Минотавр
Шрифт:
– Два раза подряд...
– Содержание вам не показалось странным?
– Ничего странного не нашел. Ведь это фантастика. Разве только науки слишком много. Трудновато написана.
– Науки? Но ведь не нашей, не земной, а инопланетной.
– Я не о романе пришел с вами говорить. А об этом изображении, которое...
– он махнул рукой.
– Извините, если помешал отдыху или работе.
– Ничего! Ничего! Вопрос действительно важный. Такое чувство, что кто-то с нами играет в непозволительную игру.
–
– Я тоже хочу.
– Вы с писателем разговаривали? С этим Черноморцевым-Островитянином?
– Постараюсь повидаться. Если что-нибудь узнаю, извещу. Лейтенант попрощался, но, прежде чем уйти, долго стоял в передней перед репродукцией "Ночного кафе", где безумствовали и неистовствовали взбунтовавшиеся вещи.
– Непорядок, - сказал лейтенант, - беспокойство. Это раз. Время теряю. Два. До следующей встречи.
9
Придя в гости к старому, еще университетских лет, приятелю, я и не подозревал, что опять войду в соприкосновение с загадкой, мучившей меня вот уже несколько дней.
– Как вы относитесь к творчеству Черноморцева-Островитянина?
– спросила меня дочь приятеля, студентка филологического факультета.
Я ответил тихо, чтобы не привлечь внимания других гостей, сидящих за столом:
– Фантастику я читаю только в трамвае. Предпочитаю что-нибудь простое, доступное чувствам человека, мечтающего о спокойном существовании. И кроме того, Черноморцев-Островитянин,.. Кто ему дал право выступать посредником между нами и будущим?
– Талант.
– А что такое талант?
– спросил я студентку, На ее лице я заметил тень замешательства, недоумения, словно ее ловят на экзамене.
– Талант, - продолжал я, - это яркие, играющие радостью способности. Но в произведениях вашего Островитянина я не вижу ничего радостного. О чем он хочет осведомить нас с вами? О высокоразумных существах с других планет? Он изображает их такими, что мне с ними страшно. А я хочу представлять их себе милыми, простыми, похожими на вас. Я хочу, чтобы между мною и ими был контакт, может, еще больший, чем между мной и вон той дамой, которая сейчас увлеченно рассказывает, как ей неудачно вырвали зуб.
– Контакт? Чего же проще? Черноморцев-Островитянин обещал быть у нас. Мы его ждем. Ведь я пишу о нем дипломную работу.
– Любопытно, - сказал я, - значит, вы знаток его творчества и, вероятно, биографии тоже? Где же он родился?
– В Томске.
– Разве на планете Ин тоже есть Томск?
Гертруда улыбнулась. Но я не был уверен, что она поняла мою шутку. Черноморцева-Островитянина она принимала всерьез.
– Разве на планете Ин тоже есть Томск?
– повторил я.
Мои слова прервал приход гостя. Это был он, Черноморцев-Островитянин.
– Приветик, - сказал он и театрально поднял руку, затем приложил ее к тому месту, где сердце.
Кто-то рассказывал мне,
– Приветик, - он кивал всем, и всем улыбался, и кланялся. Дама, у которой недавно вырвали зуб, повеселела. Впрочем, повеселели все. И особенно Гертруда, дочка моего приятеля. Гертруда представила меня фантасту.
– Ваш читатель, - сказал я, - и... почитатель.
Я покраснел, как мальчишка. Ведь я не был его почитателем, наоборот. Все, что он писал, мне казалось вульгарным. Но он уже смотрел на меня сверху снисходительным взглядом, как на одну миллионную часть, как на своего читателя, попавшего в расставленные им сети, в сущности, сотканные из очень банальных образов и слов и временами просто из штампов. Нет, он не был хорошим стилистом.
Да, он смотрел на меня сверху вниз и усмехался. Мне почему-то очень захотелось сбить с него спесь или, как в этом году выражались, немножко "ущучить". И я спросил тихо и выразительно:
– А как поживает Диккенс?
На какую-то часть секунды лицо его стало вопрошающе-изумленным и даже озабоченным, но он моментально нашелся:
– Диккенс? Уж если на то пошло, я предпочитаю По или Жюля Верна, но в силу объективных законов времени я не могу передать вам от них привет. Они там, у себя, в прошлом, а мы здесь, за этим милым столом.
За словами в карман он не лез, и мысль его работала четко и быстро. Но ведь я тоже не собирался отступать.
– Не тот Диккенс, который написал "Домби и сын", а тот...
Но Черноморцев уже перебил меня своей скороговоркой:
– Сейчас молодые люди любят стилизовать себя под прошлое. А покопаешься обычный скучный парень, не пьет, не курит и висит на доске почета.
– На доске почета?
– А почему бы нет? Выполняет и перевыполняет план. Умеет работать с книгой.
– А все же... Кто он?
– Кто он? Кто я? Кто вы?
Фантаст оглянулся и обратился ласково к Гертруде:
– У вас, Гертрудочка, я бы никогда не спрашивал; кто вы? Вы милое, доброе существо. При вас все становится на свое место, все делается добрым, ясным и понятным, даже непонятное и загадочное.
Пряча истину за шуткой, он покинул нас и подсел к той даме, у которой недавно вырвали зуб.
10
Социологи предсказывают: через тысячу лет все население планеты будет состоять из одних ученых.
Хорошо это или плохо? Не знаю. Впрочем, что тут плохого, если даже дворник и тот будет иметь степень кандидата философских или исторических наук! Но каковы будут люди? И какие между ними возникнут отношения?
Если между ними возникнут отношения, какие существуют между мною и двумя моими аспирантами (о третьем, речь пойдет особо), то это будет почти катастрофично.