Минус-корабль

Парщиков Алексей

«О сад моих друзей, где я торчу с трещоткой…»

О сад моих друзей, где я торчу с трещоткойи для отвода глаз свищу по сторонам,посеребрим кишки крутой крещенской водкой,дa здравствует нутро, мерцающее нам!Ведь наши имена не множимы, но кратныраспахнутой земле, чей треугольный ум,чья лисья хитреца потребуют обратнобезмолвие и шум, безмолвие и шум.

«Темна причина, но прозрачна…»

В. Данчуку

Темна причина, но прозрачнабутыль пустая и петля,и как на скатерти змея,весть замкнута и однозначна.А на столе, где зло сошлосьсредь зависти клетушной,как будто тазовая кость,качалось море вкривь и вкосьсветло и простодушно.Цвёл папоротник, и в ночикупальской, душной, влажнойпод дверью шарили рвачи,a ты вертел в руках ключиот скважины бумажной.От чёрных греческих

чернилдо пёстрых перьев Рима,от чёрных пушкинских чернилдо наших анонимных,метало море на рогапод трубный голос мидийслогов повторных жемчугав преображённом виде,то ли гармошечкой губнойнад берегом летало,то ли как ужас – сам не свой —в глуши реакции цепнойсебя распространяло.Без моисеевых страстейстремглав твердеют воды,они застыли мощью всей,как в сизом гипсе скоростейбеспамятство свободы.Твой лик условный, как бамбук,как перестук, задаромбыл выброшен на старый кругиспуга, сна, и пахло вдругсожжённою гитарой.И ты лежал на берегуводы и леса мимо.и море шепчет: ни гу-гу.И небо – обратимо.

1971 год

Ты – прилежный дятел, пружинка, скула,или тот, что справа – буравчик, шкода,или эта – в центре – глотнуть не дура,осеняются: кончен концерт и школа:чемпион, подтягивающийся, как ледник,студень штанги, красный воротник шеренги.Удлинялась ртуть, и катался дым,и рефлектор во сне завился рожком,сейфы вспухли и вывернулись песком,нa котором, ругаясь, мы загорим,в луна-парках чёрных и тирах сладких,умываясь в молочных своих догадках.В глухоте, кормящей кристаллы, какнa реках вавилонских наследный сброд,мы считали затменья скрещённых яхт,под патрульной фарой сцепляя рот,и внушали телам города и дебри —нас хватали обломки, держались, крепли.Ты – в рулонах, в мостах, a пята – снегирь,но не тот, что кладбища розовит,кости таза, рёбер, висков, ногив тьме замесят цирки и алфавит,чтоб слизняк прозрел и ослеп, устыдясь,пейте, партнёры, за эту обратную связь!Как зеркальная бабочка между шпаг,воспроизводится наша речь,но самим нам противен спортивный шаг,фехтовальные маски, токарность плеч,под колпаком блаженства дрожит модель,валясь на разобранную постель.

Две гримёрши

мёртвый лежал я под сыктывкаромтяжёлые вороны меня протыкалилежал я на рельсах станции оршаиз двух перспектив приближались гримёршис расчёсками заткнутыми за поясдве гримёрши нашли на луне мой корпусодна загримировала меня в скалудругая меня подала к столуклетка грудная разрезанная на кускинапоминала висячие замкиa когда над пиром труба протрубилапервая взяла проторубилосветило галечной культурымою скульптуру тесала любя натуруощутив раздвоение я ослабот меня отделился нагретый столбчёрного света и пошёл наклоннословно отшельница-колонна

Шахматисты

Два шахматных короляделят поля длявыигрыша,надежду для.Все болеют за короля нефтяного,a я – за ледяного.О, галек, пущенных по воде, всплывающие свирели…Так и следим за игрой их – года пролетели.Что ожидать от короля нефтяного?Кульбитов,упорства и сноваподвига, ну,как от Леонардо,победы в конце концов.Кому это надо?Ледяной не спешит и не играет соло, —с ним вся пифагорова школа,женщина в самоцветах, словно Урал,им посажена в зал,он ловит пущенный eю флюиди делает ход, принимая видтщательности абсолюта. Блескногтей. Рокировка. Мозг.У противника аура стянута к животу,он подобен складному зонту,а мой избранник – радиоволна,глубина мира – его длина.Противнику перекручивают молекулярные нити.Ледяной король, кто в твоей свите?Зa ним – 32 фигуры,iMac, судьи и аббревиатуры,армии, стада, ничейная земля,я один болею за этого короля.У него есть всё – в этом он бесподобен.На что ж он ещё способен?Шах – белая шахта, в которую ты летишь.На чёрную клетку шлёпается летучая мышь.

