Миллион мелких осколков
Шрифт:
Под большим мешком кокаина нахожу оружие. Беру, взвешиваю в руке. Револьвер тридцать восьмого калибра. Мне приходилось держать такой в руках, я умею им пользоваться. Сажусь на стул, открываю магазин. Магазин полон, пуля в каждом отсеке. Закрываю магазин, прокручиваю, пощелкивание вызывает у меня улыбку. Мне приходилось держать такой револьвер в руках, я умею им пользоваться. Револьвером тридцать восьмого калибра.
Вставляю дуло себе в рот. Дуло холодное, грязное, но вкус металла во рту ощущать приятно. Снова прокручиваю магазин. Щелк, щелк, щелк, щелк – этот звук вызывает
Я просыпаюсь, взгляд упирается в потолок, вздрагиваю, задыхаюсь. Касаюсь кончика носа, из ноздрей вытекает капля крови. Перед глазами все плывет, голова кружится. Желудок пылает огнем. Я нажрался до потери сознания.
Встаю с кровати, иду в ванную. Меня шатает, запинаюсь о порог и падаю. Уоррен стоит возле раковины и чистит зубы, кто-то моется в душе. У меня начинаются рвотные позывы, я ползу к унитазу, и, едва успеваю добраться до него, как меня выворачивает. В блевотине полно желчи и еще какого-то коричневого дерьма, которого раньше не видал. Это кровь. От этой рвоты у меня горит в желудке, в горле и во рту. Она разъедает мне губы и лицо. Она не прекращается. Я не могу остановиться. Я содрогаюсь, а разъедающая нутро рвота извергается из меня, извергается, извергается. Без конца. Не прекращается. Я хочу остановить ее, но она не прекращается.
Уоррен подходит, опускается на колени, обнимает меня, хочет поддержать. Лысый Коротышка выходит из душевой кабинки, смотрит на меня, он поражен этим нескончаемым извержением. Оно продолжается, продолжается, продолжается. Конца не видно.
Сердце бьется как попало, колотится, каждый его удар причиняет боль, каждый сбивчивый удар причиняет боль, и она отдается в левой руке и в челюсти слева. Кажется, в жилах у меня не осталось жидкости, но рвоту это не останавливает. Как будто желудок и рот отделились от тела или вот-вот отделятся. Как будто тело пытается избавиться от себя самого. Пытается избавиться от меня.
Я больше не в силах это терпеть. Так больше не может продолжаться. Я алкоголик, наркоман и преступник. Мое тело разваливается на куски, мой ум развалился на куски уже давно. Я хочу напиться и обдолбаться, даже если это прикончит меня. Я одинок. Мне не с кем поговорить и некому позвонить. Я ненавижу себя. Ненавижу себя настолько, что боюсь взглянуть себе в глаза. Ненавижу себя настолько, что самоубийство кажется мне наиболее разумным выходом. Моя семья готова поставить на мне крест, мои друзья готовы поставить на мне крест. Я разрушил все мало-мальски важные отношения, которые у меня случались. Я блюю уже седьмой раз за сегодня. Седьмой раз, черт подери. Я не могу больше так жить. Не могу больше так жить.
Извержение затихает, я начинаю дышать. Уоррен поддерживает меня, чтобы я не упал, а Лысый Коротышка смотрит на меня. Я поднимаю руку, делаю Уоррену знак отойти, он подымается, отходит, а я прислоняю голову к краю унитаза. Дышу. Втягиваю в себя побольше воздуха – сколько
Как ты, ничего?
Я киваю.
Помощь нужна?
Отрицательно трясу головой.
Пойду позову кого-нибудь.
Я говорю.
Не надо.
Тебе нужна помощь.
Нет.
Джеймс, тебе нужна помощь.
Встаю. Меня шатает.
Я сам буду решать, что мне нужно. Не решай за меня.
Делаю глубокий вдох, опираюсь на раковину, включаю воду, мою лицо, полощу рот. Закончив, выключаю воду и поворачиваюсь. Уоррен уставился на меня, и Лысый Коротышка уставился на меня. Прохожу мимо них, выхожу из ванной. Уоррен идет за мной, проходит к своему месту.
Возьми хоть мою рубашку, переоденься.
Я смотрю на свою рубашку: белая в красно-бурых кляксах. В разводах желчи и пятнах какого-то дерьма, которых я раньше не замечал, в кровоподтеках.
Вот, держи.
Уоррен кидает мне рубашку. Я ловлю. Белая накрахмаленная рубашка из «оксфорда». Смотрю на рубашку, потом на него. Он говорит.
У меня нет другой чистой рубашки, это последняя.
Смотрю на рубашку. Я таких вообще не ношу. Смеюсь и опять смотрю на Уоррена.
Спасибо.
Он смеется.
Не за что.
Стягиваю футболку, кидаю на пол у кровати, надеваю «оксфордку», которая мне велика. Она болтается на моих мощах, как чехол, и свисает до колен. Закатываю рукава по локоть, провожу руками по груди. Ткань жесткая от крахмала, но под ним мягкая. Хлопок дорогой, тонкого плетения, сделан, вероятно, не в наших краях. Это самая чистая, красивая вещь, которую мне доводилось надеть, сколько себя помню, и у меня такое чувство, что я со своим потрепанным телом ее не достоин. Уоррен присаживается на кровать, стрижет ногти на ногах, рядом с ним лежит пара черных носков. Я подхожу, останавливаюсь перед ним, поглаживаю рукой тонкий хлопок. Я говорю.
Очень красивая рубашка. Буду ее беречь.
Уоррен улыбается.
Не бери в голову.
Я возьму в голову. Я очень благодарен тебе за нее.
Не бери в голову.
Я буду ее беречь. Спасибо тебе.
Уоррен кивает, я поворачиваюсь, выхожу из палаты и иду по отделению. Кто-то выполняет свою утреннюю работу, кто-то занят другими утренними делами, кто-то собирается на завтрак. Рой стоит перед расписанием работ с приятелем. Я прохожу мимо них.
Джеймс.
Я иду дальше, не оглядываюсь.
Твоя обязанность по-прежнему мыть общий сортир.
Я иду дальше, не оглядываюсь, только показываю ему через плечо средний палец.
Джеймс.
Поднимаю палец повыше.
ДЖЕЙМС.
Иду своим путем по коридорам к столовой. С каждым шагом растет потребность выпить, или принять что-нибудь посильнее, или то и другое вместе. Ноги все труднее отрывать от пола, шаги замедляются. Голову заполняет одна-единственная мысль и крутится там, крутится, крутится. Мне позарез надо нажраться. Позарез надо нажраться. Позарез надо нажраться. Позарез надо нажраться.