Милостыня от неправды
Шрифт:
— Ты знаешь о том, что законом запрещено деление на сифитов и каинитов? И у тебя за такие слова… — Я хотел припугнуть девушку, думал, что она начнет оправдываться, но она только спросила:
— Вот ты, оказывается, какой? — И, поспешая, пошла прочь от меня.
Йот не сказал Ноеме-жрице, что ему захотелось сделать девушке больно, и он, кипя, крикнул вдогонку:
— У тебя будут неприятности! — И оправдывая себя: — Ты сама этого захотела!
Вечером Йот рассказал отцу о новых исторических фактах. У отца Ноемы были неприятности.
— Ноема вышла замуж за парня из нашего класса, — сказал Йот предводительнице блудниц. — Ной — сифитский священник. Правда, служить ему запретили: ленивый слишком, сам строить ничего не хочет — привык на все готовенькое!
— Я с ним однажды встречалась: весьма посредственный молодой человек — не исключено, что пророчество Еноха прельстит его. Оно наполнит
Йот удивительно хорошо выспался на ложе Ноемы-жрицы и проснулся бодрый и решительный.
«Я-то думал, они по недомыслию своему, по глупой упертости не соглашаются, — размышлял Йот, возвращаясь от Ноемы-жрицы, — а они, пожалуй, возомнили, что они-то и спасутся в предстоящем потопе, который сами выдумали и которым пугают народ. Они взяли на свой щит выдумку, а выдумка эта несет разложение. Этим и страшна! Но я собью спесь с этих выскочек! Уа! Образ мысли их преступно-ясен: все идет к гибели. И все это им внушил какой-то Енох, который ничего стоящего после себя на земле не оставил, кроме каких-то блаженств и легенды о самом себе… Что ж, Ной, ты бросил мне вызов, и я принимаю его. Бросил мне и моему миру, и тебе придется испить унижение! Я не позволю тебе и таким, как ты, позорить наш мир, наши дела, наши свершения и наши мечты. Выскочки!.. Неудачники!.. Недоучки, которые не могут смириться со своей посредственностью и выдумывают всякие истории, в которые верят сами и заставляют верить себе подобных. Ты, Ной, мысленно уже там, в послепотопном мире. Но построить новую жизнь ты, Ной, не сможешь, потому что вы, сифиты, уже сейчас, до потопа, придумали новую сказку об огненном наказании послепотопного мира. За что? За что, Ной? За то, что остальные люди не так посредственны, как ты? За то, что они талантливы. За то, что они своей головой и своими руками могут делать то, что недоступно таким, как ты, Ной? Да, мы другие! Хочешь, я скажу тебе, Ной за что ты ненавидишь мир? Потому что без тебя, Ной, люди проникнут в тайны жизни и смерти и обретут бессмертие здесь, на земле. И для этого твоя проповедь не нужна! И не нужны блаженства какого-то там Еноха. Люди будут летать по воздуху быстрее, чес сегодня бегает по рельсам паровоз! Люди преодолеют притяжение планеты и полетят к звездам! Я верю в это! Это будет в будущем. И это будущее дорого мне, и я сделаю все возможное, чтобы оно стало настоящим! Без твоей проповеди, Ной! А если когда-то и будет твой потоп, водный или огненный, мы сядем в свои межзвездные ковчеги и улетим к другим планетам. И среди бесконечного множества их найдем одну, пригодную для жизни и заселим ее. Не пугай нас потопом, Ной! Мы его не боимся! Мы, люди, сможем прожить и без Твоего Бога! И мне дороги люди, которые будут жить в будущем, здесь, на земле, или на других планетах, в других звездных системах. Я уже сейчас восхищаюсь мужеством первых покорителей космоса! Вот во что я верю, Ной, а не в твой потоп!.. Да, мы (человечество), — продолжали говорить воображаемому Ною Йот и содействующие ему бесы, — совсем недавно пережили жесткое время. Было много человеческих жертв. Но кто уничтожен? В основном — каиниты, которые чуть было не пошли на поводу у пастушеского Бога. Посмотри: те из сифитов, которые отказались от отеческих заблуждений, живут хорошо, многие занимаются наукой и достигли в своих областях значительных успехов. Их труд пойдет на благо всего человечества! Время все поставит на свои места! Историю не обманешь! — Йот заплакал, как плачут бесы, когда не могут сотворить зло. — Когда наука начнет воскрешать мертвых, они, умершие, а потом воскрешенные нами, будут благодарны нам, Ной, нам, а не тебе и не таким, как ты! Благодарны! И покаются, что изменили каинитам с их верой в человека с большой буквы! Человека!!! Человек — это звучит гордо! Я не отдам тебе людей, Ной! Я не дам тебе их обманывать!.. Да, сифиты любят тебя! Это понятно. И ты приобретаешь уверенность в себе от этой слепой любви. Но это неправильно. Так не должно быть! Мы тебе обещаем, Ной, что с каждым годом людей, которые любят тебя, будет меньше и меньше. Мы позаботимся об этом! Ты не так праведен, Ной, как кажешься самому себе! Я бы понял тебя, если бы ты жил, как Авель: пас овец и молился… — Мучимые неотвязными рассуждениями выкрикивали Йот и содействующие ему бесы. — А чем ты будешь рубить свой ковчег, Ной? Топором? Но
— Я готовлю речь.
