Милый Каин
Шрифт:
Тем не менее разочарование постепенно стало проникать в сердце Хулио. Происходило это не сразу — день за днем, минута за минутой. Он стал понимать, что все происходящее не похоже на то, каким он его себе представлял, хотел видеть или запомнить. Раньше все было иным. Они стали взрослее, куда более прагматично смотрели на жизнь и в глубине души прекрасно понимали, что попали в совершенно дурацкое и безвыходное положение.
Кораль продолжала оставаться для Хулио недостижимым идеалом, который почему-то иногда срывался с пьедестала и на миг разбивался на тысячу осколков. Затем все вроде
По некоторым косвенным признакам — вслух об этом они не говорили — Хулио понял, что Кораль в курсе того, какую чудовищную комбинацию разыграл ее собственный сын. Эта догадка по ночам окутывала их обоих общим покрывалом, витала над ними, как привидение, лишенное лица и имени. Кораль больше не заговаривала о Карлосе, обидах, оскорблениях, пережитом позоре, в общем, ни о чем из того, что недавно так мучило ее и заставляло рассказывать об этом единственному человеку, понимающему ее.
Опасность, грозившая Диане, оказалась вымышленной, и Кораль словно успокоилась. Ее молчание не было похоже на замкнутость страдающего и переживающего человека. Оно скорее напоминало забывчивость и невнимательность того, кто не придает случившемуся слишком большого значения.
Порой, крепко обнявшись, они чувствовали присутствие этой недосказанности, как прозрачной стены между ними. Иногда выходило наоборот. Это неразделенное и в то же время совместное знание объединяло их крепче любой страсти, всех остальных чувств и воспоминаний.
Вот только Хулио стал все чаще замечать, что порой их объятия походят на последние прощальные ласки перед окончательной разлукой. Все это наталкивало его на мысль о том, что Кораль сама разобралась в ситуации и обо всем догадалась. Кроме того, чем дальше, тем понятнее ему становилось, что она устроится в жизни и без него, сама поймет, как ей быть дальше.
По всей видимости, какую-то роль в прояснении обстоятельств случившегося сыграл Карлос. Хулио сразу же предположил, что тот не станет вечно сидеть сложа руки, как только придет в себя от пережитого потрясения, постарается разыскать супругу, бросившую его, и потребует от нее объяснений столь неожиданного демарша. Найти Кораль не составило бы для него большого труда. Во-первых, он знал, где живут ее родители, во-вторых, люди, занимающие такое положение, располагают немалыми возможностями и ресурсами. Они всегда найдут тех, кто им действительно нужен. Если мужчина захочет поговорить с женщиной и выяснить с ней отношения, то вряд ли кто-то или что-то сможет ему в этом помешать.
Вполне вероятно, что Карлосу каким-то образом удалось убедить Кораль в своей невиновности, в абсурдности и лживости обвинений, выдвинутых против него. Хулио, естественно, не знал, какие именно аргументы и доводы он привел в разговоре с бывшей женой. Существовала, впрочем, и другая вероятность, о которой он просто-напросто старался не задумываться. Вполне возможно, Нико сам признался матери в том, что натворил, но сделал это, естественно, не в порыве раскаяния, а в качестве очередного хода какой-то новой, еще более чудовищной комбинации, задуманной им.
В конце концов, когда Омедасу стало окончательно
Их общему счастью что-то мешало. В той женщине, что была сейчас рядом с ним, Хулио никак не мог увидеть ту самую Кораль, девушку из его юности, неподкупную, не готовую поступиться своими идеалами ни за какие блага мира. Постепенно он стал понимать, в чем заключалось главное различие между этими двумя женщинами.
Та, прежняя Кораль не была готова мириться с двуличностью окружающего мира и уж тем более ни за что не позволила бы лжи проникнуть в ее собственную жизнь. Теперь же они оба лгали всему миру и друг другу, притворялись, будто не замечают, как, сами того не желая, стали статистами в страшной, садистской по своей сути игре, где, выступая единым фронтом, можно было увеличить возможный выигрыш и получить с двойного хода немалое позиционное преимущество.
Например, Карлос был выведен из игры и уже не представлял собой препятствия для того, чтобы они могли оставаться вместе. Впрочем, его молчание и самоустраненность казались Хулио подозрительными и лицемерными, чем как нельзя лучше вписывались в эту общую игру. Взаимное отторжение Нико и Карлоса дополнительно изводило Кораль. Оно исподволь, сначала в небольших дозах, отравляло ее жизнь каким-то ядовитым газом или вредоносным излучением.
Хулио не хотел добавлять в свою жизнь отторжение. Ему были нужны чувства и ощущения. Он был готов отдать все, что угодно, чтобы вывести Нико за скобки этого уравнения, из этой взрослой игры. К сожалению, такое было выше его сил.
«Господи, сколько же лет я мечтал об этой встрече! — повторял про себя Хулио. — Как я хотел просто вновь увидеть ее, опять оказаться рядом с ней. То давнее расставание без предисловий и объяснений сделало ее еще более недосягаемой и желанной. За годы отсутствия она стала еще ближе, роднее, как рана, нанесенная самому себе и никак не заживающая».
Теперь она вдруг ворвалась в его жизнь в образе взрослой замужней женщины, матери двоих детей. В тот же миг в душе Омедаса вновь возгорелась страсть. Он мечтал только об одном — вернуть ее себе любой ценой, преодолев какие угодно препятствия. Сад семейного особняка стал для него райским, сама Кораль — запретным плодом.
К удивлению Хулио, врата в эти райские кущи открыл ему тот самый мальчик, которого психологу доверили как пациента. Этот же мальчишка своими руками толкнул Кораль в его объятия. Они вновь оказались вместе, хотели повернуть время вспять, стереть все то, что нанесла эта вечная река, начать жизнь заново. Мужчина и женщина делали эскизы и наброски этой будущей совместной жизни, строили общую мечту и даже приступили к реальным действиям. Они привели в порядок ту самую мастерскую на чердаке, чтобы все было так, как тогда.