Миллионщик
Шрифт:
— А кто обливал Джоржи холодной водой?
— Как кто, господин Алышевский назначил курс холодных душей, об этом есть запись в медицинских документах.
Молчание… потом Мария Федоровна встала и ушла, а мрачный император остался сидеть. Провожая императрицу, я встал, но царь жестом, показал мне, что я могу сидеть и сказал:
— Конечно, резко ты, купец, нарисовал картину и страшную, пощадил бы материнское сердце.
— Государь, я и так не до конца все рассказал…
— Говори мне все как есть, приказываю!
— У Георгия признаки распада верхушки левого легкого — именно оттуда идет поток бактерий. Видимо, там сформировалась полость, открытая в бронх, таких больных лечить трудно. В ВМА есть несколько подобных больных, которые получают второй мой новый препарат — Тубецид. Из пятерых больных за год с небольшим
— А я уж хотел его жандармам отдать, пусть допросили бы с пристрастием не злоумышлял ли он на жизнь Великого князя.
— Не стоит, государь, он еще пригодится, только к лечению его допускать нельзя, а лучше пусть хорошо обучит микроскопированию людей Иванова. Он уже по моей просьбе это изображал, но я не уверен, насколько хорошо военные врачи освоили этот метод. Кроме Алышевского, есть проозектор в Мариинской больнице, он еще лучше разбирается в микроскопии, вот его-то я бы и привлек, как человека незаинтересованного в результате лечения. Алышевский с большим гонором и ревнует к чужим успехам.
— Скажи, купец, Георгий умрет, вернее, скоро умрет?
— Состояние его достаточно тяжелое, но не критичное. Хотя, если бы я знал заранее о распаде ткани, я бы не обещал стопроцентного успеха. Реально — пятьдесят на пятьдесят, что он умрет в течение 6–7 лет, но если через полгода будет улучшение, а через полтора года мы будем видеть единичные палочки Коха, то Георгий имеет все шансы пережить многих ныне здоровых и прожить достаточно полноценную жизнь, иметь здоровых детей, но о флотской службе придется забыть, да и петербургский климат будет для него опасен. Крым — наилучшее место жизни для него.
— Спасибо тебе за откровенность, купец! Прошу тебя, не приказываю, а прошу, государи редко просят своих подданных — будь рядом с ним, он хорошо пишет о тебе, ему интересны твои рассказы и приключения. Даже если Бог рассудит забрать его у меня, я хочу, чтобы ты был рядом с ним до конца, обещаешь?!
Заверил императора, что сделаю все возможное и буду рядом с Великим князем. Александр поблагодарил и сказал, что не требует, чтобы я все время сидел в Ливадии — у меня есть свои дела, завод, изобретения, но хотя бы раз в месяц — полтора я должен навещать Джоржи (великокняжеский поезд меня отвезет и привезет). Недалеко от его дворца для меня будет построена отдельная вилла с садом, так чтобы я пешком за 10 минут был у Джоржи. И дворец и вилла уже строятся и будут готовы к началу лета. Император спросил, выбрал ли я себе дом в Петербурге, я ответил, что да, на Екатерининском канале, возле Банковского моста. Царь удовлетворенно кивнул и сказал:
— Я тебе обещал мызу[5] возле пруда, вон из окошка пруд виден, а за ним дом. В пруду караси. Будем ловить с весны?
Ответил, что будем и царь сказал, что дом неспешно отремонтируют и подготовят к весне.
На следующий день я ездил на Обуховский и Путиловский завод. Оба они управлялись Советом директоров, но Обуховский был чисто казенным, а Путиловский — частным акционерным обществом.
Начал с Обуховского, там меня приняли настороженно, но, выяснив, что я не инспектор, а потенциальный заказчик, пригласили главного инженера и далее разговор пошел с ним. Для начала я спросил о паровых машинах для самолета Можайского, которые строили здесь восемь лет назад. Инженер объяснил, что он работает на заводе более пяти лет и о паровых двигателях для летательного аппарата слышит первый раз. Потом он вышел в приемную и, вернувшись, сказал, чтобы поискали в архиве какую-нибудь информацию, а также опросили старых мастеров в цеху, занятом сборкой паровиков. Пока что-то искали и узнавали, показал ему чертеж гусеничной машины и сообщил, что подал машину на привилегию, но от меня потребовали построить действующий образец. Инженер долго смотрел на рисунок, потом что-то считал, спросив про вес машины. Наконец высказал свой вердикт: стали, способной выдержать тяговое усилие на гусеничных сочленениях при весе машины более 10 тонн, не существует, поэтому решать вопрос со строительством нет смысла. Даже если потратить деньги и построить паровик, «бесконечная рельса» в сочленениях будет рваться через версту-две.
