Милые семейные разборки

Серова Марина Сергеевна

— Да!!! И все эти сплетни о том, что Генрих купил этот театр ради меня или со мной в придачу — чушь! Бред сивой кобылы!

— То-то вы сразу стали блистать в главных ролях, — подлила я маслица в огонь.

— А хоть бы и так! — прищурилась Нина. — Разве я плохо играю? Разве моя вина в том, что меня долго зажимали? Да вы знаете, какие тут царят нравы?! Никакому Шекспиру не снилось!

И она столкнула с тумбочки распечатку «Макбета», которая тут же разлетелась по полу.

— И уж если на то пошло, то я ухожу из театра! —

продолжала доказывать свою правоту Нина. — Я давно это решила! Вот, смотрите!

Она подскочила к тумбочке и выудила оттуда скрепленные листы бумаги.

— Срок контракта заканчивается через месяц! Отыграю «Макбета», и все! А заявление об уходе я подала еще три дня назад! Слышите, три дня! Когда никто не знал о том, что произойдет!

— Ну и что?

— Уеду в Москву! — кричала она. — В театр к Розовскому или к Табакову! Меня в «Юго-Запад» еще полгода назад приглашали, да я, дура, отказалась! В кино звали! И сейчас еще зовут! А что касается денег, то плевать я хотела на деньги этого подонка! Пусть этот гад трижды перевернется в могиле!

«Ну вот он и настал, момент истины, — констатировала я. — Недурно, однако».

— «О мертвых или хорошо, или ничего»! — скорчила мерзкую рожу Петровская. — Да черта с два «хорошо»! Этот человек погубил всю мою жизнь! Немцы вообще сволочи! Гады-фрицы-фашисты! — Нина Петровская в ярости сжала кулак и потрясла им в воздухе. — Хоть Герка, хоть этот белобрысый! Знаете, что он мне подарил?

Она бросилась к сумочке и, вытряхнув ее содержимое прямо на пол, подняла помаду.

— Вот, смотрите! — торжествующе воскликнула Нина и, отвинтив крышечку, выдвинула наружу помаду.

Она представляла собой стерженек телесного цвета и была вылеплена в виде мужского члена в состоянии эрекции.

— Вот оно, немецкое чувство юмора! Дарить такое женщине, а?

— Вам сейчас очень тяжело, — сказала я тихо. — Но жизнь не кончена, жизнь продолжается.

Я знала, что резкая остановка в подобного рода диалогах действует почти гипнотически. Жаль, что в «Сигме» я не доучилась последний год — нам были обещаны лекции по внушению с помощью интонации.

Теперь можно было остановить эту пытку. Впрочем, в данном случае она была неизбежна.

Дело в том, что передо мной была актриса, причем актриса хорошая.

А для хорошей актрисы сыграть любую роль — «убитую горем женщину», например, гроша ломаного не стоит, их этому учили всю жизнь.

Поэтому, чтобы спровоцировать Нину на искренность, мне и пришлось прибегнуть к столь жестокому, но необходимому трюку.

Я хотела говорить не с актрисой, а с женщиной. А что может быть проще, чем вызвать у женщины гнев, если ее собеседница — тоже женщина, да еще женщина, которая так и норовит ввернуть в разговор какую-нибудь гадость?

— Жизнь продолжается, вы меня слышите? — повторила я таким же тихим тоном. — Вы действительно прекрасная актриса, и у вас впереди —

новые горизонты. Столица умеет ценить талант.

— Подождите, я что-то не понимаю, — растерянно сказала Нина.

— Поймете, — пожала я плечами, — на то вы и актриса. Желаю удачи.

Я поднялась со стула и вышла из «будуара» Петровской, оставив актрису в состоянии оцепенения и полной прострации.

В коридоре, почти у самой лестницы, которая вела к выходу, стояла какая-то смазливая женщина маленького роста в туфлях на платформе.

— Что за шум, а драки нет? — весело поинтересовалась она у меня. — Сигареткой угостите? А то у меня прогон скоро, а в ларек бежать далеко.

— Еще драки тут не хватало, — покачала я головой, доставая пачку.

Мы закурили.

Моя малорослая собеседница оказалась здешней актрисой-травести, которая должна была играть пажа в новой постановке «Макбета».

— Чего это Петровская так разоралась? — спросила по-свойски коротышка.

— Да вот, посоветовали к ней обратиться, — с ходу придумала я историю, — монолог показать, может, продвинет в труппу…

— А-а, понятно, — ловким движением стряхнула пепел моя собеседница.

— Ну показала я монолог из «Грозы». А она давай кричать, что, мол, сама из театра уходит и никаким блатом тут не пахнет.

— Был такой разговор с помрежем, — подтвердила травести. — И чего ей в голову взбрело? Каталась тут при этом немце как сыр в масле.

— Причуда примадонны.

— Не иначе, — согласилась исполнительница роли пажа. — Дурь одна и блажь. Я понимаю — сейчас, когда немца грохнули, театр хиреть начнет, снова на госдотацию посадят, будет, как тогда. Так она, выходит, еще на прошлой неделе уйти решила.

— Может, выгодное предложение? Контракт в столице? Или на Западе?

— Как же, ждут ее там! — усмехнулась актриса. — Впрочем, Петровской не позавидуешь. То с дочкой проблемы, то с любовником…

— А что с дочкой?

— Да ходил тут к ней один ухажер, весь в коже с нашлепками, ну из этих, из «корсаров», что возле кафе «Рики-Тики» по вечерам тусуются.

— Ну и?..

— Ну и матушка Танечки была очень недовольна такой компанией. Милиция ее дружком интересовалась, даже сюда участковый приходил. Правда, с цветами. Но все равно расспрашивал насчет Эдьки и просил повлиять на дочь. В смысле, чтобы та повлияла на своего парня.

— Танечка? — удивилась я. — Да я ее видела пару раз! Такой цветочек, и вдруг какой-то хулиган с проблемами в милиции!

— Да в общем-то и не хулиган, — сочла своим долгом уточнить травести. — Парень-то он неплохой, по глазам видно. А насчет цветочка — так пары иногда по контрасту подбираются.

— И бывают очень удачными, — завершила я разговор, загасив сигарету. — Ну что ж, пока! Творческих успехов, как говорится.

— И тебе того же, сестренка, — пожелала мне удачи собеседница.