Милые бездельники
Шрифт:
— Право? C'est charmant, c'est charmant! — обрадовался онъ и даже пожалъ мн очень крпко руку. — Такъ вы уже длайте, голубчикъ, что тамъ надо! Я былъ тамъ разъ, старики эти и старухи такая ветошь. Маусаилы какіе-то; какія-то тряпки на всхъ, пахнетъ чмъ-то такимъ… чортъ знаетъ, чмъ пахнетъ… Это отлично, что теперь вы тамъ… Это, знаете, все провтрить надо, вычистить… Чисто Авгіевы конюшни… Да, кстати, вы, пожалуйста, осторожне дйствуйте, меня уже наказали тамъ…
— Какъ такъ? — спросилъ я.
— Да кто-то укралъ тамъ что-то, а можетъ-быть, и не укралъ вовсе. Que sais-je? Знаю только, что сказали, что украли и что я долженъ пополнить что-то. Ну, я далъ тамъ сколько-то, пополняли, но вдь это непріятно, это разорительно… Такъ вы осторожне съ этими, какъ ихъ тамъ зовутъ, экономами, что ли…
— А разв это экономъ укралъ?
— Да я не знаю, кто: экономъ, экономка, смотритель, сторожъ… Украли просто что-то и нужно было уплатить — отъ и все… Ну, да все это глупости. Люди хотятъ сть — вотъ и все… Я возвращаюсь
Я опять ничего не могъ добиться у него по длу попечительства надъ богадльней.
— Видли-съ, сударь? — съ таинственной улыбочкой спросилъ меня камердинеръ, когда я вышелъ отъ генерала.
— Что? — спросилъ я.
— Картину-то.
— Видлъ!
— А жидовку показывали-съ?
— Какую жидовку?
— А съ которой праматерь-то рисуютъ…
— Нтъ, не видалъ.
Старикъ покачалъ головой.
— За драпировку, врно, спрятали! — соображалъ онъ. — Прячутъ-съ! Все говорятъ: это я изъ головы! А чего изъ головы, когда каждый день, въ самомъ, то-есть, растерзанномъ вид жидовка передъ нимъ сидитъ. Баловство какое завелось! И какой-то баринъ еще здитъ, тоже на нее смотритъ да подрисовываетъ. Деньги ему за это платятъ. А срамота одна! Совсмъ не барское дло, голую бабу у себя въ кабинет по цлымъ часамъ держать…
Я понялъ, почему мн казалось, что драпировка въ кабинет шевелится.
Алексй Николаевичъ Казанцевъ происходилъ изъ богатой семьи и уже въ дтств слылъ «красавчикомъ». Воспитанный въ одномъ изъ привилегированныхъ учебныхъ заведеній, онъ рано вышелъ въ офицеры и примкнулъ въ кружку тогдашней «золотой молодежи». Съ этой минуты кончились его занятія и началась привольная жизнь, полная самыхъ громкихъ похожденій, самыхъ баснословныхъ кутежей. Первый танцоръ на балахъ, первый кандидатъ въ любовники среди дамъ, онъ былъ извстенъ всему Петербургу. За него на одномъ изъ пикниковъ подрались важныя барыни; его хотлъ убить чей-то мужъ, но дуэль была во-время остановлена; ему разъ пригрозили, что его отправятъ «за шалости» на Кавказъ, но какая-то бабушка спасла его отъ этой невзгоды. Служака онъ былъ плохой, но все-таки, по очереди и при помощи связей, онъ дотянулъ до генеральскаго чина и въ этомъ чин былъ куда-то причисленъ, хотя занятій никакихъ не получилъ. Но у него было достаточно и частныхъ занятій. Въ качеств богача, онъ былъ акціонеромъ разныхъ обществъ, въ качеств человка со связями, онъ выбирался въ члены разныхъ филантропическихъ учрежденій, въ качеств покровителя наукъ и искусствъ, онъ сдлался членомъ разныхъ ученыхъ и художественныхъ обществъ. Списокъ обществъ, гд онъ состоялъ почетнымъ, непремннымъ или пожизненнымъ членомъ, могъ бы занять не одну страницу. Покровительствовать онъ былъ готовъ всмъ и всему: открывался новый клубъ, онъ хлопоталъ о разршеніи устава этого клуба; учреждалась ученая экспедиція, онъ давалъ деньги и тоже хлопоталъ объ ея устройств; нужно было составить коммерческое предпріятіе — и здсь онъ забрасывалъ словцо о концессіи или выбирался въ члены какой-нибудь ревизіонной комиссіи, какъ лицо съ положеніемъ въ свт и