Миллионщик
Шрифт:
— Что же так, ваше превосходительство, такая карьера, а вы в отставку?
— Приходится, любезный мой мастер кройки и шитья, на все времени не хватает.
Видя, что портной закончил со мной, предложил и ему рюмочку с икрой, да растегайчиков с рыбой. Тут и Артамонов подсуетился с самоваром. Вот и заслуженный воин вам компанию составит и потом мундирчик донести поможет — показал на Ефремыча. Распорядился старый мундир с вицмундиром запаковать — я понял, что золотая канитель пойдет на аффинаж и переплавку, поэтому и просят сдать старое. Пошел к портье деньги разменять, а то серебра совсем нет, мальчишке надо же дать на чай и письма отправить.
У портье попросил отправить письма в Женеву для Шмидта и написал на листочке туда же телеграмму с текстом для поверенного: «предлагаю сто тысяч франков зпт иск на сорок процентов акций и полмиллиона фунтов тчк что со вторым иском в германии», естественно на немецком. Портье прикинул и сказал, что все будет стоит три рубля. Дал золотую пятерку и попросил разменять. Портье посчитал и сказал, что на пять рублей золотом приходятся семь девяносто три ассигнациями или мелким серебром, то есть, сдача составила четыре рубля девяносто копеек, дал мне на сдачу бумажный трояк и кучу мелочи — как раз на извозчиков и чаевые. Расплатился с мальчишкой, дав ему полтинник — авансом за то, что он еще побежит на телеграф. Тут на лифте спустились портной с новым мундиром и сопровождающий его Артамонов со свертком, где был старый дипломатический «прикид». Дал денщику трояк и попросил вызвать извозчика — погрузить портного (похоже, водочку они все же допили…).
Когда вернулся в номер, выяснил, что Маша уже проснулась, попросил коридорного все убрать, дал ему полтинник и велел принести меню из ресторана на французском. Потом Маша заказала, что ей по вкусу и что она знает и еще большую вазу фруктов. Когда вернулся Артамонов, сказал ему, что Машу надо кормить тем, что она знает, а для этого просить в ресторане меню на французском. Впрочем, завтра с утра я собираюсь в Купеческий банк и взять достаточное количество русских денег в ассигнациях, заодно узнать, что там у меня на счете осталось. Поужинали, Маша взялась приводить в порядок разговорник, периодически проверяя произношение русских слов (транскрипцию на русском и амхарском она везде записывала латиницей). Я еще раньше велел ей добавить ходовые фразы — «сколько стоит…», перевод быр в русские деньги и франки золотом. А также фразы: «сколько в отряде воинов, всадников, верблюдов, пушек, пулеметов?»; «где ваш лагерь?»; «кто командир и где он находится?»; «если ты скажешь правду, то останешься жить, а если соврешь — тебя убьют» и тому подобные перлы армейской мудрости. Тут позвонил портье и сказал, что меня дожидается казачий есаул.
Я был рад увидеть Нечипоренко и спросил, как дела у казаков. Он ответил, что сегодня поздно вечером грузятся на поезд, золото поменяли на российское, оружие им оставили, а за лошадей и амуницию выплатили хорошую компенсацию, так что на месте купят новых лошадок.
Спросил, что собираются делать казаки. Нечипоренко ответил, что те, кто выслужил в строю 15 лет переходят в запасные и таких довольно много. Хотят на своей земле остаться и хлебопашествовать, благо пахотной плодородной земли в войске много, нанимай сезонных рабочих и продавай зерно в Россию — миллионщиком можно стать. Стрельцова и есаула сегодня вызывал генерал Обручев, предлагал вновь в Эфиопию отправляться сразу с производством в следующий чин, начальником конвоя. Оба отказались, Стрельцов сказал, что будет в Николаевскую Академию поступать, а для этого ему нужно еще промежуточный экзамен при войсковом наказном атамане сдать, чтобы получить направление в столицу, так что он возвращается вместе с казаками. Нечипоренко было ответил, что тоже поедет в станицу, но тут Обручев предложил ему вакансию войскового старшины при Терском казачьем войске и он согласился, только попросил месяц отпуска, соберется, а потом поедет во Владикавказ вместе с семьей. Вакансия при штабе наказного атамана генерала Каханова с возможным продвижением до полковничьего чина, заниматься надо боевой подготовкой казаков с применением новых приемов войны в горах, а кому как не георгиевскому кавалеру и знатоку нового оружия в виде бомб и пулеметов этим заниматься? Каханов как узнал про эфиопские подвиги Нечипоренко, так сказал, что лучшего кандидата ему не найти. Я пожелал успехов будущему войсковому старшине и мы пошли в буфет выпить по этому поводу по рюмочке. Тут есаул достал фирменную коробку магазина поставщиков двора ЕИВ братьев Овчинниковых и, открыв ее, продемонстрировал большую серебряную братину в древнерусском стиле в виде ладьи (я бы сказал, что это норманнский драккар, только слегка пузатый, борта повыше и голова лошади, а не дракона). По краю «драккара» шла гравированная надпись; «Его превосходительству Александру Павловичу Степанову, почетному атаману станиц Больше-Алмаатинской, Голубевской и Каскеленской на память о походе в Эфиопию в 1892 г.»
— Так что, Александр Палыч, вы у нас теперь почетный атаман аж трех станиц, откуда наши казаки призваны, так что, если будете в тех местах, приезжайте, встретят как родного.
