Минни
Шрифт:
Уходя, он обернулся:
— Ты сильная, Гермиона. Ты справишься. Я в тебя верю.
Девушка судорожно вздохнула и подошла к краю палубы. Она стояла, оперевшись на гладкий металлический поручень, и вглядывалась в белую пену на изумрудных верхушках волн. Чайки тоскливо кричали сверху, только подбавляя тревоги и паники.
А море убаюкивало. Звало. В глубине вода казалась почти чёрной, будто чернила, нечаянно разлитые по пергаменту. И оно обещало желанный покой. Небытие. Избавление от всех бед и печалей.
«Думаешь, Обливейт защитит тебя? Ты — моя…»
Нет!
Гермиона и сама не заметила, как перебросила одну ногу через поручень, затем другую. Гладкая подошва ботинка соскользнула, и девушка полетела вниз.
Вода оказалась обжигающе холодной, и в первые минуты Гермиона пришла в себя, барахтаясь и отплёвываясь. Но потом снова навалилась апатия, и течение подхватило девушку, увлекая всё дальше от судна, от Гарри и Люциуса, от жизни и кошмара, в который её с головой окунул Драко. Вода унесла шапку и смешала тёмные пряди с бордовыми полосами шарфа.
Очнулась девушка оттого, что кто-то потянул её за воротник пальто и больно дёрнул за кудри. Увидев краем глаза белые волосы и чёрный рукав, Гермиона встрепыхнулась, но её уже настойчиво тащили.
Люциус схватил её за шиворот и трансгрессировал на палубу, отплёвываясь и бранясь такими словами, что пассажиры начали оглядываться, и Гарри поспешно наложил заклятие незначительности, а затем быстро высушил обоих заклинанием. Люциус поднял палочку, он так быстро и яростно наколдовал согревающие чары, что одежда Гермионы встопорщилась, и с неё посыпались алые искры.
От гнева он едва мог связно говорить.
— Совсем… ополоумела?! Для того ли я влил в тебя галлон зелий, чтобы ты сейчас сиганула в море?! Да что ты о себе возомнила?! Тоже мне Офелия нашлась!
— Да какое твоё дело, грим тебя забери?! — огрызнулась Гермиона. — Я не просила себя спасать!
Мужчина шагнул к ней вплотную, так что между ними едва ли остался дюйм, крепко вцепился ей в плечи и резко встряхнул. Его лихорадило так, что, казалось, длинные пальцы в перчатках сейчас отпустят ткань пальто и сомкнутся на её хрупкой шее.
— Я отказался от всей своей семьи ради тебя! Ты хоть понимаешь, что это значит?!
— Не трогай меня! — панически завопила девушка. — Слышишь, никогда не трогай!
— Я не стану, — пальцы Люциуса разжались, но отступать он не спешил. — Обещаю вообще не касаться тебя, если только ты сама этого не захочешь!
В глазах Гермионы, тёмных, как ночь, плясала дикая злость и тоска.
Девушка выкрикнула:
— Что, вместо вассальной клятвы можешь дать Нерушимый Обет?!
Люциус замер на мгновение, а затем тихо ответил:
— Могу, если тебе этого хочется. Только подумай о том, что я не сумею больше спасти тебя, если ты снова…
Гермиона прошептала:
— Мне стало страшно… Мне снился твой сын… Мне так страшно…Ты представления не имеешь, каково жить с этим…
Она опустила глаза и задрожала от всхлипов, сотрясающих тело. Люциус молча сгрёб её в охапку, крепко прижимая к груди и гладя по встрепанным волосам.
Гарри стоял рядом вполоборота и слышал, как подруга плачет в объятьях бывшего Пожирателя Смерти. Он всё ещё не мог понять, как Малфой догадался,
До его слуха донеслось:
— Зачем ты тащил меня за волосы? Можно ведь было воспользоваться «Акцио»…
— В моих снах это не помогало. Не одна ты видишь кошмары.
На горизонте показался британский берег, и чайки заорали громче.
Глава 16
Гермиона заплела длинные косы и закрепила их на затылке заколками. Сегодня снова ожидалась духота, и девушка взмахнула палочкой, чтобы распахнуть все окна в домике. На дворе была середина июня, но молодая женщина надела поверх лёгкого сарафана с маками белое болеро, а на голову водрузила широкополую соломенную шляпу. Стоило вспомнить, как однажды, примерно месяц назад, Люциус застал её на крыльце в тонком халате и долго отчитывал в доме, как маленькую девочку за непозволительное легкомыслие, чтобы больше так не рисковать. Ей-богу, лучше бы устроил скандал с криком, чем злобно шипеть, как слизеринский змей!
По большому счёту он был прав: погода здесь, в Шотландии, менялась так стремительно, что солнечный день мог мгновенно обратиться градом или мощным ливнем. А если ещё учесть постоянные ледяные ветра, которые, казалось, пронизывают до костей, возможно, стоило и согласиться с Малфоем. Ведь он спас её тогда, на пароме, достал из студёной морской воды и теперь, очевидно, опасался каждого её чиха.
Надевая плетёные золотистые босоножки, девушка вспомнила, как они с Люциусом выбрали их здесь, в Шотландии, в магическом квартале «Волшебный закоулочек».
Она вышла на крыльцо и сощурилась от яркого солнца. Пришлось призвать тёмные очки и бутылку воды. Гермиона устроилась в красивой беседке рядом с домом и подложила под поясницу подушку. Стоило ли вспоминать, что это деревянное произведение искусства, с тонкой обрешёткой, увитой бледно-розовыми клематисами — тоже дело рук Люциуса. И тропинка, облагороженная плитняком, надёжными перилами и ступенями, и вон та площадка для удобной трансгрессии.
Малфой многое делал для неё. Слишком многое, чтобы заподозрить его в том, что она — всего лишь игрушка в его руках, но та его фраза: «Я никогда не позволю своему ребёнку прозябать в нищете — и точка!» уничтожала на корню всю благодарность за заботу.
«Нет. Он делает всё это не для меня. Для своего ребёнка. Я здесь вообще ни при чём!»
И даже его слова на могиле родителей не могли разубедить её.
Тогда, почти шесть месяцев назад, перемещения в Австралию сразу из Фолкстона оказались сущей пыткой. После каждого прибытия на очередное место назначения Гермиону всё время мутило, и она жалела, что не решилась полететь самолётом. Но одна мысль о том, что придётся выдерживать взгляды и шепотки о двух мужчинах, сопровождающих её, угнетала до невозможности. Когда она пошатывалась и зажимала ладонью рот, падая на глинистый холм где-то в Словакии, Люциус поддерживал, а девушка не отказывалась, хватаясь за крепкую руку. Гарри привычно подставлял плечо с другой стороны, но Люциус успевал раньше. Он всегда успевал раньше.