Миллион лун

Матюхин Александр Александрович

— Проще говоря, мы заговорили о строении мира, — вставил Витя.

Прерванный Карл Давидович смерил друга укоризненным взглядом.

— Да, — сухо сказал он, — именно о строении мира. Спор зашел о том, как строится Вселенная.

— Я считаю, что Вселенная — это огромный океан, поверхность которого усыпана миллиардами галактик, — сказал Витя, — огромное полотно безвоздушного пространства. У него есть ширина, длинна и глубина. И везде галактики. Расстилается это полотно на много миллионов, а то и миллиардов километров. Кое-где полотно съеживается — отсюда возникают искривления Вселенной. Кое-где оно разглажено и чисто — там, наоборот, время несется с невероятной быстротой. И Вселенная со

всех сторон имеет края, надо только до них добраться.

Карл Давидович слушал Витю, презрительно нахмурив пушистую бровь и попивая пиво. Когда Витя закончил, его оппонент старательно облизал кончики пальцев и сказал:

— Теперь можно высказаться мне? Спасибо. Так вот. Моя теория такова. Вселенная — это пирамида. На макушке пирамиды стоит галактика-родоначальник. С самой огромной звездой и с самыми огромными планетами. Орбита этих планет столь велика, что им требуется миллиарды лет, чтобы сделать оборот вокруг солнца. Чуть ниже следуют две галактики поменьше, они держат своим весом ту, самую верхнюю. Затем три еще меньше, затем четыре галактики еще и еще. У самого основания их настолько много, что пирамида получается нескончаемо длинной. Мы с вами просто не сможем представить пирамиду такого размера. А поскольку наша с вами галактика находится где-то посередине, в центре бесконечного ряда, то, разглядывая космос в телескоп, мы видим и верхние и нижние слои пирамиды, и из-за их чрезмерной отдаленности у нас складывается впечатление, что все это — одна сплошная плоскость. На самом деле это не так. И я говорю три раза «ха» в ответ на гипотезу Вити. Потому что она неверна. Не может быть никакого полотна, когда это пирамида!

В подтверждение своих слов Карл Давидович глухо стукнул кулаком по столу и опустошил бокал. Несколько секунд все за столом молчали. Затем Юлик заинтересованно покосилась на Севу.

— А ты как считаешь?

— Он считает, что Вселенная — это стакан с молоком, а все планеты — это молекулы молока, — ответил за Севу Карл Давидович, — когда стакан ставят в холодильник, то наступает зима. А когда вынимают — тогда лето. Вот так.

— А…

— Севе нельзя много пить, — сказал Витя, — после бокала пива он становится неадекватен и может заснуть. Поэтому сейчас он вам ничего внятного рассказать не сможет.

— Интересная теория, — сказала Юлик, — а кто ставит стакан в холодильник?

Сева наморщил лоб.

— Тот же, кто налил в стакан м-молоко, — пробормотал он.

— Да бросьте вы эту идею! — встрял Карл Давидович, — она умерла, как несостоятельная! Рассудите нас с Витей. Как вы думаете, кто из нас прав?!

Юлик хитро улыбнулась. Ой, не очень мне нравилась эта ее улыбка. Она не предвещала ничего хорошего.

— А если у нас есть своя теория? — спросила она.

Карла Давидовича этот вопрос поставил в легкий тупик. Вытаращив большие глаза, он внимательно рассматривал Юлик. Пальцы крепко сжали бокал. Через пару секунд Карл Давидович спросил:

— Это как?

— Ну, может же у нас с Артемом быть своя теория относительно Вселенной?

Подумав еще несколько секунд, Карл Давидович уверенно покачал головой:

— Не может.

— Почему?

— Тогда это ставит под сомнение правдивость моей теории. А этого я допустить не могу.

— Но с чего же вы взяли, что ваша теория верна?