Поблагодарил казаков, хотел было отдариться оружием, но есаул замахал руками, мол, трофеев знатных казаки и так еще с победы над верблюжьей конницей взяли вдоволь, а у кого дедовы шашки, то тем не к лицу басурманское оружие носить: тут казак показал на свой клинок с потемневшей от времени рукоятью, похваставшись, что это — прадедов булат, он дамасскую сталь берет, а она его — нет. Я сказал, что если казаки будут в Москве, могут всегда меня найти на Рогожской заставе, даже если меня нет, передать дворецкому, что служили в Эфиопии и он разместит и накормит (я, как приеду, ему сразу такой наказ дам).
13 сентября 1892 г, Петербург.
С утра поехал в Купеческий банк и узнал, что на счету у меня без малого четыре в половиной миллиона рублей ассигнациями! Это надо же, за год я почти учетверил счет, понятно, что это первоначальный ажиотажный спрос на СЦ, ТНТ и противотуберкулезные препараты, но ведь еще было и строительство нового завода и сейчас строятся новые цеха ударными темпами! Взял сто тысяч рублей ассигнациями, неизвестно, сколько времени я еще проведу в Питере. Спросил в банке, есть ли у них представительства в Европе, оказывается, своих нет, но есть партнеры, названия банков мне ровным счетом ничего не говорили. Записал названия банков и отошел от окошка. Хорошо одетый господин, лет сорока, с торчащими в стороны а ля Вильгельм усами, представившийся Главой русского Представительства фирмы Сименс Гальске Осипом Генриховичем Герцем, инженером-электриком, вручил мне свою визитку и сказал, что для переводов за рубеж и обмена русских активов на иностранные сейчас лучше всего походит «Русский для внешней торговли банк», что на Большой Морской, 32. По его словам, этот банк имеет связи с наиболее крупными банками Европы и САСШ и там наименьшие среди русских банков комиссионные для переводов русских рублей на конвертацию в европейские валюты, на золото внутри Европы у них практически нет комиссионных, но, к сожалению в России запрещен перевод золота за рубеж. (подумал, что года через три-четыре, как только введут золотой стандарт рубля, разрешат). У банка собственные отделения в Лондоне, Париже и Генуе, чего нет ни у одного российского коммерческого банка, то есть переводы в эти отделения практически бесплатные и осуществляются мгновенно по телеграфному коду, как это делается заграничными банками. Сименс-Гальске традиционно ведет свои дела с Международным коммерческим банком[1], здесь же проводятся операции с его акциями, но, как частное лицо господин Герц предпочитает иметь дело с банком на Большой Морской.
— Там как во Франции, ваше превосходительство, — положил деньги здесь, в Петербурге, столько же получил в Париже, очень удобно, никаких потерь, и в Берлине тоже можно снять, да практически в любой европейской столице, есть только зависящая от страны комиссия, а так — никаких проблем.
Поблагодарив, оставил господину Герцу свою визитку и сказал, что меня очень интересует продукция завода Сименс в России и, если он не против, навещу его, предварительно протелефонировав.
Взяв извозчика, вернулся в гостиницу, портье передал, что меня дожидается некий господин и передал письмо от Обручева. Генерал написал мне три адреса для съема квартиры и просил сегодня передать словарь-разговорник для набора в печать.
Ожидавшим господином оказался артельщик старателей Толстопятов, который сказал, что сегодня старатели получат на Монетном Дворе 12 697 монет по пять рублей и десять тысяч из них хотели бы обменять на ассигнации, чтобы легче было везти. Трое старателей хотят пай в разные общества внести, один с братом купцом, другой — в завод, третий еще куда-то, но куда — не говорит, сглазить боится, а ассигнации носить удобнее, чем ворочать пудовые слитки или монеты. Сказал, что сейчас курс 63, 3 копейки золотом за рубль ассигнациями, если перевести 58,1 кг аффинажного золота, доведенного до российского стандарта, то стоимость отчеканенных из этого золота десяти тысяч монет, будет 91 785 рублей ассигнациями. Зная, что я предпочитаю хранить сбережения в золоте, за эту сумму они предлагают выкупить часть монет. Я ответил, что согласен и прошу доставить монеты в «Русский для внешней торговли банк», на Большой Морской, 32.
Толстопятов предложил встретиться там в два пополудни. Спросил, как все прошло, артельщик ответил, что пошлину пришлось уплатить, не без этого, и за очистку золота пришлось заплатить — им только сегодня сообщили сумму в монетах.
— Иван Кузьмич, про своих старателей ты сказал, а сам что собираешься дальше делать, может, в купцы подашься — денег на лавку с товаром хватит и во вторую гильдию сразу попадешь, только полторы тысячи внести нужно будет, а там и в первую…
— Нет, Александр Палыч, скучно мне в лавке сидеть, проторгуюсь. Хочу новую ватагу старателей сколотить и куда-нибудь податься. Может, подскажете, куда, фарт старательский, удача, по-вашему, у вас есть.
Я объяснил артельщику, что могу порекомендовать поискать алмазы в реке Вилюй. Сейчас чугунка Транссиба уже до Новосибирска построена, на следующий год мост закончат и дальше дорога пойдет на Красноярск. Река Вилюй — левый приток реки Лена, но добираться туда трудно, зимой морозы жуткие — шестьдесят градусов ниже нуля по Цельсию могут быть (это севернее Якутска, славящегося холодами), лето короткое, мошки много, так что поисковый сезон месяцев пять, а дальше там опять могут быть снег и лед.