съ солиднымъ чиномъ. Хлопоты его всегда ограничивались тмъ, что онъ замолвитъ кому надо словцо, устроитъ для кого надо свиданіе съ нужнымъ лицомъ, дастъ кому слдуетъ обдъ во-время. Дальше этого его заботы не шли. Съ теченіемъ времени число разныхъ собраній, комиссій, засданій, комитетовъ, ревизій, гд онъ принималъ участіе, все росло и росло и, наконецъ, дло дошло до того, что Алексю Николаевичу приходилось бы работать по двадцать четыре часа въ сутки ежедневно, если бы онъ вздумалъ только бгло прочесть т бумаги, доклады, протоколы и постановленія, къ которымъ ему нужно было прилагать свою подпись. А у него, кром этихъ «длъ», были ежедневно завтраки у знакомыхъ, обды по подписк, ужины у Бореи и Дюссо, вызды на балы и на спектакли, пикники и занятія живописью, къ которой онъ пристрастился съ тхъ поръ, какъ увидалъ у одного художника натурщицу-еврейку. Эта натурщица и этотъ художникъ, писавшій за него большую часть его картинъ, отнимали у него не мало времени. Вслдствіе этого онъ долженъ былъ только подписывать дла, не провряя ихъ, не зная ихъ, не читая ихъ. Тмъ не мене, Алексй Николаевичъ имлъ почти всегда дловое, озабоченное и серьезное выраженіе лица и былъ постоянно на чеку, точно онъ постоянно собирался совершить что-то важное, нетерпящее отлагательства. Мягкій, какъ вс женолюбцы, и благодушный, какъ вс сытые съ колыбели люди, онъ умлъ быть строгимъ съ служащими и иногда нагонялъ страхъ на нихъ за бездятельность. Разъ я присутствовалъ при подобной сцен.
— Я васъ держу за-тмъ, чтобы вы дло длали! — кричалъ онъ на одного изъ своихъ служащихъ. — Я не люблю-съ неаккуратныхъ людей, мн не нужны манкирующіе своими обязанностями служащіе! Я самъ-съ занятъ съ утра до ночи и потому не потерплю упущеній! У меня сотни длъ и я успваю, а вы за однимъ сидите и не можете поспть во-время. Вы по мсяцамъ тянете дла, которыя можно сдлать въ день! Если вамъ не угодно служить, какъ слдуетъ, — подавайте-съ въ отставку! На такія мста, какъ ваше, есть сотни кандидатовъ!
Служащій бормоталъ какія-то оправданія.
— Мн-съ не извиненія нужны, мн нужны факты вашей дятельности! — горячился Алексй Николаевичъ. — Кто беретъ на себя извстныя обязанности, тотъ долженъ строго исполнять свой долгъ. Обязанностей никому не навязываютъ насильно. Я въ послдній разъ длаю вамъ это замчаніе!
Когда служащій удалился, Алексй Николаевичъ долго еще не могъ успокоиться.
— Вы не можете представить, что это за народъ, — говорилъ онъ мн, ходя по комнат. — Получаютъ жалованье и бьютъ баклуши! Никакого чувства долга, никакого сознанія важности своихъ обязанностей! Они бьютъ баклуши, они дармодничаютъ, а я одинъ, я не могу услдить за всми! На дняхъ баронесса фонъ-Таубе упрекаетъ, что я не опредлилъ еще ея prot'eg'e въ училище. Вы вдь знаете ее — насядетъ, такъ не скоро отдлаешься отъ нея! А этотъ господинъ, изволите ли видть, заложилъ дло объ этомъ мальчик подъ сукно. Вы понимаете, насколько непріятно выслушивать жалобы женщины, и притомъ хорошенькой женщины…
Онъ усмхнулся лукавой и двусмысленной улыбкой и тотчасъ же прибавилъ съ серьезнымъ видомъ:
— Впрочемъ, вы не думайте, что тутъ личико баронессы играло роль! Нтъ, но вы понимаете, если дло по просьб баронессы исполняется такъ плохо, то какъ же затягиваются дла простыхъ смертныхъ, не имющихъ прямыхъ сношеній со мною. Вдь если ея дло положили подъ сукно, то дла разной бдноты, которая иметъ несчастіе de tomber sous la patte какого-нибудь изъ этихъ господъ, и вовсе бросаются. Я это хочу вывести, я слжу, я докапываюсь. Но вдь я одинъ, я одинъ, а ихъ, этихъ господъ служащихъ, у меня десятки, сотни!