Минус-корабль

От мрака я отделился, словно квакнула пакля,сзади город истериков чернел в меловом спазме,было жидкое солнце, пологое море пахло,и возвращаясь в тело, я понял, что Боже спас мя.Я помнил стычку на площади, свист и общие страсти,торчал я нейтрально у игрального автомата,где женщина на дисплее реальной была отчасти,границу этой реальности сдвигала Шахерезада.Я был рассеян, но помню тех, кто выпал из драки:словно

летя сквозь яблоню и коснуться пытаясьяблок, – не удавалось им выбрать одно, однако…Плечеуглых грифонов формировалась стая.А здесь – тишайшее море, как будто от анашиглазные мышцы замедлились, – передай сигаретугоризонту спокойному, погоди, не спеши……от моллюска – корове, от идеи – предмету…В горах шевелились изюмины дальних стад,я брёл побережьем, a память толкалась с тыла,но в ритме исчезли рефлексия и надсад,по временным промежуткам распределялась сила.Всё становилось тем, чем должно быть исконно:маки в холмы цвета хаки врывались, как телепомехи,ослик с очами мушиными воображал Платона,море казалось отъявленным, a не призрачным – неким!Точное море! в колечках миллиона мензурок.Скала – неотъемлема от. Вода – обязательна для.Через пылинку случайную намертво их связуя,надобность их пылала, но… не было корабля.Я видел стрелочки связей и все сугубые скрепы,нa заднем плане изъян – он силу в себя вбирал —вплоть до запаха нефти, до характерного скрипа,белее укола камфары зиял минус-корабль.Он насаждал – отсутствием, он диктовал – видывидам, a если б кто глянул в него разок,сразу бы зацепился, словно за фильтр из ваты,и спросонок вошёл бы в растянутый диапазон.Минус-корабль, цветом вакуума блуждая,нa деле тёрся на месте, пришвартован к нулю.В растянутом диапазоне на боку запятая…И я подкрался поближе к властительному кораблю.Таял минус-корабль. Я слышал восточный звук.Вдали на дутаре вёл мелодию скрытый гений,лекально скользя, она умножалась и вдруг,нацеленная в абсолют, сворачивала в апогее.Ко дну шёл минус-корабль, как на столе арак.Новый центр пустоты плёл предо мной дутар.На хариусе весёлом к нему я подплыл – пора! —сосредоточился и перешагнул туда…

Жужелка [1]

Находим eё на любых путяхпересмешницей перелива,букетом груш, замёрзших в когтяхтемпературного срыва.И сняли свет с неё, как персты,и убедились: паритжужелка между шестинаправлений, молитв,сказанных в ледовитый сезонсгоряча, a теперьона вымогает из нас законподобья своих петель.И контур блуждает eё, свиреп,йодистая кайма,отверстий хватило бы на свирель,но для звука – тюрьма!Точнее, гуляка, свисти, обходясей безъязыкий зев,он бульбы и пики вперил в тебя,теряющего рельеф!Так искривляет бутылку виноневыпитое, когдазастолье взмывает, сцепясь винтом,и путает провода.Казалось, твари всея землиглотнули один крючок,уснули – башенками заросли,очнулись в мелу трущоб,складских времянок, посадок, мглыпечей в желтковом дыму,попарно – за спинами скифских глыб,в небе – по одному!

1

Жужелка – фрагмент шлака.

Землетрясение в кофейне

Он глотает пружину в кофейной чашке,серебро открывший тихоня,он наследует глазом две букли-пешкиот замарашки в заварном балахоне,джаз-банд, как отпрянув от головешки,пятится в нишу на задних лапах,танцующие – в ртутных рубахах.Верхотура сжимается без поддержки.Тогда Бухарест отличил по кровиот наклона наклон и всё по порядку,человек ощутил свои пятки вровеньс купольным крестиком, a лопатки, —как в пылком кресле, и в этой позе,в пустотах ехидных или елейных,вращеньем стола на ответной фазеон возвращён шаровой кофейне.Самоубийца, заслушавшийся кукушку,имел бы время вчитаться в святцы,отхлёбывать в такт, наконец – проспаться,так нет жe! – выдёргивает подушкунательная бездна, сменив рельефы,a тому, кто идёт по дороге, грезя,под ноги садит внезапно древо, —пусть ищет возврата в густой завесе!

Статуи

Истуканы в саду на приколе,как мужчина плюс вермут – пьяны,и в рассыпанном комьями горлеарматуру щекочут вьюны.Лишь неонка вспорхнёт на фасаде,обращаясь к витрине мясной,две развалины белые сзадизакрепятся зрачками за мной.

Пустыня

Я никогда не жил в пустыне,напоминающей край воронкис кочующей дыркой. Какие простыевиды, их грузные переворотывокруг скорпиона, двойной змеи;кажется, что и добавить нечегок петлям начал. Подёргивания землистряхивают контур со встречного.

Крым

А. Ткаченко

Ты стоишь на одной ноге, застёгивая босоножку,и я вижу куст масличный, a потом – магнитный,и орбиты предметов, сцепленные осторожно, —кто зрачком шевельнёт, свергнет ящерку, как молитвой.Щёлкает море пакетником гребней, и разместитсяиначе мушиная группка, a повернись круче —встретишься с ханом, с ним две голенастые птицы,он оси вращения перебирает, как кучастеклянного боя. Пузырятся маки в почвах.А ротозеям – сквозь камень бежать на Суд.Но запуск вращенья и крови исходная точностьтак восхищают, что остолбеневших – спасут.