Милый муравей
Шрифт:
— Стейнби — это хорошо. А вот что нам делать, если снова появятся те?
— Вы думаете, это возможно?
Я пожал плечами:
— Зачем они прилетали сюда?
— Наверное, посмотреть, нельзя ли что-нибудь украсть. Если они это уже нашли и взяли, мывсе равно никогда не узнаем, что именно. Зачем же им снова возвращаться?
— Вы необычная женщина. — Я рассмеялся.
— Почему?
— У людей существует общая нормальная реакция на любое вторжение. Они дрожат от страха, особенно женщины. Это же преступление против человека!
— Против мужчин?
— Против человечества
— Это же мой дом.
— Теперь ваш.
— Да, но это не мой дом.Может быть, в этом дело?
— Может быть.
— И все же вы считаете, они вернутся? — настаивала Джейн.
— Или вернутся, или они собираются сделать что-то другое.
— Что вы имеете в виду?
— Послушайте, мы здесь оторваны от мира. Да, сравнительно недалеко находится Бурке, там есть все службы: врачи, прилетающие на вертолетах, полиция. Если происходит что-то серьезное, они быстро оказываются на месте. Но мы не сможем их вызвать. Нет связи.
— Итак, если они вернутся?..
— Вокруг нас восемьдесят с лишним квадратных миль, а мы — как иголка в сене. Остается надеяться, что никто не появится в ближайшие несколько дней.
— И все-таки я не вижу причины, из-за которой им понадобится сюда возвращаться, — продолжала настаивать Джейн. — Здесь нет ничего такого...
— Неверно, — ответил я и сам поразился своей мысли. — Здесь есть мы.
Глава 5
Во второй спальне мы не обнаружили никаких тюфяков — ни распотрошенных, ни целых. Комната была маленькой, в ней стояла только узкая армейская кровать с пружинной сеткой, покрытой старинным домотканым пледом, да висело изображение Девы Марии. По всей видимости здесь спал отец Нейсмиш во время своих визитов. Плед укладывался прямо на сетку и, вероятно, был как раз тем тюфяком, который устраивал отца Нейсмиша, привыкшего спать на одеяле под звездами.
Распотрошенные тюфяки мы выбросили за дверь с намерением сжечь их на следующий день, а Джейн решила последовать примеру отца Нейсмиша и постелила себе плед.
При всей первобытности ночлега спал я отлично, и Джейн сказала, что тоже хорошо выспалась.
Было шесть утра, и температура, по моему предположению — барометр-термометр неизвестные тоже разбили, — пока не поднялась выше двадцати трех градусов по Цельсию. Джейн стала кипятить воду, я отправился за машиной. Старый мотор завелся сразу же, едва я добавил топлива. Мы не собирались далеко отъезжать, ведь здесь надо быть очень осторожным. Всегда. Итак, я залил бак и подъехал за Джейн к самым дверям дома. Она уже протягивала мне чашку чая и бисквит. Две минуты ушло на завтрак, и мы тронулись в путь. За рулем сидела Джейн.
— Может, нам стоит заехать за Билли, чтобы он посоветовал нам, с чего начать? — предложил я.
— Пусть поспит, — ответила Джейн. — Я просто хочу немного познакомиться с окрестностями. Детали изучим позднее.
Все механизмы старушки «тойоты» скрежетали и громыхали, хотя Джейн очень осторожно вела ее по твердой земле. Но первое наше открытие относилось не к фермерству, а к авиации. Мы обнаружили вдруг самолет, летящий высоко в небе в направлении, параллельном нашему движению. Утреннее солнце отражалось от его серебристого корпуса. В ярко-синем прозрачном воздухе
— Интересно... — сказала Джейн.
— Что интересно?
— Самолет. Вы узнаете его?
Я с недоумением взглянул на нее:
— Нет.
— Отличительные знаки его очень необычны. Это старый скоростной «лайтнинг».
— Какой-какой?
— Американский. Ну, еще времен Второй мировой войны. Двухмоторный, два лонжерона хвостовой формы. Видите их?
— Я их вижу, но вы-то откуда все это знаете?
— Это одна из самых известных моделей, — засмеялась Джейн. — Когда-то они меня интересовали, самолеты.
Я с сомнением посмотрел на нее:
— Со времен Второй мировой? Прошло больше сорока лет, к ним... трудно достать детали.
— Что он все-таки здесь делает, в этом месте? — взволнованно спрашивала Джейн, в то время как самолет, покачивая элегантными крыльями, начал разворачиваться.
— Следите за дорогой, капитан, — посоветовал я, — а за самолетом буду наблюдать я.
Самолет развернулся и исчез из поля зрения, но, спустя секунды, пролетел вдруг над нами с таким страшным грохотом, что мы инстинктивно вжали головы в плечи. Взблеснув на солнце, он взмыл вверх и опять исчез.
— Странно, — протянула Джейн.
— Что именно?
— Вы заметили какие-нибудь особенности?
— Честно говоря, нет.
— Серебристо-алюминиевый цвет, — продолжила Джейн. — Нет ни знаков отличия, ни маркировки, ни наут.
— Что такое «наут»?
— В тех местах, откуда я приехала, — ответила Джейн, не сводя с меня глаз, — это означает «ничего».
— Обсудим.
Джейн засмеялась:
— Слава Богу, экзамены закончились!
Если бы мы знали, что они только начинаются!
Мы продолжили свой путь. Земля в этом месте оказалась необычной. Ровная и плоская на первый взгляд, на самом деле она оказалась неровной и бугристой. Я подумал, что ее можно сравнить с лицом пожилой женщины, кажущимся издалека гладким, а вблизи — изборожденным морщинами. По моим предположениям, глубина попадавшихся впадин не составляла и пятидесяти футов, но при необходимости в них можно было бы довольно комфортно разместить и целую армию. Наша «тойота» то поднималась, то скользила вниз по бороздам, расположенным подобно клеткам кроссворда. На дне канав виднелись русла ручьев, протекавших в сезон дождей.
— Но где же вода? — спросила Джейн.
— Полагаю, в траве. Здесь очень много травы. Правда, не как на ваших английских лугах. В это время года она жухнет и высыхает, но привыкший к жаре скот отлично пасется на ней.
— И ничего не вырастает, кроме этого вот животного! — Джейн кивнула на оказавшуюся вблизи машины корову, которая резко обернулась на шум и, поспешно взобравшись на холм, исчезла из виду.
— Очень проворная!
— И совсем не жирная, — добавила Джейн.
Она, конечно, ничего не знала о жизни домашнего скота, как, впрочем, и я, но уже начала ломать себе над этим голову. Домашние животные на Стринджер Стейшн были как на подбор стройными и поджарыми, быстрыми на ноги, с чуткими ноздрями. Они уже издалека видели наше приближение и стремглав уносились прочь: очевидно, они не привыкли медленно пережевывать жвачку, равнодушно глядя перед собой.