Минни
Шрифт:
Измотанная Юна дремала, прислонившись к белому комоду с одеждой и приоткрыв рот. Гермиона прекрасно понимала домовуху: вдвоём близнецы задавали такого жару, что мало не казалось никому. И самое ужасное, что всё у них случалось одновременно: болели ли животы, лезли ли зубы или просто они хотели есть. Милые пупсы голосили так, что уши закладывало, а портреты в коридорах, отвыкшие от младенческого плача, недовольно ворчали. Ей-богу, если бы не Юна со своевременной помощью, можно было и свихнуться.
Гермиона вздохнула с облегчением и отправилась в душ, по дороге чуть
Только после Рождества она смогла немного передохнуть. Хлопоты о детях выматывали так, что они после очередной кормёжки частенько засыпали в кресле все втроём: Ричард, Вивиан и она сама.
Люциус помогал с удовольствием: гулял с малышами в парке по выходным, купал, наколдовывая в ванночках разноцветные пузыри — они щекотали ребячьи бока, и близнецы довольно хихикали.
А иногда кормил, если находил время. Гермиона всё никак не могла забыть, как Ричард плюнул морковным пюре в отца (сын почему-то терпеть не мог всё полезное), и она тогда даже зажмурилась, гадая, насколько сильно рассердится Люциус. Но он только стёр со щеки оранжевую кляксу, зачерпнул побольше пюре и щедро намазал сыну на личико. И Ричард вдруг довольно засмеялся во весь рот.
— Хулиганы! — с сердцем прокомментировала Гермиона.
— Думаю, моей няне всегда хотелось сделать то же самое, судя по рассказам матери, — невозмутимо ответил Люциус. — Жаль, меня кормил не отец…
Похоже, он едва сдерживал смех, даже губу закусил.
И строго добавил, уже обращаясь к сыну:
— Но ты, Рик, больше так не делай! Приличные люди себя так не ведут. Одно дело — игра, другое — полезный ужин.
И Ричард удивлённо заморгал, услышав, как сменились интонации отца.
Люциус оказался хорошим папой, вопреки всем ожиданиям и опыту общения с Драко.
Гермиона была безмерно благодарна ему за спасение дочери, именно Люциус предложил дать малышам такие имена.
— Вивиан — значит живая, — пояснил Малфой. — Здесь даже уточнять не надо. А мальчика назовём Ричардом.
— Почему именно Ричардом? — удивилась Гермиона. — Почему не Джоуи? Не Феликсом?
Люциус, едва касаясь, провёл по голове сына, облачённой в чепчик.
— Потому что Ричард — это смелость и сила. Они ему очень понадобятся в жизни. Знаешь, мне бы хотелось, чтобы, когда мальчик слышал своё имя, вспоминал бы о том, что он храбрый и могучий волшебник. Не трусил и не боялся трудностей.
Гермиона прижалась к нему и обняла, поглядывая на детей, сыто дремлющих в кроватках.
— Мне нравится.
Люциус души не чаял в малышке Вивиан. Конечно, Ричарда он любил тоже, но Гермиона знала: его слабость — единственная дочка. Он с удовольствием нянчился с ней, баюкал и при этом пел какие-то волшебные песни на бретонском. А Ви часто засыпала именно у него на руках, и Гермиона подозревала, что малышка млеет и успокаивается именно от запаха отца: смесь одеколона, табака и шампуня с шиповником.
Но в последние пару недель Люциус стал заходить в Восточное крыло редко: либо в выходные, либо на полчаса, не больше. Гермиона знала, что сейчас, в феврале, Министерство проводит финансовые
Гермиона всё это прекрасно понимала и поначалу даже пыталась помочь разобрать гору отчётов в его кабинете. Но и она не успевала справиться с этой документальной лавиной.
И чем дальше, тем больше между ними копились какие-то тайны, недомолвки, и это тревожило.
Особенно тот момент, когда после Рождества в мэнор прибыл архивариус Финчли, чтобы записать имена детей в волшебный реестр.
На дубовом бюро в голубой гостиной раскинулась большая кожаная папка, рядом звякнула стеклянная чернильница. Скрюченные пальцы архивариуса дрожали от артрита, выводя на пергаменте красивые каллиграфические буквы. Финчли старался не встречаться взглядом с хозяином поместья, и Гермиона решила, что в этом повинна какая-нибудь служебная стычка.
Седые бакенбарды затряслись, когда старый волшебник спросил:
— Фамилия детей?
Малфой вдруг замер с нечитаемым выражением на лице. И это неприятно удивило Гермиону. Она смотрела на любимого мужчину и не понимала, в чём дело, почему он просто не назовёт свою фамилию.
«Разве он не спас Вивиан? Не он ли называл меня миссис Малфой? Так в чём же сейчас дело? Передумал?»
Пауза неприлично затягивалась, и Гермиона уже хотела выпалить свою фамилию, как Люциус вдруг ответил:
— Малфой.
И словно камень упал с сердца. Но всё же те несколько томительных мгновений, пока мужчина раздумывал, не давали покоя и вспоминались до сих пор.
Мало того, с недавних пор Гермиона стала улавливать нотки женских духов от пиджаков и рубашек любимого. Это всерьёз расстроило её. Она ничего не сказала Люциусу о своих подозрениях, ведь это могли быть сотрудницы, давние знакомые, ведь ни разу не пахло туберозами — духами Нарциссы.
«Женщина. Да у него другая появилась! Конечно, я не такая привлекательная после родов, но не так же быстро… всё из-за того, что между нами давно ничего не было: он так много работает, у меня дети… Вот в чём причина!..»
Червь сомнения точил сердце, и Гермиона решила на всякий случай поскорее подготовить почву для отступления.
Но забота о детях отнимала фактически всё время, а оставлять их с Юной молодая женщина поначалу опасалась — а ну как уронит или ещё чего?!
В очередной раз поменяв сыну подгузник, она устало опустилась в кресло.
«Боже… Я не успею ничего! Мне бы сейчас здорово помог хроноворот!»
И тут Гермиона вспомнила о профессоре МакГонагалл и бросилась писать ей письмо. Пришлось использовать всё красноречие и дар убеждения, чтобы доказать пожилой ведьме, что хроноворот действительно нужен, и что она не собирается менять что-то в ходе времени. И, конечно, «отправит бесценную вещь обратно», как только всё наладит.