. До темноты оставалось часа полтора, времени достаточно.
Но эти самые двадцать миль припасли для нас по-настоящему бедственный конец и без того неудачного дня. В пяти милях от Сохага асфальт неожиданно кончился, дорога превратилась в пыль и камни. Грузовики теснили нас в кювет; обитатели ближайших хижин драли глотки, требуя бакшиш, и швыряли в нас камнями. Когда же спустилась темнота, мы понятия не имели, сколько ещё миль осталось отмахать. От иссушения на знойном, сухом и пыльном воздухе из носа сочилась кровь, и тут во всю мощь «вступили» москиты. Время от времени мы останавливались и усердно выковыривали из-под век мелких мошек, чтобы избавиться от острого жжения в глазах. Заставляя себя двигаться, я скандировала: «Я буду в Джирге. Я буду в Джирге. Я буду в Джирге».
Страшное место — эта Джирга, раскинувшаяся в километре от дороги. Местные жители отреагировали на наше появление бессмысленной погоней, сопровождаемой неистовым криком. «Водитель такси», а точнее, извозчик, правивший лёгкой двухместной коляской, согласился проводить нас в участок. Когда же на узких, тесных улочках толпы любопытных пытались взять нас в тиски, поминутно теребя за одежду, дёргая за волосы и цепляясь за велосипеды и вьючники, он щёлкал их кнутом.
К семи часам мы доковыляли до участка и ввалились в кабинет начальника полиции, Ларри, как был, только в шортах, я — в шароварах с лампасами и необъятной футболке. Обоих нас с головы до пят покрывала корка грязи, пота и приставшей к телу мошкары, у меня из носа потоком хлестала кровь.
— Добро пожаловать в Египет.
— Ага,— тяжко вздохнул Ларри.
— Чем могу?
— Можете. Нам нужно в отель. Мы очень, очень устали. Мы ехали сюда на велосипедах целый день, от самого Асьюта.
— Будьте любезны — чайку, и тогда поговорим. Присаживайтесь.
Нам обоим вовсе не улыбалось кружками вливать в опалённое зноем горло обжигающий чай, но — куда там спорить... И мы принуждали себя глотать кипяток, улыбаться и едва ли не дружески болтать со всеми полисменами, заскакивавшими в комнату. Каждый из шкуры вон лез, лишь бы произвести на нас впечатление своим статусом в славном отряде блюстителей порядка, а мы, как могли, подыгрывали им. Невзирая на мой отталкивающий внешний вид, самцы одаривали меня долгими похотливыми взглядами, я же чувствовала себя как проститутка на панели. Как мне хотелось встать и уйти, но я продолжала глупо улыбаться, шёпотом проклиная досадный «пятый угол».
Регистрация тянулась два с половиной часа. Мы отвечали на длинный перечень вопросов о нашем путешествии и об Америке. Точнее, говорил в основном один Ларри, тогда как я затыкала свои кровоточащие ноздри комочками туалетной бумаги. Закончив с нами, полицейские направили нас в локанду, с их слов, «хорошую, но не то чтобы очень». Двое из них эскортировали нас туда, не давая толпе навалиться на нас и вдребезги сокрушить велосипеды.
Наш номер в локанде представлял собой некрашеный изолированный отсек, футов девять на двенадцать, необставленный, если не считать «гарнитура» из двух одинаковых коек, которые занимали его почти целиком. Цементный пол залегал где-то глубоко под слоем вековой грязи. Под самым потолком виднелось небольшое оконце. Оно было закрыто, и мы чувствовали себя как в духовке.