Минни

Соловьева Екатерина

Он вспомнил, как после госпитализации Нарциссы в Мунго Драко ворвался в его кабинет и зло бросил:

— Ты предал её, отец! Из-за тебя она сошла с ума!

Люциус молчал, давая сыну возможность выплеснуть гнев.

— Ты променял её на какую-то невзрачную девчонку! Как ты мог?!

— В тебе сейчас говорит обиженный мальчик, Драко. Ты и сам прекрасно знаешь, что мы с твоей матерью давно не любим друг друга. Только озвучивать это пришлось в твоём присутствии, о чём я жалею.

— Мерлин… Отец, да кто она такая, в конце концов?! Что это за выскочка? Она хоть чистокровная волшебница? Я её совершенно не помню,

а семьи чистокровных наперечёт!

Уголки губ Люциуса дрогнули. Он снова вспомнил слова Северуса «Я назвал её грязнокровкой».

— Видишь ли, чистота крови не играет никакой роли…

— Что?! — Драко был поражён. — Не ты ли втолковывал мне всю жизнь, что грязнокровкам не место в волшебном мире? Не ты ли воевал за это?

— Люди меняются, — Люциус отвернулся к окну, чтобы сын не заметил, как пальцы теребят пуговицу рубашки. — Ты уже взрослый, и можешь понять, что я тоже имею право на ошибку.

Эти слова несколько остудили Драко. Но не уняли боль и злость. Он с досадой бросил:

— Но почему именно какая-то девчонка? Она что, так хороша в постели?!

Тогда-то Люциус и сорвался. Он схватил сына за грудки и с еле сдерживаемой злобой процедил:

— Ты переходишь всякие границы! Ещё слово, и ты недосчитаешься зубов!

Именно в тот вечер он опустошил бутылку виски, мучаясь ужасными воспоминаниями и ревностью. А потом решительно трансгрессировал в охотничий домик.

«О, Мерлин…»

Хорошо ещё, что с Гермионой всё прошло как по маслу. Когда Малфой услышал от неё про эту идиотскую арт-терапию доктора Фоссета, он сразу понял, что весь этот балаган — всего лишь отъём денег наглыми магглами у честных волшебников. Посоветовавшись с Гастингсом, семейным целителем, который каждый месяц осматривал Гермиону, Люциус выяснил время, более-менее безопасное от внезапного выкидыша или преждевременных родов. Он понятия не имел, выдержит ли Гермиона такой натиск и эмоциональное давление, и шёл ва-банк, надеясь на её природное упрямство и жажду жизни.

Малфой каким-то колдовским чутьем понял, что Гермиона, как личность сильная и независимая, не могла простить себе того, что случилось. Она винила в этом саму себя, думая о том, что вот если бы была сильнее, чем Драко, он бы никогда не одержал над ней верх. Люциус понял, что избрал верный способ, когда объяснил, что женщина имеет право быть слабой и беззащитной.

Быть рядом с ней безо всякой возможности коснуться стало настоящей пыткой. Теперь, во время беременности, Гермиона расцвела, как роза: румяное личико сердечком в обрамлении пышных кудрей, притягательные розовые губы. Её грудь увеличилась и приятно округлилась, бёдра манили соблазнительным изгибом, а круглая аппетитная попка…

«Хватит!»

Люциус судорожно вздохнул, потёр лоб и вернулся к списку со школьными принадлежностями. Восстановить трибуны на квиддичном поле влетело в копеечку: добротный лес стоил немало, да и цены после войны взлетели до небес.

В магазин «Всё для квиддича» только-только начал поступать качественный товар, а то, что предлагали продавцы до этого, Люциус неизменно отвергал с брезгливым презрением: он по опыту знал, что лучше купить дорогую вещь, чем потом переплачивать за несколько дешёвых, но некачественных. Хороших мётел осталось мало, а те, что пылились в кладовых Хогвартса, рассыпались от плесени, покрывшей ручки и прутья чёрным налётом. Пришлось

часть покупать в Ирландии, переплатив за доставку морем. Хорошо ещё, что со спортивной формой всё оказалось проще: Люциус просто сделал заказ на маггловской фабрике, чем сэкономил немало галлеонов, ведь на Косой Аллее выходило намного дольше и дороже, а качество оставалось одинаковым.

Невольно Люциус снова вернулся мыслями к своей беременной «невесте». Он с тоской подумал о том, что Гермиона всё ещё потеряна для него. А мэнор для неё — место пыток и унижений, она никогда не вернётся сюда. И когда родится ребёнок, ему самому придётся, как гостю, приходить в охотничий домик, чтобы повидаться с собственной семьёй. И даже если малыш когда-нибудь назовёт его отцом, Гермиона вечно будет шарахаться от него.

«Проклятье!»

Глава 19

Гермиона паниковала. Она кружила по домику и безуспешно пыталась приготовить на ужин салат. Заклинания не получались без нужной концентрации, а нож выскальзывал из вспотевших пальцев, и подлые цуккини никак не желали нарезаться.

«А, чтоб вас!»

Гермиона порезалась и сунула палец в рот. От несправедливости хотелось плакать. Она долго сдерживала себя, но очевидное скрывать, похоже, бесполезно.

Молодая женщина со стыдом поняла, что совершенно неприлично возбудилась сегодня на прогулке в зоопарке, глядя сквозь стекло на спаривающихся черепашек. Но они, сожри их пикси, делали это так сексуально! И этот самец… так сжимал крохотными коготками панцирь подруги, будто обнимал, говоря: «Ты — моя! Никуда не отпущу!».

Потом были голуби на карнизе чьего-то балкона на перекрёстке, две болонки в подворотне. Будто все животные сговорились и срочно занялись благородным делом продолжения рода.

Гермиона была чертовски напугана, и в голову даже закралось подозрение, не опоил ли Малфой её амортенцией. Она никогда не обращала внимания на такие вещи, но после своей неожиданной реакции даже трансгрессировала в библиотеку, прошла в компьютерный зал и набрала в поисковике похожие симптомы. С изумлением она узнала, что это вовсе не болезнь, подобные всплески гормонов встречаются у большинства беременных женщин.

Но вот что делать дальше, оставалось загадкой. От одной мысли о Люциусе бросало в пот, а рот наполнялся слюной, будто Малфой был изысканным десертом, а сама она — оголодавшей сладкоежкой.

Гермиона пару раз снимала напряжение, лаская себя, но это скоро перестало помогать. Хотелось именно почувствовать Люциуса в себе, ощутить, как он медленно входит и растягивает истекающее от желания влагалище, и при этом сжать его ягодицы так, чтобы остались следы. Хотелось запустить пальцы в его дивные белые волосы, целовать широкую грудь и покусывать соски, особенно правый, там, где шрам…

Гермиона застонала.

«Это невыносимо!»

Накатывало какое-то необузданное желание просто ворваться в спальню Люциуса, сесть на него верхом и банально оттрахать. Чтобы он постанывал от удовольствия и сжимал её грудь, ноющую от недостатка прикосновений.

«А если станет возражать… Но он ведь не станет? О, да! Скорее, помрёт со смеху, когда она попытается его соблазнить. С таким-то пузом! О, Мерлин!..»

Гермиона чертыхнулась и решила поискать в поместье какую-нибудь книгу с рецептом зелья, успокаивающего гормоны.