Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания
Шрифт:
— Иван Грозный? Или как тебя?.. — Он ловко защелкнул наручники на кистях Мини и толкнул. — На выход! Ты нам тут помеха… посидишь на улице, пока за тобой не подъедут.
— А что происходит? — спросил, как всегда любопытствуя, Лавриков.
— Ну, учения, блин… борьба с терроризмом… — Словоохотливый милиционер вывел арестованного из милиции, посадил на бетонную скамейку и приковал правую руку Мини к арматурной петле, торчащей из бетона. — Бежать тут некуда… сиди и смотри спектакль.
Из его веселых торопливых слов Миня понял: из областной столицы
Но в небе, кроме серых туч, ничего пока не было. Тем не менее, стреляя выхлопной трубой, к зданию милиции подкатил короткий автобус и из него с криками «Аллах акбар» высыпали, выхватывая пистолеты, человек семь в черных масках. Вот они топают прямо к крыльцу милиции. Один что–то докладывает, оглядываясь, по рации. Вот другой из них швыряет в открытую форточку окна гранату, но промахивается — слышен звон стекла…
— Ты чё, сука!.. — в окне маячит милиционер. И суетливо надевает противогаз.
Из–за угла здания послышался стрекот — вылетели пять или шесть мотоциклистов, резко остановились и принялись лупить из автоматов по «чеченцам». Те, не оглядываясь, вбежали в дверь милиции. В эту минуту за спиной Мини послышался взрыв, но несильный, — видимо, шумовая ракета или иная шашка. Миня сгорбился на своей скамейке и продолжал изумленно глядеть на операцию.
Автоматчики не успели подбежать к крыльцу, как распахнулись двери и уже ведут «чеченцев» в наручниках, у одного «правильного» милиционера вывихнута или потянута рука, он нянчит ее левой и шепотом ругается:
— Гады, так не договаривались… мне вечером картошку копать…
И кто–то осторожно постучал Мине по спине. Миня обернулся — рядом присел, тяжело дыша, осунувшийся, небритый, черный, как землекоп, Иван Калита.
— Меняемся!.. — прошептал он. — Я тут второй день, а попасть не могу… как им объяснишь?
Лавриков кивнул на прикованную наручником правую руку, но тезка уже орудовал кривым гвоздем. Вот и свободна рука Лаврикова, вот и прикован сам Калита к железной петле скамейки.
— Кепку мою надень на меня. А теперь беги, братишка!.. — Калита посмотрел в глаза Лаврикову. — Хороший ты мужик… никогда не забуду… прощай.
— Убил его? — глухо спросил Миня, стоя за кустом акации.
Тезка мотнул головой, ожесточенно сплюнул.
— Пожалел собаку. Ладно. Прощай.
С площади уехали и автобус, и мотоциклисты. К Калите подбежал другой, к счастью, милиционер, жуя колбасу, отцепил руку и повел арестованного куда–то вдоль по улице. Прощай, дружок. Господи, как только не переламываются судьбы…
Миня постоял, глядя вслед, и вдруг ощутил сильнейший голод, до спазм в желудке, побрел искать гастроном. Может быть, грузчики нужны. Надо где–то заработать.
Он увидел длинное здание, слоёное по вертикали — из красного и белого кирпичного «теста», вывеска гласит: «Зебра». И пониже: «Супермаркет». Обошел магазин сзади, на пустых ящиках сидят двое вполне прилично одетых мужичков в синих фартуках.
— Кого
Узнав, о чем хлопочет Лавриков, сразу сделали скучные лица. Один, постарше, не глядя в глаза, объяснил, что нынче грузчики имеются при каждой торговой точке, в райцентре все разбито по зонам. И выходит, прокормиться негде. Не пойти ли пешком обратно в село к Люське? Тем более что там осталась красная пуговка с черным нутром в горшке с геранью. Зачем она нужна Мине? Он уже не помнит, но помнит — нужна.
Но где это село, в какой стороне? По небу проплыл, крутя лопастями, вертолет. Вот с генеральского вертолета, наверное, видно все вокруг… и домики совхоза имени ХХ партсъезда…
Лавриков долго тащился по бугристому асфальту, услышал во дворе с открытыми воротами визгливую музыку, вздохи медных труб — кого–то хоронят. Подошел посмотреть. Покойник лежал в гробу на двух табуретках возле подъезда, женщины утирали глаза, мужчины, уже пьяные, играли желваками, словно готовясь немедленно кому–то за что–то отомстить. И только маленький мальчик в костюмчике, лет пяти, с круглыми синими глазами, смотрел, растерянно смеясь, как воробей бегает под гробом, клюя черно–белую подсолнечную лузгу и сердито выплевывая — пустая…
Миня побрел дальше и увидел нарисованную змею над рюмочкой и вывеску: «Городская больница № 1». Открыл скрипучую дверь в холл, улыбнулся и приблизил простоватое свое лицо к окошку регистрации.
— Медбла… медбратья не нужны?
— Братья нужны, — ответила смешливая девица, — только не на работе.
Но в это время мимо проходила грузная тетка в белом халате. Остановилась, оглядела, поджав нижнюю губу, небритого голодного Миню в полосатых брюках, в смешной клетчатой рубахе.
— Ты хоть отличаешь руку от ноги? Перевязки делать умеешь?
— Нет, — ответил честный Миня.
— Тогда иди в психушку, — прищурилась она. — Там одного санитара на днях психи задушили. Вакансия.
«Это по мне, — горестно кивнул Миня. — Наконец–то. В психушке я еще не бывал».
— А где она?
— А с другой стороны. У нас тут обычная больница, а с той стороны… это после того, как психи сожгли свою больницу.
И Миня обошел здание горбольницы — здесь ржавая вывеска гласила: «Психиатрическая клиника № 1». Он подумал: «Именно здесь твое место. Здесь люди куда более несчастны, чем ты, — они лишены разума. Вот кому ты должен служить».
10
В маленькой прихожей (приемном покое) за столом сидели две девицы, одна курила, другая писала в журнал.
— Вам кого? Сегодня нет свиданий, — процедила курившая, не вынимая сигарету изо рта.
— Даже с вами? — вымученно сострил Миня. — Я работу ищу. Только у меня водой паспорт унесло. Но насчет меня можете проверить в милиции, они знают — позвоните дежурному Бабкину.
Девицы переглянулись. Курившая была со злым желтым лицом, почти мужицким, а та, что писала, с глазами длинными, как у японки, и очень грустными.