Милосердие палача

Смирнов Виктор Васильевич

Это первое, что он проделывал, вернувшись в дом. В годы международных свистоплясок деньги – дело тонкое, требующее хозяйского глаза. Они не должны находиться без дела. Они должны работать. Часть из них завтра же окажется в тяжеленных сейфах в банкирском доме, а другую часть он вновь отдаст в долг под высокие проценты.

Сначала Иван Николаевич разложил на столе золотые монеты – эти не знают никаких инфляций, будь то русский червонец с изображением как бы отрубленной наискось по шее красивой головы покойного императора, или золотая гинея с изображением Георгия Победоносца – вот уже более века как кончилась чеканка этих тяжелых монет, а они все ходят, будто вечно

живые. Или, совсем как новенький, соверен: создан только для банковских операций, но поди ж ты, и в обычных делах силы не теряет…

Знать надо нынешние денежки, знать! Как ни красив соверен, украшенный изображением меча, а золота в нем чуть поменьше, чем в царском червонце, стало быть, его – в эту кучку. И пятидолларовик – он тоже поменьше червонца, – значит, и его к соверенам…

Приятно иметь дело с золотом. Тут все ясно, чисто, все в золотниках, в граммах, тут не надо, как в ассигнациях, обманчивой красоты – вес говорит сам за себя.

Бумажные деньги – вот где морока. В пачечку итальянских синеньких лир кто-то вложил десяток таких же синеньких, схожих внешне, сербских динаров: обман! Динар нынче втрое дешевле лиры. Провели капитана! Ушлый пошел народ, только и гляди, обманут!

«Катеньки» и «петеньки» – эти еще ценятся, пока держится приклеенный к могучему дереву России листок Крыма. Но, похоже, уже осень, листья опадают. И надо поскорее эти деньги сбывать, пока за «петеньку» еще можно взять три-четыре английских фунта со скучным и бесцветным Георгом. «Колокольчики»… Эх! Тут и за тысчонку вряд ли получишь хоть доллар. Но все же сбыть их через надежных менял тоже можно. Некоторые иностранцы берут, веря в будущие доходы от Донбасса и Баку.

Пачечку «колокольчиков» Иван Николаевич отложил в сторонку. Это тайное, личное. Хоть он и порядочный семьянин и ценит жену и двух неудачниц-дочек, но все же какой мужчина откажется от тайной любви? Впервые попав на улицу Абаноз Зокаги, Иван Николаевич отплевывался. Там, заглянув в маленькое окошечко во входной двери, можно было увидеть возможную избранницу. Во время обеда или ужина. Здесь считалось, что женщину надо выбирать во время еды. Упитанная румяная женщина, пальцами хватающая баклаву и засовывающая ее за обе щеки – какая картина может быть приятнее! И что может больше возбудить восточного мужчину!

Несколько раз Иван Николаевич приходил на эту гадостную улицу и, наконец, привык. Вид женщин, поедающих долму или шишкебаб и обсасывающих толстые пальцы, даже стал ему как-то нравиться. Наконец он нашел избранницу – довольно худую, несчастную, с белой косичкой. Постучал – впустили.

Женщина оказалась русской, бедолагой, потерявшей всех родных после новороссийской эвакуации и тифа. Светочка…

Жалко, конечно, ее, но все же лучше расплатиться при будущем визите «колокольчиками». Она найдет, как их сбагрить, а семье лучше оставить соверены. Банкирский дом охотно берет соверены и зачисляет их на любую валюту. Все зависит от того, куда бежать, если и в Турции, как в России, случится заваруха. Не дай, конечно, бог, но все может быть. Вон за Босфором, на азиатской стороне, в Скутари, ночью частенько постреливают. Говорят, полковник Мустафа Кемаль вместе с преданными ему офицерами подбирается к Стамбулу. Хочет скинуть султана и прогнать союзников. И к тому же выгнать из Турции всех армян, греков и евреев. Ладно – их. Но и русских эмигрантов тоже. Хорошенькая перспектива!

