Милкино счастье
Шрифт:
– Ну, что ты такое говоришь, Руфина? – страдальчески возразил Анатолий Александрович. – Эта девушка чиста и невинна. Она только что закончила гимназические курсы. Я согласовывал ее поступление к нам с Марией Германовной, директрисой гимназии. Голубушка, ты же помнишь Марию Германовну? Я представлял тебе ее на Рождественском балу у князя В-кого… И вот она сама просила пристроить девицу…
– Я не помню всех ваших знакомых! Пока я буду носить очередное ваше дите и рожать его в муках, вы будете забавляться с этой молодой кокоткой! – прокричала она и вдруг зарыдала. И крики ее были похожи
– Воды! Федор, воды! – крикнул граф кому-то.
Потом послышалась возня, звон разбитой посуды, глухие удары.
Дальше Людмила не стала слушать, она отпрянула от окна и поспешила вниз, на кухню.
«Господи, боже мой! Что делать? Графиня так ко мне настроена. Что это за дом? Господи, я пропала… Пусть граф лучше отправит меня назад, домой. Зачем такие подозрения? Зачем он предложил мне эту службу?»
Пройдя два узких коридора, она скорее по запаху кислой капусты определила то место, которое называлось кухней.
Перед ней открылось довольно мрачное помещение. Солнечный свет пробивался сюда из полукруглых стрельчатых окошек. Но даже в этот жаркий майский полдень здесь почему-то было зябко и сыро. Пахло не только кислой капустой, но и сажей и чем-то подгоревшим. Людмила чуть не упала, не заметив под ногами пару каменных ступеней, ведущих вниз, в помещение. Пока глаза привыкли к полумраку, она слушала лишь полную тишину и стук деревянных ложек.
– Проходи, проходи Людмила Павловна, – раздался из-за стола знакомый голос приказчика.
В ответ кто-то хмыкнул.
– Не велика честь, называть ее по отчеству. Не заслужила еще, – встряла Капитолина. Голос ее звучал глухо. Женщина что-то жевала. – Еще раз опоздаешь к обеду, будет тебе наказание, – деловито добавила она, смачно проглотив кусок хлеба. – Садись, что встала и рот разинула?
Людмила присела с краю длиной крашеной лавки. Кухарка подала ей миску каких то жидких щей и кусок хлеба. Девушка поднесла ложку ко рту – от щей противно пахло кислятиной и чем-то горелым, а хлеб был плохо пропечен.
– Ешь, не бойся, не отравят! – раздался чей-то булькающий мужской смешок.
Людмила тихонько подняла глаза. За столом сидело человек десять. Несколько мужчин. Среди них она узнала только приказчика и дворника. И несколько женщин. Большая часть женщин были одеты в форменные платья горничных, очень похожие на те, что дала ей Капитолина Ивановна.
Людмила сама не помнила, как прошел этот первый обед в доме графа. Она почти ничего не ела, на что приказчик попенял ей:
– Может, в гимназиях вас кормили пирожными? Нет? Ну, а коли нет, так ешь, голубушка, что подают, иначе исхудаешь и чахотку подхватишь.
В этот же день ее заставили утюжить огромную стопку белья. А после, до самого вечера, она вместе с двумя другими горничными стирала вещи детей и полотенца. Вечером был скудный ужин, состоящий из пшеничной каши и остатков господского пирога, который был поделен Капитолиной Ивановной по ее собственному усмотрению. Самые большие куски достались мужчинам и ей самой. Остальные, включая Людмилу, довольствовались подгорелыми горбушками, без начинки.
Людмила, едва живая от усталости, поднялась к себе в комнату. Единственным желанием было – лечь на кровать и забыться сном. Руки и ноги ныли с непривычки так, что она упала на подушку и заплакала. Она плакала долго и безутешно. За окном стало смеркаться, сознание затуманилось тяжелой дремой. Как вдруг в дверь громко и настойчиво постучали.
Людмила соскочила, плохо понимая, где она находится. Сразу после стука, дверь приоткрылась, и в комнату вошла другая горничная, которую звали Еленой. Людмила вместе с ней стирала белье. Там они и познакомилась. Елене на вид было лет двадцать пять. Она была худенькой и довольно миловидной, если бы не врожденная хромота. Елена стеснялась своего изъяна и часто ходила боком, опуская низко темноволосую голову. Она показалась Людмиле добрее другой прислуги.
– Людмила, я вас разбудила? – спросила она с виноватым лицом.
– Нет, нет, Леночка, я просто прилегла…
– Вас зовет к себе Капитолина.
– Господи, зачем я ей? – устало проговорила Людмила. – Снова белье стирать?
– Нет… Вам надо к ней в комнату идти.
И вдруг Людмила вспомнила то, что ей сначала показалось нелепым сном. Вспомнила, что Капитолина собиралась осматривать ее. Но, как?! Она соскочила с кровати.
– Людмила, вы не переживайте… Тут это делают со всеми молодыми горничными. Не проверяют только пожилых, тех, кто давно работает. Поверьте, я сначала тоже переживала и даже хотела сбежать. Но, у меня больной папенька живет на Моховой, и брат младший. Мне очень нужны деньги. А в этом имении платят больше, чем в других. Немного, но больше… Я выясняла. У меня есть подруга, она работает в другой семье. Мы пишем друг другу письма. Их мне передает отец, – все это Елена произнесла довольно быстро, скороговоркой. – Людмила, вы очень красивы… Очень. И я боюсь, что наша хозяйка станет вас ревновать к своему супругу. Хотя… Кто мы? Мы, по сути, жалкие их рабы. Вы не бойтесь того, что заставит вас сделать Капитолина. Это… это, словом, это пройдет быстро. Вы главное – зажмурьте глаза. Так меньше стыда…
– Елена, да что же это?
– У вас есть близкие?
– Да, мама и братья.
– Во-оо-от. Идите ради них… И не думайте ни о чем.
Людмила оправила платье, снова накинула темную шаль и вместе с новой подругой спустилась вниз по задней лестнице. Они вышли вдвоем и направились в сторону хозяйственного флигеля.
– Ты пойдешь со мной?
– Да… Капитолина всегда делает это не одна. Надо держать свечу… В этот раз свечу буду держать я…
На улице пели соловьи, стояла теплая майская ночь, полная чарующих звуков, но Людмиле было не до них. Она холодела при мысли о предстоящем осмотре.
Когда Елена стучалась в комнату к старшей горничной, у Людмилы от нервного напряжения стучали зубы.
– Проходите, разувайтесь обе за порогом, – решительно произнесла Капитолина.
В ее комнате было светло – горело несколько свечей. Посередине стоял стол, застеленный чистой холщовой тканью. Сама Капитолина была уже без форменного платья. На ней была надета длинная, в пол, юбка и тонкая малоросская рубашка с вышивкой, сквозь которую просвечивали большие груди.
– Снимай чулки, панталоны, если носишь, и проходи сюда.