— Потому что я знаю. И точка. Знание, оно либо есть, либо его нет. Третьего не дано. Вот я знаю, что стоит пирамида, а не полотно. И так оно и есть. И вообще, как вы себе представляете Вселенную в форме полотна? А где это полотно висит? В безвоздушном пространстве? Или, скажите, кто его держит, и на что расстелил? Нету фундаментальности, понимаете! Нет подкрепления правдивости! — Карл Давидович выставил вперед большой пухлый палец и водил им их стороны в сторону, словно подчеркивал каждое сказанное собой слово, — а у пирамиды фундаментальность есть! Это же пирамида. Она стойко держится на галактиках поменьше, от одного ряда к другому. Упирается своей макушкой в бесконечность и стоит на бесконечности же.

— Погоди, Мусор! — встрял Витя, потрясая кудлатой головой, — но ведь я с таким же успехом могу предположить, что мое вселенское полотно висит в бесконечности, держится за бесконечность и расстелено на бесконечности.

— Б-бесконечность — эт-то, товарищи, понятие растяжимое! — важно заметил Сева и громко икнул, — бесконечность, это же очень много!

— Верно говорит, — заметила Юлик, весьма заинтересованная разговором, — давайте бесконечность в расчет брать не будем. Бесконечность — это величина, которой можно закрыть все дырки и огрехи в неправильной теории. Если рассуждать абстрактно, подключая все известные науке квадрофизиологические и нейроантропологические знания о строении Вселенной, убрав бесконечность, как термин, и применив некоторые более глубокие когнетивные дисциплины, то что вы можете еще сказать, уважаемый?

Закончив, Юлик хитро посмотрела на Карла Давидовича. Тот, вытаращив глаза, уставился на Юлик. Витя замер, не донеся до рта бокал с пивом. Сева же настолько сильно затеребил шапку в тощих пальцах, что я начал опасаться, как бы она не порвалась.

В этот момент принесли четыре бутылки холодного, свежего, отечественного. Уже откупоренного. С дымком.

— Смелее, уважаемый, — с довольно серьезным видом попросила Юлик.

Лишь я смог уловить в ее голосе нотки веселой истерики. Хитрюге явно доставляло удовольствие участвовать в происходящем.

Карл Давидович сглотнул.

— Эээ, — сказал он, — а что вы конкретно хотите узнать?

— На чем стоит ваша пирамида? — ответила Юлик, — если убрать бесконечность, разумеется.

— Ну, дык… — Карл Давидович растерялся, потянулся к бокалу с пивом и оглянулся на Витю, ища поддержку.

Витя, как сидел с открытым ртом, так и оставался сидеть.

— На слонах стоит, — наконец, выдавил гигант мысли и залпом опустошил пол бокала.

— На слонах?

— Ну, да. Есть слоны, которые держат пирамиду Вселенной. А сами слоны стоят на спине великой черепахи, которая плывет в беско… в безвоздушном пространстве, — Карл Давидович оживился, — так и есть. Плывет, держит на своей спине слонов, а слоны держат на своих спинах Вселенскую пирамиду. Четыре слона, надо заметить. Не три и не один, а четыре. Для равновесия.

— Интересно, — кивнула Юлик, — заслуживает внимания. Тогда позвольте узнать, а где плывет эта ваша черепаха?

— Я же сказал — в безвоздушном пространстве.

— А где это?

И в этот момент Карла Давидовича окончательно заклинило. Он открыл рот, потом закрыл его. Поставил бокал с недопитым пивом на стол, сжал и разжал пальцы — оставляя на бокале влажные отпечатки. Из горла Карла Давидовича вырвались слабые хрипы. Глаза выпучились. Он перевел взгляд на Витю, затем на Севу, затем на меня и, наконец, остановился на Юлик. Юлик же с невозмутимым видом ковырялась ложкой в подтаявшем мороженом.

— А вы откуда пришли? — спросил Карл Давидович, спустя продолжительное время. Голос его заметно подрагивал, — что-то я вас раньше в этом ресторане не видел.

— А мы здесь частенько бываем, — вставил Витя.

Юлик отправила в рот ложку мороженого.

— Из гостиницы, — сказала она, прожевав, — «Миллион лун».

Левое веко Карла Давидовича дрогнуло. Взяв одну из бутылок пива, он залпом выпил прямо из горлышка.

— Из гостиницы, ага, — сказал он, громко выдохнув, — и чего же вы сразу не сказали? Я тут перед ними распинаюсь.