Миллениум. Тетралогия.

Ларссон Стиг

— Я прекрасно тебя знаю, Рикки. Ты до глупости лояльна к своим сотрудникам. Будь твоя воля, ты бы сцепилась с адвокатами Веннерстрёма и дралась бы до тех пор, пока не лишилась доверия сама. Нам надо быть умнее.

— По-твоему, это умный план — бросить «Миллениум», создав видимость того, что я тебя выгнала?

— Мы уже сто раз об этом говорили. Теперь удержать «Миллениум» на плаву можешь только ты. Кристер — отличный парень, но слизняк, он хорошо разбирается в иллюстрациях и лейауте, но драки с миллиардерами ему не по плечу. Это не его. Мне придется на время исчезнуть из «Миллениума» как в качестве редактора и журналиста,

так и члена правления; моя доля перейдет к тебе. Веннерстрём знает, что мне известно о его деятельности, и будет пытаться уничтожить журнал, пока я пребываю поблизости от «Миллениума». Нам не по средствам такая борьба.

— А почему бы нам не дать публикацию о том, что произошло? Пан или пропал!

— Потому что мы ни черта не можем доказать и потому что я только что утратил доверие. Этот раунд остался за Веннерстрёмом. Кончено. Забудь.

— Ладно, отсюда тебя выгонят. А что ты будешь делать?

— Мне просто нужна передышка. Я чувствую, что совершенно выдохся. Займусь немного собой, а там посмотрим.

Эрика притянула голову Микаэля к своей груди, крепко прижала к себе, и несколько минут они сидели молча.

— Хочешь, я сегодня побуду с тобой? — спросила она.

Микаэль Блумквист кивнул.

— Хорошо. Я уже позвонила Грегеру и сказала, что буду ночевать у тебя.

Единственным источником света в комнате было уличное освещение, отражавшееся в уголке окна. Где-то после двух часов ночи Эрика заснула, а Микаэль лежал и изучал в полумраке ее профиль. Одеяло закрывало ее примерно до талии, и он смотрел, как поднимается и опускается ее грудь. Он расслабился, жуткий ком в желудке растворился. Это благодаря Эрике. Она всегда на него так влияла. И он знал, что оказывает на нее точно такое же воздействие.

«Двадцать лет», — подумал он.

Именно столько длились их отношения. Что до него, то он был готов заниматься с Эрикой сексом еще по меньшей мере столько же. Они никогда всерьез не пытались скрывать свои отношения, даже когда это невероятно осложняло им общение с другими людьми. Он знал, что в кругу знакомых о них судачат и всех интересует, что же между ними есть на самом деле; они с Эрикой отделывались загадочными ответами и не обращали внимания на болтовню.

Познакомились они на вечеринке у общих знакомых. Оба учились тогда на втором курсе Высшей школы журналистики, и у каждого имелся постоянный партнер. Тем вечером они принялись провоцировать друг друга, временами выходя за рамки дозволенного. Возможно, флирт начался у них ради шутки — он точно не помнил, — но перед расставанием они обменялись телефонами. Оба сознавали, что рано или поздно окажутся в одной постели, и не прошло и недели, как они осуществили свои планы, потихоньку от партнеров.

Микаэль был уверен в том, что о любви между ними речь не шла, по крайней мере, в ее традиционном понимании — о любви, ведущей к общему дому, совместному погашению кредитов, рождественской елке и детям. Несколько раз в 80-х годах, когда оба оказывались свободными от других обязательств, они подумывали съехаться. Микаэлю этого хотелось, но Эрика всегда в последний момент уклонялась. Она говорила, что ничего хорошего у них все равно не получится, а если они влюбятся друг в друга, то это только испортит их отношения.

Они дружно считали, что их связь держится на сексе или даже сексуальном безумстве, и Микаэль часто задумывался о том,

возможно ли испытывать к женщине более всепоглощающее, неутолимое желание, чем он питал к Эрике. Они идеально подходили друг другу, и их отношения были сродни наркотической зависимости. Иногда они встречались так часто, что напоминали прочную пару, а иногда не виделись неделями и месяцами. Но как алкоголики после периода воздержания рвутся к винному магазину, так и они неизменно возвращались друг к другу за новой порцией.

Ничего хорошего из этого, естественно, не получалось. Подобные отношения просто созданы для того, чтобы приносить боль. На совести обоих остались безжалостные измены и нарушенные обещания — его собственный брак развалился, потому что он не смог держаться в стороне от Эрики. Микаэль никогда не скрывал своей связи с Эрикой от жены Моники, но та полагала, что этим отношениям придет конец, поскольку они поженились и у них родилась дочь, а Эрика почти тогда же вышла замуж за Грегера Бекмана. Микаэль тоже так считал, и в первые годы брака встречался с Эрикой только по работе. Потом они основали «Миллениум», после чего буквально в течение недели их благие намерения рухнули, и как-то поздним вечером они предались бурному сексу прямо на ее письменном столе. Потом последовал мучительный период, когда Микаэлю хотелось жить с семьей, наблюдать, как подрастает дочка, и вместе с тем его невыносимо тянуло к Эрике и он ничего не мог с этим поделать. Разумеется, он мог бы взять себя в руки, если бы захотел. Лисбет Саландер правильно угадала, что Моника развелась с ним именно из-за его неверности.

Как ни странно, Грегер Бекман, похоже, полностью смирился с этим положением дел. Эрика никогда не скрывала своих отношений с Микаэлем и, когда связь возобновилась, незамедлительно рассказала об этом мужу. Возможно, только человек с художественной натурой, полностью поглощенный собственным творчеством или самим собой, смог бы принять тот факт, что его жена периодически спит с другим мужчиной и даже делит отпуск так, чтобы провести неделю-другую с любовником на его даче в Сандхамне. Микаэлю Грегер не особенно нравился, и он никак не мог понять, что в нем находит Эрика. Однако его радовало, что Грегер не возражает против того, чтобы его жена любила двух мужчин одновременно.

Он подозревал, что в глазах Грегера связь жены с ним, Микаэлем, придает их браку дополнительную пикантность. Впрочем, это они никогда не обсуждали.

Заснуть не удавалось, и часа в четыре Микаэль прекратил бесплодные попытки. Он уселся на кухне и еще раз от начала до конца прочел приговор. Вспоминая прошлое, он чувствовал, что встреча на Архольме имела прямо-таки судьбоносное значение. Ему так и не удалось разобраться, заговорил ли Роберт Линдберг о махинациях Веннерстрёма только в порядке трепа за рюмкой в каюте или же он действительно хотел предать дело огласке.

Микаэль склонялся к первому, но с таким же успехом могло оказаться, что Роберт из сугубо личных или коммерческих соображений хотел навредить Веннерстрёму и воспользовался удобным случаем, когда к нему на яхту попал податливый журналист. Он был достаточно трезв, чтобы в решающий момент вырвать у Микаэля роковое обещание, благодаря которому сам Роберт из трепача превратился в анонимный источник информации. А значит, он мог говорить все, что угодно, но Микаэль не имел права на него ссылаться.