Минни
Шрифт:
— Какой ужас! — невольно рассмеялась Гермиона. — Надеюсь, ты внёс свой вклад?
Люциус только поднял бровь и хмыкнул, показывая своё отношение к этим сборам. Лицо его оставалось невозмутимым, но в душе всё ликовало: ведь любимая так редко улыбалась. Он достал из кармана пиджака чехол и принялся набивать свой бриар тёмной «Вирджинией».
Гермиона не удержалась от закономерного вопроса:
— Профессор Снейп был очень зол, когда узнал?
— О, — Люциус выдохнул терпкий дым и взмахнул палочкой, приоткрывая окно. — «Зол» — не то слово, которым можно описать его состояние! Он так
— Я представляю, — она снова хихикнула.
Люциус долго не отваживался курить при ней, заботясь о ребёнке, но Гермиона однажды с раздражением заметила:
— Перестань, дорогой! Я же вижу, как ты теребишь край кармана! Закури уже, если тебе так хочется! В конце концов твой табак вкусно пахнет, исключая «Латакию», конечно. Я же прекрасно знаю, что "Латакию" ты куришь, когда нервничаешь. И смол в трубочном табаке так мало, что вряд ли он может хоть как-то навредить ребёнку!
— Что у нас на ужин, дорогая? — спросил Люциус, заправляя за ухо белую прядь.
— Тушёная брокколи, милый! — в тон ему отозвалась Гермиона.
— Я так и думал! — ворчливо отозвался он, расстёгивая пиджак. — Потому и поужинал в поместье!
Девушка довольно усмехнулась. У неё всегда поднималось настроение, когда удавалось подшутить над Люциусом. Она знала, что он ей подыгрывает, но от этого игра не становилась хуже.
Гермиона левитировала на стол две тарелки со стейком и картошкой. Затем приборы и чайник, источающий медовый аромат свежезаваренного янтарного напитка.
— Ну раз ты предпочитаешь стряпню эльфов, мне достанется две порции!
Она деловито повязала себе салфетку и принялась за стейк. Люциус втянул носом чудесный аромат запечённого в сливочном соусе мяса и принялся торопливо выбивать трубку, чтобы присоединиться к Гермионе, пока свинина не остыла. Ведь он солгал о том, что ужинал дома.
Глава 17
Гермиона, Гарри и Джинни иногда устраивали пикники на левом берегу озера Лох-Несс, поросшем вереском, и строили планы на будущее. После памятного разговора с Роном и постыдного побега с Гриммо совы приносили в охотничий домик письмо за письмом, пока Гермиона наконец не ответила и сама открыла камин. Гарри, Джинни и Рон показались в пламени, но впустила девушка только первых.
— Это я во всём виноват, — каялся Гарри. — Я должен был всё рассказать сразу. И не смог.
— Прости меня, Гермиона! — просила Джинни. — Я ничего не знала. Я такая глупая!
И она простила их. Но не Рона с его поспешностью и эгоизмом. Теперь и он знал все тайны, и Гермионе почему-то казалось правильным оставить его с этим знанием и чувством вины наедине, будто Рон символизировал все мужские недостатки разом.
И сидя на берегу старого озера, где когда-то обитал сонный дракон, Гермиона часто ломала голову, что же будет, когда ребёнок подрастёт. Ведь невозможно всю жизнь жить на деньги Малфоя, а малыш потребует дополнительных расходов. Вот Джинни, к примеру, предложили место ловца в «Холихедских гарпиях», но она отложила работу по понятным причинам. А куда податься ей самой? Не в Министерство же идти на шестом месяце беременности…
И тогда Гермиона решила действовать постепенно. Лу и Юна вернулись с Люциусом из Франции в отличие от Чайны, которая сильно привязалась к Нарциссе и не пожелала покинуть любимую хозяйку. И домовики иногда появлялись в охотничьем домике: старый эконом чистил дымоход, маленькая Юна убиралась и готовила. И вот у неё-то Гермиона и выведывала хитрые эльфийские рецепты, которые аккуратно записывала в толстый кожаный блокнот.
Из раздумий её вырвала Джинни.
— Ты помнишь, что приглашена на нашу свадьбу? — спросила она, надвигая шляпу пониже: солнце стояло в зените.
Шаловливый ветерок колыхал кудрявую поросль клевера, а по озеру, скованному скалами, бежала лёгкая рябь.
— Конечно!
Гермиона растянулась рядом на клетчатом пледе. Она смотрела на ласточек в синем небе, пожевывала стебелёк пырея и прислушивалась к ощущениям внутри. Когда она впервые почувствовала лёгкие толчки в животе, то не смогла сдержать радости: малыш здесь, с ней! Её ребёнок рядом! Она больше не одна! И поймала себя на том, что испытывает неожиданную благодарность и тепло к его отцу.
— Как вы думаете, кто у вас родится? — хитро прищурилась молодая женщина.
— Девочка! — сказал Гарри.
— Мальчик! — возразила Джинни.
Гермиона засмеялась, поглаживая живот: изнутри толкали маленькие ножки.
* * *
Тем временем, арт-терапия, обещавшая, по словам доктора Фоссета, «позитивные сдвиги», катилась книзлам под хвост. Потому что единственным моментом, когда Гермиона чувствовала себя защищённо и спокойно, был тот, когда она плакала на груди Люциуса на пароме, а он крепко прижимал её к себе. И как это ни парадоксально, но в его объятьях было действительно хорошо и уютно. Ей остро не хватало простого человеческого тепла. Любви.
Даже отчётливо понимая это, молодая женщина сжимала зубы, сжигала очередной изрисованный лист и упрямо садилась медитировать под музыку Вивальди.
«Любви! От Люциуса Малфоя! Да скорее Мерлин восстанет из могилы!»
Шёл седьмой месяц, но Гермиона так и не могла вытащить наружу «свой самый страшный страх и тем самым победить его», говоря языком доктора Фоссета. Обгорелые эскизы копились в корзине, танцы давали лишь ненадолго забыться, но в так называемую «зону доверия» по-прежнему страшно было кого-то впускать.
Но больше другого донимала бессонница. Живот позволял спать только на спине и то недолго. Когда спина затекала, и Гермиона поворачивалась на бок, изнутри начинали возмущенно колотить крохотные ручки или ножки. А недовольные пинки гарантированно будили в пять утра, так что приходилось вставать и заваривать ромашковый чай.
И ко всему прочему всё ещё оставались кошмары. Во сне она убегала от Драко, но ноги не двигались, вмерзая в пол. А насильник догонял и снова наваливался сверху, а затем врывался в неё, скручивая руки и повторяя: «Моя ягодка!»