Онъ опять тревожно заходилъ по кабинету.
— Да, я иногда удивляюсь, какъ вы успваете справляться со всми длами, — замтилъ я.
— А! привычка, mon cher, привычка! — пожалъ плечами Алексй Николаевичъ. — Я длаю въ минуту то, на что другой потратитъ часъ. Глазъ приглядлся, рука набилась! Потомъ я занимаюсь ночью, замыкаюсь у себя въ кабинет одинъ. Я знаю, что это мн вредно, но что же вы станете длать! Кром того, je suis un homme d'habitude, у меня все разсчитано, все совершается въ извстные часы. Я не могу быть безъ дла, не могу просрочить часу, или у меня все пойдетъ `a tort et `a travers. Вся ошибка людей не въ лни, а въ неумнь распредлить время, быть точными, но откладывать ничего, что надо сдлать сейчасъ… А кстати! Вы куда отъ меня?
— Домой! — отвтилъ я.
— Такъ я васъ подвезу! Я ду въ засданіе общества страхованія отъ саранчи.
— А вы и тамъ членъ?
— Мой другъ, гд же я не членъ! — разсмялся Алексй Николаевичъ. — Меня треплютъ, разрываютъ на клочки… Ho, entre nous, я усталъ, усталъ!.. Хотлось бы отдохнуть, пожить для себя, отдаться живописи… Но что же вы прикажете длать, если нтъ людей, нтъ дловыхъ серьезныхъ умовъ, нтъ честныхъ гражданъ!.. На одного взваливаютъ, какъ на вола, сотни длъ и обязанностей, а другіе бьютъ баклуши, пользуются жизнью, пожинаютъ плоды чужого труда. Тяжелое время мы переживаемъ: вы представьте себ, что я изъ-за общественныхъ обязанностей не могъ самъ слдить за дтьми, жить семейною жизнью, а семья — о, это великое слово!.. Мы теперь живемъ въ такія времена, когда нужно поддерживать семью, нужно строго воспитать въ ней юношество, нужно сдлать ее оплотомъ противъ разныхъ заблужденій… Но долгъ гражданина прежде всего.
Въ этомь дух Алексй Николаевичъ говорилъ всю дорогу до моего дома, и его лицо приняло нсколько мрачное выраженіе, точно у него творилось что-то скверное на душ во время этихъ толковъ о семейномъ очаг.
Этотъ очагь у Алекся Николаевича быль. Но, Господи, что это былъ за очагъ.
Алексю Николаевичъ не женился, но его женили, чтобы спасти его отъ какой-то надшей женщины, забравшей со въ руки, чтобы остепенить его отъ кутежей, чтобы увеличить его состояніе, чтобы сдлать еще боле прочныя связи въ свт. Александра Ивановна Блопольская, — такъ звали невсту Алекся Николаевича — тоже не выходила за него замужъ, а выдавалась за него, потому что ее нужно было выдать замужъ одному высокопоставленному лицу того времени. Съ перваго же дня супружества молодые зажили на дв половины въ роскошномъ дом, а черезъ нсколько мсяцевъ — этихъ мсяцевъ было очень мало — у нихъ явилось въ дом три отдленія: отдленіе мужа, отдленіе жены и отдленіе ребенка съ его мамкой, англичанкой и штатомъ прислуги. Иногда мужъ и жена не видались по цлымъ днямъ и порой мужъ, отправляясь къ жен, узнавалъ, что у нея находится въ гостяхъ одинъ изъ ея вліятельныхъ родственниковъ, и круто поворачивалъ назадъ, отрывисто приказывая лакею подать карету: не попавъ къ жен, онъ халъ къ прежней любовниц. Иногда жена не выходила изъ своей половины, приказывая сказать мужу, что у нея мигрень, но въ эти дни выдавшій ее замужъ вліятельный родственникъ имлъ доступъ къ молодой женщин, несмотря на ея мигрень. Ходилъ даже такой анекдотъ, что одинъ изъ старыхъ свтскихъ остряковъ, услыхавъ отъ Алекся Николаевича, что у Александры Ивановны мигрень, съ наивнымъ видомъ замтилъ: