Милосердие палача
Шрифт:
Иван Николаевич вырос человеком крайне порядочным, в семье, где честность вбивали ремнем. Когда в пятом классе реального училища прочитал «Мертвые души», Чичиков стал ему противен из-за гнусных денежных махинаций. Иван Николаевич мечтал о море, о стихии. Потом всего насмотрелся, особенно в годы войны. Много всяких товаров перевозил он на своих грузопассажирских. Спекулянты, как клопы, надувались на военных заказах. И получалось так: или ты в голытьбу идешь, в услужающие, в старпомы, скажем, с мизерной зарплаткой, или сам начинаешь карабкаться. И урываешь где только сможешь.
Последнее время самый выгодный товар стал – сами пассажиры.
И все же все его заработки до недавнего времени были крохотными. Слезы, а не заработки. Хорошо бы заработать много и сразу. Воровство исключается, за него в Турции судят по суровым законам шариата. За мелкое воровство – руку долой, за кражу со взломом, грабеж, крупную растрату – виселица. Есть, есть на Востоке своя мудрость!
Но существуют же способы, когда можно заработать хорошие деньги, не преступая турецкие законы. Надо только крепко подумать и изобрести.
Один из таких способов вскоре нашелся вроде бы сам собой. Когда-то Иван Николаевич почти интуитивно завел тетрадочку, что-то вроде дневника, которые ведут влюбленные гимназистки. Но только стал записывать в нее имена капитанов и названия судов, ходивших иногда в красную Одессу, ночью или в непогоду, минуя врангелевские посты на Тендровской косе, и шатающиеся вдоль побережья белогвардейские «шмаги». Каждому такому капитану требовался аванс, потому что они прикупали в румынских и болгарских портах русское оружие и перебрасывали его в Одессу, где базировалась нуждающаяся в таком оружии Четырнадцатая большевистская армия. Иногда продавали оружие агентам Кемаля.
Оказалось, что если снабжать капитанов деньгами, то процент получался едва ли не в десять раз выше, чем в банкирском доме. Хотя такие заработки и были рискованными: мелкие суда часто шли на дно вместе с капитанами, не вернувшими долг.
Но Иван Николаевич стремился иметь дело с капитанами, промышлявшими помощью «вашим и нашим», плавающими на солидных судах. В его тетрадке числился и «грузовик» «Орфей», прозванный на флоте «Морфеем» за медлительность тяжеловесного усатого капитана Москаленко родом из Голой Пристани, и грузопассажир «Аделаида» с очень ловким хлыщеватым одесситом Петей Пертолуцци, и еще с полдюжины судов.
Но самый большой доход ожидал Иван Николаевич от чрезвычайно деятельного, пыхтящего, клокочущего паровозной энергией капитана «Лиссабона» Выволожского, который ухитрился лично заключить договор с управлением снабжения врангелевского штаба на поставку для армии зимних вещей – ведь войны не вечно идут летом. Ох, и хитрый, змеиный глаз у Збигнева Выволожского! А хитрость у него к тому же сочеталась с умом.
Капитан «Лиссабона» поделился с Иваном Николаевичем своей задумкой и обратился за финансовой помощью. Он загрузит свой пароход двадцатью тысячами шинелей и пятью тысячами штук теплой байки для портянок, а затем якобы потерпит аварию, прибьется к Констанце, где его «обворуют» румынские таможенники… Сложная предстояла операция, но сулившая немалые барыши.
Обговаривали они ее не в какой-нибудь местной локанте с люля-кебабами, а в русском ресторане «Кинь грусть» в Галате, где, случалось, пели Вертинский и Плевицкая, где не брезговал дать сольный
– Я вам советую взять на борт как можно больше груза, – тихо и вкрадчиво посоветовал Иванов. – Забейте все каюты, ресторан, буфет. Груз этот сухость любит. Частично разгрузитесь в Зонгулаке. У меня там свои люди. Реализуют.
– Больше груза – больше денег, – пыхтя и отдуваясь от выпитого и съеденного, сощурил ловкий глаз Збигнев.
– Ссуду я дам. Барыш фифти – фифти.
– Да вы грабитель, голубчик, – возмутился Выволожский. – Я рискую всем, делаю дело… А вы представьте, если какая-нибудь неприятность начнется? Как у Деникина тогда под Новороссийском. Красные и босиком воевать пойдут. Но если шинельки к Врангелю припоздают, вы не только барыша не увидите, но и вашего покорного слугу живым и здоровым.
Неясно, туманно рисовал картину Выволожский. Но Иванову и не нужно было много объяснять! Збышек у Врангеля, при хорошем раскладе, не один миллиончик сорвет. Ведь закупать товар будет где-нибудь в Рабате, остатки от Иностранного легиона. Шинельки – бумазея на сатиновой подкладке – возьмет за копейки.
Иван Николаевич был не совсем уж малой рыбешкой, не частиком или килечкой. Понимал, что к чему, и потому твердо повторил:
– И все-таки пятьдесят на пятьдесят! Вы рискуете жизнью, согласен. Я рискую капиталом, который в наших сегодняшних условиях тоже является жизнью.
В то утро Иван Николаевич вернулся в Стамбул из очередного рейса. С баульчиком, в котором помимо обычного капитанского барахлишка, бритвы да полотенца, лежали еще и деньги, не считанные, в разной валюте и в купюрах разного достоинства – все, что сумел всеми правдами и неправдами собрать с пассажиров за рейс. Он вышел на голосистую набережную. Сопровождал Ивана Николаевича верный помощник, он же телохранитель, Ковригин, с которым капитан не разлучался ни на работе, ни дома.
Ковригин обычно и ночевал у своего капитана на улице Алтым-Бакал, на первом этаже, как сторожевой пес. Темные пронырливые глазки помощника выдавали в нем человека себе на уме, который, придет минута, продаст хозяина за тридцать сребреников. Но такая минута до сих пор не случилась. Да и где Ковригин найдет такого нового хозяина? Ведь он не просто в услужителях, а помощник капитана по пассажирской части: фуражка с «крабом», галуны.
Как и обычно, домой Иван Николаевич не отправился, а в сопровождении Ковригина пошел на причал, высматривая, какие суда с его должниками-капитанами стояли у стенки. Таких было три: «Диана», «Гермес» и «Герои Плевны».
Пока Ковригин попивал возле портовой проходной чаек, Иванов отправился взимать долги. Обошлось, слава богу, без приключений, и помощь Ковригина не понадобилась. Каждый из капитанов любезно предлагал отведать кофе или чего покрепче и передавал уже заранее приготовленный пакет с деньгами…
Лишь закончив это приятное, но хлопотное дело, они наняли извозчика и поехали домой. Иван Николаевич считал, что сегодня они могут потратиться на извозчика. Дома, наскоро перекусив, разошлись. Ковригин остался внизу, а Иван Николаевич поднялся наверх и, закрыв дверь на щеколду, вытряхнул на стол содержимое баула. И приступил к пересчету денег.