— Вы меня напугали, господин! — сказал возница и пристально посмотрел в кошачьи глаза Йота, и взгляд возницы показался Йоту верхом неучтивости. Говорил возница назойливо-услужливым голосом, но уши нагло и вызывающе торчали в стороны. Йот, раздраженный и дрожащий от негодования, крикнул: — Я готовлю речь!
— Да-да, конечно, — закивал возница, натягивая наглавник. Хрящеватые уши возницы растягивали наглавник в стороны нагло и вызывающе. — Я подумал, что в карете еще кто-то… но раз никого нет… — Но возница все же заглянул в нутро кареты.
— Нет здесь никого, говорю, нет! Я готовлю речь!
— Я могу ехать, господин?
— Да, ты можешь ехать! — сказал, успокаиваясь, Йот. — Но если уж очень тебе любопытно, ты можешь заглянуть и под сиденье. — И сердито отворил дверцу. Возница смущенно улыбнулся, но в карету заглянул, заглянул и под сиденье со словами:
— Господин Йот не должен сердиться, господин Йот должен знать, что я отвечаю и за его безопасность. — И, закрывая дверцу, сказал слова, после которых лысина Йота от злости взопрела: — Осторожнее, господин, с этими речами. Сифиты раньше говорили, будто это падшие ангелы заставляют людей вслух разговаривать с собой.
— Ты из сифитов? — строго спросил Йот.
— Я сам не знаю, из кого я, — клятвенно заверил возница. — Я — дите человечества.
40
Жрец Иагу вызвал Йота к себе. Слуга взял его наглавник и повесил на оленьи рога в прихожей. Иагу встретил Йота приветливой улыбкой.
— Я говорил о тебе с Тувалкаином, и он дал согласие на то, чтобы тебя, Йот, посвятить в более сокровенные знания каинитов. — Когда Иагу говорил эти слова, Йот почувствовал в своем теле напряженность.
— Известна ваша забота обо мне, господин! — чужим голосом выдавил сжавшийся Йот, понимая, что заботу Иагу придется отрабатывать. И не ошибся.
— Тувалкаину сообщили, что так называемые дети Света по своей недальновидности воспрепятствовали извлечению останков Сифа. Но не это огорчило Тувалкаина. Его опечалило появление самого древнего сифитского патриарха — Еноса, которого мы считали умершим. Енос стар, катакомбная жизнь неблагоприятно отразилась на его здоровье, дни его на исходе. Но он может успеть рукоположить сифитских священников, если уже не сделал этого, и они не будут подотчетны тебе. Тогда все наши старания по возрождению сифитской церкви, которую мы подаем как преемницу Той, что была уничтожена в годы тиранства, станут тщетными.
Вспотевший от напряжения Йот, слушая, покусывал губы. Спина его вспотела, а зрение утратило ясность. Йот чувствовал себя так, будто его вытолкнули из укрытия, и он, лишенный безопасности, боялся показаться беспомощным.
— Дело не терпит отлагательства! — Иагу долго не мог продолжить, но усилием воли выдавил звук за границу сомкнутых зубов: — Придется помочь Еносу поменять миры! Занятие это мало приятное, но цель оправдывает средства! — от искренности сердца сказал Иагу. — Я надеюсь на тебя, Йот, и думаю, ты меня не разочаруешь.
Стоящий у дверей слуга не слышал, что сказал Иагу, но по тому, как таращил свои круглые глаза Йот, догадался, что господин сказал что-то ужасное.
— Ты не ослышался, Йот! Надо убить патриарха Еноса.
— Заклинаю вас, господин! Все, что угодно, только не это! — взмолился Йот. Круглые кошачьи глаза его породили слезы. Они дрожали в глазных яблоках, но не вытекали. Иагу увидел в них свое искаженное отражение.
— Как-то несерьезно ты ведешь себя! — Иагу поднял за подбородок лицо Йота. — Тебе впервые доверяют серьезное дело, а ты — в слезы! — В голосе Иагу сквозило не столько желание унизить, сколько — удивление. Желание унизить было как бы чужим, а удивление его собственным.
— Это песчинка в глаз попала, — глупо пролепетал Йот. — Я боюсь не справиться с этим делом.
— Справишься, — спокойно заверил Иагу, и Йот тут же молча покорился. — В молодости я был мягче тебя, Йот, и ничего, научился справляться. — И взглядом подстрекал подчиненного к словесному согласию.
— Я не подведу вас, господин! — заверил Йот не своим голосом.
— Что-то еще? — спросил Иагу, выпуская из своей руки лицо Йота. В простом вопросе сквозил едва уловимый обидный тон.
— Господин, могу ли я задать вам один вопрос?