Помимо банкирского дома «Борис Жданов и Кє» у Иванова был и собственный банк. Тоже достаточно надежный, особенно если учесть, что в Стамбуле обычного домашнего воровства почти нет. Этот банк – старинный персидский

сундук, окованный по углам и украшенный затейливой инкрустацией, с надежным потайным замком.

Наступил вечер. «Кирасон» стоял у причала в Золотом Роге под присмотром вахтенных. Помощник по пассажирской части Ковригин попивал чаек в доме у капитана на Алтым-Бакал. А капитан на втором этаже упоенно складывал деньги в заветный сундучок, когда в дверь настойчиво и уверенно постучали.

Оторвавшись от чашки цейлонского чая и подойдя к двери, Ковригин открыл маленькое смотровое окошко. Перед ним стоял однорукий солдат в фуражке с вишневой тульей и белым околышем и с почетным знаком дроздовца на груди. Высокий, крепкий, со смуглым и словно бы отмеченным оспинами лицом.

– Из представительства, от генерала Лукомского, срочный пакет, – сказал солдат, показывая внушительного вида конверт.

Осторожный Ковригин вытянул руку из окошечка:

– Давай!

– Лично под роспись господина капитана Иванова, – сказал посыльный, сверяясь с надписью на пакете.

«Чего доброго, мобилизуют на какую-нибудь воинскую перевозку», – решил Ковригин, быстро прикинув причины столь срочного появления посыльного.

– Господина капитана нету дома. Они на судне, – соврал Ковригин.

– Никак невозможно, – решительно и с отвратительным упорством возразил курьер. – Вахтенный на «Кирасоне» сказал, что капитан до утра пребывает дома. Извольте позвать!

Какая-то смутная тревога исходила то ли от однорукого, то ли от его послания: побывавший во многих переделках Ковригин не решался открыть.

– Оставьте пакет, передам сегодня же, – сказал Ковригин.

Посыльный поманил Ковригина пальцем – поближе к окошку, как бы желая сказать нечто важное. И едва помощник приблизился, с тигриной быстротой и сноровкой ухватил Ковригина за галстук и притянул к себе с такой силой, что помощник распластался на двери.

– Открывай! Не понимаешь – дело военное, – спокойно прошептал однорукий и еще сильнее потянул за галстук, так, что Ковригин стал задыхаться.

Хватая ртом воздух, он нащупал засов и отодвинул. И тотчас однорукий оттолкнул его и открыл дверь. Вслед за корниловцем в дом вошел знакомый господин – недавний пассажир «Кирасона» – с тяжелым и немного тусклым взглядом. Помнил, помнил этого господина капитанский помощник. С ним тогда еще была дочка, настоящий бутон, за ней вознамерился было приударить Ковригин, но вовремя спохватился.

В одно мгновение Ковригин сообразил, что дроздовец с его потрясающе крепкой рукой – это все так, шуточки, а настоящая сила и угроза исходят от этого господина, который аккуратно, на засов, запер за собой дверь.

Ковригин был изворотлив, смазлив, мог изобразить радушие, простоту, невинную покорность, гнев, удивление – словом, все те качества, которые для пассажирского помощника, постоянно улаживающего на судне различные конфликты, не лишни, но сейчас он почувствовал, что перед лицом господина в сером костюме все эти качества ни к чему, пустое, тут нужно мгновенно проявить нечто такое, что выручит, спасет.

«Кажется, он из контрразведки. Там, на «Кирасоне», кто-то его предупредил», – промелькнуло в голове помощника. Он знал, что в контрразведке способны на многое и человеческая жизнь для них – семечко. Контрразведка везде достанет. Даже в Турции. Но зачем им капитан? Всего лишь три дня назад они были в Севастополе, и никто их не искал, никто ими не интересовался. Нет, что-то тут не так!..

– Могу быть полезен? – скороговоркой выпалил Ковригин. – Капитан там, наверху.

– Будешь полезен, если помолчишь. Веди к капитану!