Миньон, просто миньон…
Шрифт:
– Она уверена, что ты ее поймешь.
«Буду звать ее Усындра», – решила я.
Погодите! Караколь не произнес ни слова, значит, кухарка читает его мысли? И мои тоже может?
Караколь развернулся, взмахнул крыльями и на мгновение накрыл меня ими.
– Твои могу читать только я, болтушка, – шепнул он мне на ухо. – Встретимся после заката.
Он ушел. А я подумала: «Тысяча мокрых фаханов! Кажется, у меня появился поклонник».
Усындра действительно не понимала, о чем я думаю, никто из них не понимал. А что до указаний… Когда тебе показывают на ведро и суют под нос
Как только фахан удалился, все молча поднялись с колен и вернулись к работе. Молча! Усындра ухватила меня за руку, пальцы у нее были длинные и сухие, и потащила в глубь кухни. Я упиралась босыми пятками в пол, но скоро поняла, что кухарка гораздо сильнее. Ведро, тряпка, заваленный очистками стол в углу… Меня толкнули к нему.
«Ну что ж, Басти, ты можешь сейчас устроить грандиозный безмолвный скандал, даже с битьем посуды, но…»
Тут начальница моя ощерилась, показав торчащие желтые зубы.
«…но ничего этого не сделаешь, потому что эти крысы сожрут тебя с потрохами».
На кухне были крысы. Нет. Не так. На кухне работали крысы. Которым колдовством придали некое сходство с людьми. И бурые их платья, которые поначалу казались мне униформой, были шкурами, и чепцы их были вовсе не чепцами, и…
Крыс я не боялась. Я, кажется, уже ничего не боялась.
Прибрать загаженный стол было делом плевым, я могла бы справиться с этим с закрытыми глазами минут за пять, но провозилась больше часа. Я тянула время, присматриваясь и прислушиваясь. Прислушиваться было не к чему. Общались работники мысленно, только время от времени кто-то из них негромко и мелодично посвистывал, призывая Усындру. Я догадалась, что это призыв, потому как главная кухарка сразу же мчалась на свист. Крысы, и она у них главная.
Интересно, кто это придумал? Безумная Ригель или Караколь? Накал безумия позволял предположить, что королева.
Становилось жарко. На плите в огромном котле кипело какое-то варево, которое я даже в бреду не назвала бы супом.
Отвернувшись, я зубами оторвала от тряпки полосу ткани и подвязала ею на пояс футляр с бубенцами. Карманов в рубище, разумеется, не было, а оставлять артефакт мне не хотелось.
Через час я потащилась выливать помойное ведро. Одну меня Усындра не отпустила, кивнув молоденькой вертлявой крыске, чья шкурка была чуть светлее и блестела ярче, чем у ее товарок. Я решила, что назову ее Ярка.
Потом было еще одно ведро, потом я уже сбилась со счета. Ярка каждый раз сопровождала меня. Она не была злобной, всегда помогала на ступеньках или надо рвом, когда ведро требовалось поднять повыше. Все прочее время она улыбалась своим мыслям или удивленно рассматривала собственные руки. Мне показалось, что эта получеловеческая форма ей внове и немало ее забавляет.
Через несколько часов на кухню явилась вереница нарядных пажей, пригожих мальчиков в неярких рябых камзолах. Сопровождала их дама в коричневом платье, по вороту и рукавам отделанном бирюзовым кантом. Сочетание цветов было странным, поэтому я смотрела на даму во все глаза. Она не крыса. Но какие, однако, знакомые цвета…
Дама отдала приказ пажам резким «дче-э-дче-э» и дребезжащим «пиррь».
«Это птицы, – поняла я. – Фрейлина – кареза, в наших краях ее еще называют сойкой, а мальчишки…»
Пажи как раз устраивали на подносы супницы с тарелками, один из них огибал стол. Я посмотрела на его ноги. Он не шел, а как будто подрыгивал.
«…а мальчишки – воробьи, именно они не могут шагать».
Ну хорошо, на кухне – крысы, в столовой – птицы. А люди-то где? С нами в Блюр прибыл отряд Вальденса и сам Вальденс. Куда их определили?
Вечером я была без сил. До такого состояния меня не доводили даже самые изматывающие тренировки в бытность мою претендентом на звание миньона. У меня болели руки, ноги, голова, да даже волосы на моей голове болели!
Спать полагалось в общей комнате на дощатых скамейках. Я забилась в уголок, Ярка села у меня в ногах.
«Подведем итоги дня, Шерези. – Я зевнула и прикрыла глаза. – Ты провела его впустую, ни на шаг не продвинувшись к своему освобождению…»
– Устала?
Я открыла глаза. В ногах у меня сидел Караколь, Ярка стояла на коленях, опустив голову. Остальные крысы тоже были на коленях, занимая все свободное пространство пола.
«Что вы, милорд! – Надеюсь, сарказм передается и в мыслях. – Полна сил и готова к услугам. Чего желает наш повелитель? Прикажет почистить ваш нужник? Или…»
Фахан смотрел на меня и улыбался. Маменька моя, достойнейшая графиня Шерези, всегда говорила, что улыбка делает красивым самого уродливого человека. Караколь эту сентенцию подтверждал, хотя человеком не был.
– Идем, болтушка, – сказал он, а когда я пошатнулась, спустившись с лежанки, подхватил на руки.
«Твоя безумная корова тебя накажет», – устало подумала я, устраиваясь поудобнее.
Ну, несет и несет, подумаешь. Я так устала, что ни о каком сопротивлении речи не шло. Если бы он сейчас начал меня жрать, я бы даже не пошевелилась, разве что – чтобы цапнуть его в ответ. Потому что есть хотелось даже больше, чем спать, даже больше, чем помыться! Крысы обедали остатками супа из общего котла, я от этого жуткого варева тогда отказалась. Зря. Сейчас я съела бы и его, и даже Усындру, если бы она упала в этот котел.
– Все будет, болтушка, – вполголоса пообещал Караколь. – И ужин, и ванна…
Он шел очень быстро, я слышала стук его сердца и шуршание крыльев. Темнота, стук, шорох, мерные покачивания… Я задремала, поэтому, когда Караколь опустил меня на пол в своем логове, долго моргала и терла глаза.
– Тебе помочь раздеться?
«Если после обещанной ванны ты рассчитываешь на «тру-ля-ля», тебе придется разочароваться».
– Тру-ля-ля?
Я осмотрелась. Логово представляло собой большую комнату, ярко освещенную и довольно уютную. Окна не было, вместо него на стене висела картина. С таким видом живописи я знакома не была. На полотне змеились линии нескольких оттенков серого, от угольного до серебристого, они не имели четких границ, находили друг на друга, создавая тем самым забавный эффект мельтешения. Напротив картины стояло глубокое кресло. Между высокой спинкой и подлокотниками оставалось свободное пространство, видимо, для крыльев.