Мимолетные мгновения
Шрифт:
— Привет.
Я поворачиваюсь налево и вижу молодую девушку, на вид лет семнадцати, сидящую рядом со мной. Ее волосы цвета воронова крыла, а глаза голубые. Она великолепна.
— Привет, — улыбаюсь я.
— Меня зовут Сарифина. А тебя?
— Люси.
— Добро пожаловать, Люси. Я знаю, что ты новенькая.
Я киваю.
— Не тревожься. Это может показаться пугающим, но ты устроишься и тоже научишься любить это место.
— Тебе здесь действительно нравится? — мне искренне любопытно, так что мой вопрос звучит совсем неподозрительно.
— Да. Джош спас меня от мужа, который
Как ей удалось обрести здесь покой?
— Значит, здесь ты не замужем?
Она откидывает голову назад и смеется.
— Здесь никто не женат. Мы все можем любить тех, кого хотим. Любовь не преступление, не грех.
— Правильно, — бормочу я.
— Ты замужем, Люси?
— Нет, мой муж, ах... ушел от меня.
Ее лицо смягчается.
— Тогда ты на правильном пути. Бог укажет путь. Учитель Джош возьмет тебя за руку и проведет через золотые врата.
Серьезно?
Я сохраняю беззаботное выражение лица, обдумывая ее слова.
— Интересно, а где сегодня Хейли? Я уже знакома с ней и хотела бы поздороваться.
Ее лицо бледнеет.
— Хейли наказана за свои грехи.
Я моргаю.
— Грехи?
— Да.
— С ней... все в порядке?
Она отводит взгляд.
— Мы не спрашиваем о наказании.
Краем глаза я замечаю, как двое мужчин встают и берут с собой двух молодых девушек, исчезая в палатках в дальнем конце поселения. Я встаю и улыбаюсь Сарифине.
— Мне нужно в ванную. Где я могу ее найти?
Она машет рукой.
— Мир — это твоя ванная.
Конечно, так и есть.
Чем скорее я выберусь отсюда, тем лучше.
ГЛАВА 29
Я провожу несколько часов, не отходя от Джоша. Он, должно быть, что-то подозревает или, в крайнем случае, немного насторожен со мной, потому что не отходит от меня и ведет разговор ни о чем. Мне приходится подыграть, потому что не хочется поднимать тревогу. Наконец, к нему подходят несколько мужчин, и мне удается ускользнуть. Не уверена, что пожилые мужчины до сих пор с молоденькими девушками, но я решаю узнать это наверняка.
Проскользнув за палатки, в темноту, я вытаскиваю камеру из трусиков, где та была надежно спрятана, затем активирую ее и зажимаю в ладони, готовая в любой момент нажать на кнопку записи, когда направляюсь обратно к палаткам. Долгое время я ничего не слышу, и у меня замирает сердце. Что, если все сейчас за пределами базы, а здесь ничего ужасного не происходит?
Кто-то выходит из палатки, и я прячусь за деревом.
— Эй?
Я задерживаю дыхание и прижимаюсь как можно ближе к стволу, стараясь не издавать ни звука. Появляется фонарик, и человек с ним проходит мимо меня, затем я слышу отдаляющиеся звуки шагов. Я выдыхаю и продолжаю брести к палаткам, которые странным образом удалены от основного лагеря. Это может только подтверждать мои опасения. Тем не менее, я не могу быть уверена в этом, пока не подберусь ближе.
Хорошо, что сейчас здесь темно и тихо, единственный свет исходит из палаток. Я подхожу к первому их скоплению и внимательно прислушиваюсь, но ничего не слышу. Перехожу к следующему, также ничего не слышу. И только когда уже
Я поворачиваюсь и начинаю осторожно двигаться к палатке, из которой они доносятся, нажимаю кнопку записи на своем устройстве и осторожно подхожу к палатке. Я слышу шаркающие звуки, и всхлипы становятся все громче и отчетливее. Сделав глубокий вдох, я молюсь, чтобы эта штука снимала видео так же хорошо, как и записывала голос, и заглядываю в щель в палатке. Поначалу я не замечаю ничего необычного, но затем мой взгляд падает на самое страшное зрелище, которое я когда-либо видела.
Я была права.
Как и Хит.
Все были правы.
Тошнота подступает к горлу, слезы обжигают мои веки и бегут по щекам. Я поднимаю камеру и записываю то, что является самым тошнотворным зрелищем в моей жизни. Чудовищнейшее проявление изнасилования. Я записываю все это только несколько минут, и больше не могу смотреть на это. Затем засовываю камеру в карман и прикрываю ладонью рот, чтобы не разрыдаться.
Я мчусь обратно к деревьям, но в темноте падаю на колени и плачу. Бедные девочки. Бедные, невинные, прекрасные девочки.
Я беру себя в руки и встаю на ноги, мне нужно выбраться из этого места и молиться, чтобы у меня имелось достаточно доказательств. Когда я прохожу мимо первой группы палаток, до меня доносится рыдание. Оно такое тихое, и на секунду или две мне кажется, что оно принадлежит мне, что я себе все только вообразила, но когда оно снова звучит в тихом ночном воздухе, я понимаю: оно не мое. Я бреду к палаткам, следуя за звуком.
Палатка, из которой доносится рыдание, находится прямо в центре, и я медленно двигаюсь к ней, протискиваясь сквозь узкие проходы. Эти палатки огромные, белые, большой треугольной формы, которые легко вмещают в себя кровати царских размеров и диваны, как и те, что я видела до этого. Многовато места для тех, кто старается быть ближе к земле. Я всматриваюсь в темноту, потому что в этой палатке нет света, и шепчу:
— Эй?
Рыдание не смолкает.
Я ощупываю все вокруг, пока не нахожу небольшую лампу, и осторожно включаю ее.
И когда передо мной предстает вся картина, я теряю способность дышать.
Хейли лежит на животе на кровати. Кругом засохшая кровь, ее спина обнажена, а на спине такие же отметины, как у Хита, только свежие и кровоточащие. Мои слезы снова текут, когда я подбегаю к ней и ласково убираю волосы с ее лица.
— Хейли, эй, это Люси. Ты в безопасности.
Она смотрит на меня, ее глаза красные и опухшие от слез.
— Люси? — хрипит она.
— Мне так жаль. Это все по моей вине. Давай я тебе помогу.
— Помоги мне, — всхлипывает она. — Пожалуйста, помоги. Прости меня.
Я глажу ее потные влажные волосы.
— Не стоит. Ты можешь идти?
— Нет, — рыдает она. — Мне слишком больно.
Проклятье. Я не могу так просто вытащить ее отсюда, но ужасно боюсь снова оставлять одну.
У меня нет выбора.
— Хейли, ты мне доверяешь?
Ее взгляд встречается с моим; она выглядит такой разбитой.