Минни
Шрифт:
Молодая женщина с криком просыпалась, вытирая пот со лба, и медленно приходила в себя, поглаживая живот. В такие моменты рука искушающе тянулась к палочке, чтобы направить её к виску, а губы готовы были прошептать: «Обливейт!» Но Гермиона вспоминала о слове, данном малышу, закусывала губу и шла рисовать очередной проклятый эскиз.
Малфой сделал ей портал в поместье в виде старого медного ключа, но она долго боялась им воспользоваться из опасения увидеть там Драко. Но когда Люциус не приходил и она оставалась в пустом домике, одиночество накатывало удушливой тоскливой волной, и однажды
Переместившись в поместье поздно вечером и втайне надеясь, что Люциус уже спит, она замерла и прислушалась. Вокруг царила полутьма и тишина. В гостиной едва слышно перестукивали стрелки часов и кто-то из славных предков Малфоев бесславно храпел с волшебного портрета. За окнами ветер качал ветку жасминового куста, а сумерки закрашивали очередной летний день.
Гермиона решила посидеть в библиотеке с редкими волшебными книгами. Кроме того, туда манили тёплые воспоминания, когда они с Люциусом сидели в соседних креслах у камина и с интересом обсуждали историю волшебного мира.
По дороге в библиотеку, Гермиона услышала звуки музыки и замерла. Женщина не помнила, чтобы кто-то из Малфоев играл на рояле, пока она была Минни. Осторожно ступая по паркету, Гермиона подошла ко входу в комнату и заглянула в щель между дверью и косяком.
Люциус сидел за небольшим роялем, почему-то больше похожим на клавир, и небрежно наигрывал неизвестную медленную мелодию. Пальцы бежали по клавишам, и обсидиановый перстень мелькал тёмным скарабеем.
Внезапно зазвучал мужской голос, низкий и глубокий. Он не всегда попадал в ноты, но до самого сердца пробирал своей искренностью и тоской.
— Раздели со мной моё одиночество,
Быть величеством и даже высочеством —
Высока цена…
Как ты мне нужна…
Раздели со мной моё одиночество.
Раздели со мной моё одиночество,
Я не верю колдунам и пророчествам.
Я, как перст, один,
Нет, не уходи,
Раздели со мной моё одиночество.
Раздели со мной моё одиночество,
Мне в объятья заключить тебя хочется.
Вот моя рука,
Твой я на века,
Раздели со мной моё одиночество.
Голос смолк, и рука тяжело упала на клавиши, заставив рояль издать громкий жалобный звук, такой горький, будто вместе с хозяином страдал весь мэнор. Люциус спрятал лицо в ладонях, склонившись над инструментом. Гермиона забыла как дышать. Она прижалась спиной к стене, чувствуя, как по щекам бегут слёзы. Женщина с большим трудом удерживала себя от того, чтобы броситься к нему и обнять со словами: «Я твоя! Я рядом!», опасаясь его реакции. Это было слишком интимное, личное. Люциус не знал, что она здесь, за стеной, и мог решить сгоряча, что она нарочно подкралась, чтобы подслушать. Сердце билось, как сумасшедшее, в ушах всё ещё звучали такие трогательные слова, от которых выворачивало наизнанку всю душу: «нужна… не уходи».
Гермиона с большим трудом оторвалась от стены и неслышно отправилась в сторону библиотеки. Ощущение, что только что она подсмотрела в душу Люциусу, не покидало.
В библиотеке она ходила из угла в угол с книгой в руках, не в силах усидеть на одном месте. Малыш, чувствуя состояние матери, толкался, и Гермиона поглаживала
«Нужна… Не уходи…»
Прочитанные строчки никак не укладывались в голове, мысли перескакивали с одной на другую, а перед глазами накрепко отпечаталось, как Люциус сидит перед роялем, уронив голову на руки. Вспомнились его слова после битвы у Стоунхенджа:
«Просто побудь со мной».
В тот вечер Гермиона так толком ничего и не прочитала. Она заснула на диванчике у камина, поджав ноги и крепко прижимая к себе томик «Магические поэзы Ренуара». И не проснулась даже когда Люциус, увидев полоску света под дверью, зашёл в библиотеку и укрыл её тёплым клетчатым пледом.
Это была первая ночь, которую она провела в поместье по доброй воле.
* * *
Гермиона так привыкла к вечерним визитам Люциуса в охотничий домик, что уже тосковала, когда он не приходил. Она никогда не спрашивала о его сыне или Нарциссе, а сам он не рассказывал. Конечно, она видела, что с его безымянного пальца однажды пропало обручальное кольцо, а в том майском «Ежедневном пророке», купленном в «Волшебном закоулочке», появилась крохотная заметка о его разводе. И рядом, в разделе светских сплетен, который вела Скитер — объявление о свадьбе Драко Малфоя и Астории Гринграсс.
В иной раз Люциус так долго отмалчивался в кресле перед камином, дымя трубкой, что и троллю было ясно, что он думает о сыне, оставшемся во Франции. Или о каких-то нерешённых проблемах, связанных с ним. К тому же, Малфой всё ещё оставался главой попечительского совета Хогвартса, а в скором времени собирался занять в Министерстве должность советника по финансам по предложению Бруствера. Сам Кингсли, по словам Люциуса, был от этого не в восторге, но людей после войны не хватало, а прежний советник, Энтони Дулитл, вышел на пенсию.
И однажды, именно в тот вечер, когда Гермионе снова приснился кошмар с Драко, Люциус как раз явился не в духе. Глаза его зло поблёскивали, отливая холодной сталью, и тонкий запах виски витал в воздухе, когда мужчина, тяжело оперевшись на комод, смотрел на неё.
— Как твои успехи, Гермиона? — голос был опасно вкрадчивым, будто они снова оказались в роли хозяина и горничной в его кабинете. — Тебе удалось справиться со своими страхами?
Молодая женщина сжала губы, вцепившись в край столешницы. Ей не нравилось, что Люциус не назвал её сегодня «дорогой», выйдя из роли заботливого мужа. К тому же, признаваться в своём полнейшем провале не хотелось, но этот тон… он пугал до дрожи, будя непрошенные воспоминания.
— Я стараюсь, — глухо заговорила она, опустив глаза и старательно разглядывая узоры на полированном дереве. — Доктор Фоссет говорит, что это может занять несколько лет…
— Вот как?
Люциус бросил голодный взгляд на её стройные ноги, выглядывающие из-под полупрозрачного пеньюара, на округлившийся животик, и уже почти передумал, но отступать было нельзя. И без того слишком много времени упущено.
— Скажи-ка мне на милость, — заговорил он, неторопливо подходя ближе и расстёгивая рубашку, — что именно сделал мой сын с тобой в ту ночь, что тебя так трясёт при одной мысли о том, что мужчина коснётся тебя?