Миллениум. Тетралогия.
Шрифт:
Вместо того чтобы ее уволить, Арманский пригласил Лисбет Саландер для индивидуальной беседы, во время которой попытался разобраться, что же за человек эта трудная девушка на самом деле. Он еще раз убедился, что Лисбет Саландер страдает каким-то серьезным отклонением, но обнаружил, что при резкой манере держаться она обладает незаурядным умом. Она казалась ему болезненной и отталкивающей, но тем не менее — к его собственному изумлению — начинала ему нравиться.
В последующие месяцы Арманский взял Лисбет Саландер под свое крыло. Если уж быть до конца откровенным, то он рассматривал ее как маленький, свой личный социальный проект. Он поручал ей простенькие исследования и пытался подсказывать, как лучше действовать.
Вскоре Арманский убедился, что, несмотря на беседы об эффективном ведении дел, предложения пройти курс обучения персонала и использовать всякие другие возможности, Лисбет Саландер вовсе не собиралась подстраиваться под принятый в офисе «Милтон секьюрити» порядок. Это ставило его перед неприятной дилеммой.
Для остальных сотрудников Лисбет продолжала оставаться источником раздражения. Арманский прекрасно сознавал, что ни от кого другого не потерпел бы появления на работе, когда ему или ей заблагорассудится, и в обычной ситуации быстро поставил бы ультиматум, потребовав изменить поведение. Он также догадывался, что Лисбет Саландер в ответ на ультиматум или угрозу увольнения просто пожмет плечами. Следовательно, ему приходилось выбирать: либо отделаться от нее, либо смириться с тем, что она работает не так, как все нормальные люди.
Еще большая проблема Арманского заключалась в том, что он никак не мог разобраться в собственных чувствах к этой молодой женщине. Она была, словно неотвязная чесотка, отталкивающей и вместе с тем притягательной. О сексуальном влечении речь тут не шла, так, во всяком случае, думалось Арманскому. Женщины, на которых он обычно посматривал, были пышными блондинками с пухлыми губами, будившими его фантазию; кроме того, он уже двадцать лет как состоял в браке с финкой по имени Ритва, которая даже в зрелом возрасте с лихвой отвечала всем его требованиям. Жене он никогда не изменял; ну, возможно, изредка и случалось такое, что, стань ей об этом известно, она могла бы неправильно его понять, но брак их был счастливым, и у него имелись две дочери возраста Саландер. В любом случае, его не волновали плоскогрудые девушки, которых издали можно принять за худеньких мальчиков. Это было не в его стиле.
Тем не менее он стал ловить себя на неподобающих мечтаниях о Лисбет Саландер и признавал, что ее присутствие не оставляет его полностью равнодушным. Но притягательность ее, считал Арманский, состояла в том, что Саландер казалась ему неким чужеродным существом. С таким же успехом он мог бы влюбиться в изображение греческой нимфы. Саландер являлась представителем какого-то нереального мира, к которому он тянулся и не мог туда попасть, — да и если бы он мог, девушка ему бы этого не позволила.
Как-то раз, когда Арманский сидел в уличном кафе на площади Стурторгет в Старом городе, к заведению неторопливым шагом приблизилась Лисбет Саландер и уселась за столик неподалеку. С ней были три девицы и парень, одетые точно в таком же стиле. Арманский с любопытством наблюдал за ней. Она казалась столь же сдержанной, как и на работе, однако почти улыбалась, слушая девицу с пурпурными волосами.
Арманскому стало интересно: как бы отреагировала Саландер, приди он однажды на работу с зелеными волосами, в потертых джинсах и разрисованной кожаной куртке с заклепками? Но скорее всего, она бы просто-напросто посмеялась над ним.
Она сидела к нему спиной, ни разу не обернувшись и, по всей видимости, не замечая, что он тут. Ее присутствие странным образом не давало ему покоя, а когда он
Смеялась она редко или даже вообще никогда не смеялась. Однако со временем Арманскому стало казаться, что ее отношение к нему немного потеплело. Она обладала, мягко говоря, сдержанным чувством юмора, временами вызывавшим у нее лишь кривую язвительную усмешку.
Ее бесчувственность иногда внушала Арманскому желание схватить ее, встряхнуть, хоть как-то прорваться сквозь ее защитную скорлупу, чтобы завоевать ее дружбу или хотя бы уважение.
Один-единственный раз, когда она уже проработала на него девять месяцев, он попытался поговорить с ней об этих чувствах. Дело было декабрьским вечером на рождественском празднике «Милтон секьюрити», где Арманский, против обыкновения, выпил лишнего. Ничего недопустимого не произошло — он просто попытался сказать, что на самом деле хорошо к ней относится. Больше всего ему хотелось объяснить ей, что он чувствует потребность оберегать ее и что если ей понадобится помощь, то она может с полным доверием обратиться к нему. Он даже попытался ее обнять, разумеется, по-дружески.
Саландер высвободилась из его неуклюжих объятий и покинула праздник. После этого она не появлялась на работе и не отвечала по мобильному телефону. Драган Арманский воспринимал ее отсутствие как пытку — почти как личную драму. Обсуждать свои чувства ему было не с кем, и он впервые с ужасом осознал, какую роковую власть над ним имеет Лисбет Саландер.
Тремя неделями позже, когда Арманский в один из январских вечеров трудился над проверкой годового отчета, Саландер вернулась. Она вошла в кабинет неслышно, как привидение, — просто он внезапно заметил, что она стоит в полумраке неподалеку от двери и разглядывает его. Он не имел никакого представления о том, как долго она уже там находилась.
— Хотите кофе? — спросила Лисбет.
Она прикрыла дверь и протянула ему принесенный от кофейного автомата стаканчик, который Арманский молча взял. Он испытал облегчение, смешанное с испугом, когда девушка, подтолкнув ногой дверь, уселась в кресло для посетителей и посмотрела ему прямо в глаза. Потом она задала запретный вопрос, да так, что от него нельзя было ни отшутиться, ни уклониться:
— Драган, я тебя привлекаю?
Арманский сидел как парализованный, отчаянно пытаясь сообразить, что ему отвечать. Его первым побуждением было встать в позу обиженного и все отрицать. Потом он встретил ее взгляд и осознал: она впервые задала личный вопрос, причем на полном серьезе, и если он попытается отшутиться, она воспримет это как оскорбление. Ей захотелось поговорить с ним, и ему стало интересно, сколько времени она набиралась смелости, чтобы задать этот вопрос. Он медленно отложил ручку, откинулся на спинку кресла и наконец расслабился.
— Почему ты так думаешь? — спросил он.
— Потому что я вижу, как ты на меня смотришь и как отворачиваешься. А еще иногда ты хочешь протянуть руку и коснуться меня, а потом сдерживаешься.
Внезапно он улыбнулся ей:
— Мне казалось, что если я прикоснусь к тебе пальцем, ты откусишь мне руку.
Она выжидала, даже не улыбнувшись.
— Лисбет, я твой начальник, и даже если бы я и увлекся тобой, то никогда бы ничего себе не позволил.
Она по-прежнему выжидала.
— Между нами говоря, бывали случаи, когда я чувствовал, что меня к тебе тянет. Объяснить это я не могу, но это так. Сам не знаю почему, но ты мне очень симпатична. Однако ты меня не возбуждаешь.