Показал ему чертеж ружья, но он сказал, что по такому эскизу действительно трудно понять, как это работает, скорее всего, нужно обратиться к тульским оружейникам. Потом подождали и попили чаю, пока не пришел заводской архивариус и сказал что просмотрел чертежи с 1880 по 1885 г. и не нашел паровика с такими характеристиками[6].
На Путиловском заводе мне сказали про гусеницы примерно то же самое и предложили скрепить звенья чем-то вроде рояльной петли, только большой, с крупными болтами. Представляю, как бы их срезало при попытке тронутся с места. Зато с ходу озвучили стоимость строительства трактора — сто пятьдесят тысяч рублей, причем сказали, что это минимум, а в ходе работы она может вырасти на треть — так что, готовь дядя-миллионщик двести тысяч. Решил, что обращусь к Норденфельту, при случае, может у него и сталь подходящая найдется и цены не такие ломовые.
19 ноября 1892 г. Москва.
В Москве меня ждала телеграмма от Альберта Виккерса о том, что он будет в Первопрестольной 21–22 ноября и хотел бы встретиться. Номер у него заказан в «Славянском базаре», вот и чудно, там отличный ресторан. Написал ему записку, завтра Артамонов отнесет в гостиницу.
Так, еще телеграмма — от Исаака из Харара о том что он готов взять 50 рулонов шелка прямо в Джибути сроком реализации на три месяца.
Еще была всякая мелочь — приглашение от Московского дворянского собрания, еще что-то. Пока разбирал и читал, зазвонил телефон. Очень взволнованный Николай Карлович сообщил о рабочих волнениях на заводе у Парамонова. Спросил, есть ли у него оружие и может ли он вооружить человек двадцать верных людей. В ответ Карлыч стал что-то мямлить из чего я понял, что от него толку нет, оружия у него нет, он боится ехать и предлагает вызвать полицию, жандармов или даже войска через капитан-исправника[7]. Сказал, чтобы пока не доводили дело до полиции, справимся сами. Уточнил, принимал ли он выборных, оказалось, что не принимал, времени не было. Вот и получили в день субботний проблемку, видимо, надо прощаться с управляющим, перестал мышей ловить. Сказал, что выезжаю прямо на завод и ему рекомендую взять несколько вооруженных людей в качестве охраны своей тушки и выезжать к месту беспорядков, засунув свой страх… «в портмоне», как говаривал Никита Сергеевич[8]. Только упаси бог стрелять первыми!
Взял Артамонова, а с запиской для Виккерса велел послать кого-по другого. На двоих у нас было два револьвера и «Штайр». По чугунке доехали за три часа, потом еще тряслись на извозчике, в общем я уже ожидал увидеть угольки от цехов. Нет, обошлось, толпа хоть и поредела — было градуса два мороза, четыре часа стоять никому не интересно, но узнав, что приехал хозяин, к заводоуправлению стали подтягиваться люди. В заводоуправлении нашел Парамонова, с ним десятка два мастеров и управленцев, оружия на всех: три древних револьвера, один из них — вообще шпилечный «Лефоше», вроде даже незаряженный. Управляющий из Купавны так и не приехал. Есть ли связь с уездной полицией, ответили, что телефон работает. Сказал, что, если пойдут на штурм, закрыться, вызвать полицию, забаррикадировать столами и шкафами двери и окна, для чего подтянуть их поближе и обороняться хоть ножками от стульев. Взял с собой двоих с заряженными револьверами, сказал, что стрелять только по моей команде и первый выстрел — в воздух.
Вышли на крыльцо, народ сначала заорал, кто во что горазд, но, поскольку я молчал, все утихли и я спросил, есть ли выборные?
— А что толку, хозяин, от выборных-то, не принял их господин управляющий!
— Чего вы хотите?
Тут опять стали орать не разберешь что, но все-же можно было свести требования к повышению жалованья и сокращению рабочего дня. Я сказал, что по заводу среднее жалование рабочего 28 рублей при бесплатном жилье, квалифицированные рабочие получают в 2–3 раза больше при десяти с половиной часовом рабочем дне, женщины и подростки работают восемь часов. Те, кто работает с реакторами, получают на двадцать процентов больше и молоко в цехе. Довел до сведения митингующих, что среднее жалование по химической и текстильной отрасли 20 рублей, бесплатное жилье есть только на Морозовских фабриках, а рабочий день там 12 часов и более.