Минута на убийство. Решающая улика
Шрифт:
— Когда она служила в книжной лавке?
— Да. — Миссис Блейн кивнула аккуратной головкой и нежно, заливисто засмеялась. — Забавно, что сохраняет наша память! Вы когда–нибудь видели, чтобы продавец книжной лавки читал?
— Нет, пожалуй, не видел.
— Вот, а она читала. Когда бы я ни вошла, она сидела уткнувшись в книгу. И всегда это были романы. Я, пожалуй, вела себя как ханжа по отношению к той литературе, которую она поглощала. Бедная Милли! По–моему, она завидовала, что я учусь в университете. Колючая это была дружба.
— У женщин всегда дружба такая, — заметила Клэр. — Мы постоянно воспитываем друг дружку и злимся на это.
— Но и среди
— Если ей верить — десятки. Впрочем, она была страшная выдумщица, я это помню еще со школы. Учительница литературы однажды сказала, что страсть Милли к выдумкам заслуживает лучшего применения. Это может послужить ей, бедняжке, некрологом. — Миссис Блейн помолчала и отпила мартини. — В мировом суде я таких девиц вижу каждую неделю. Их сажают за мелкое воровство, магазинные кражи и так далее. Они просто не замечают разницы между реальностью и своими фантазиями. И вечно перекладывают вину за свои проступки на кого–то другого: на злую судьбу, на родителей, которые их не понимают, на общество, которое словно ополчилось против них. Но, простите, я, кажется, разболталась.
— Нет, что вы! Это помогает составить о ней представление. Миллисент Майлз, на ваш взгляд, была в юности потенциальной правонарушительницей?
— Терпеть не могу этого слова. Но, пожалуй, да. Разница только в том, что у нее была просто сверхъестественная способность выходить сухой из воды, избегать ответственности за поступки, за которые полагалось бы отвечать.
— Умела свалить вину на других? — спросила Клэр.
— Тут дело сложнее. Она, конечно, была незаурядной личностью — живая, обаятельная, энергичная, настоящий мальчишка в юбке. В школе всегда быта заводилой. Но было в ней и другое: какая–то хитреца, вернее, исключительная способность к самообману, так что, когда она поступала дурно, она могла отстраниться от этого поступка, вообразить, будто его не было вовсе, и так себе это внушить, что порой обманывались и другие.
Миссис Блейн помолчала, пока им подавали первое. Потом она снова погрузилась в воспоминания.
— Отец у нее был совершенно невыносимый субъект. Наверное, она пошла в него. Вечно жил не по средствам. Помню, мои родители об этом говорили, когда он обанкротился. Да, кстати, именно тогда, во время банкротства, она открылась мне с неожиданной стороны. Кажется, мы были в последнем классе. Как–то раз она призналась мне, что на нее покушался один мужчина, мы тогда называли это иначе, однако Милли не поскупилась на подробности. Позже я узнала, что она откровенничала не только со мной, но и с другими девочками, а история от повторения становилась все более грязной. Я тогда была старостой и пылала гражданским негодованием — в общем, кошмарная маленькая ханжа. Я заявила, что она должна рассказать родителям о недостойном поведении этого человека. Она сказала, что боится, — он угрожал ей ужасной местью, если она его выдаст. Тогда, сказала я, придется сообщить об этом директрисе. Милли просила этого не делать, но я отправилась с доносом. К счастью, директриса была женщина разумная. Она тут же вызвала Милли и спросила ее в упор, верно ли то, что я ей рассказала. А Милли, понимаете, и тут вышла сухой из воды. Она созналась, что просто хотела меня разыграть, — это было шуткой и только доказывало, какое у меня испорченное воображение, раз я могла принять такую нелепость всерьез. При этом у нее был настолько прямодушный, антисептически чистый взгляд, что я почувствовала себя набитой дурой — словно у меня и правда грязное воображение! Ее, конечно, пожурили; директриса расценила эту историю как не
Клэр спросила:
— Что же, она все выдумала?
— Кто ее знает? Но могла и выдумать — что угодно, только бы поэффектнее подать себя. С другой стороны, — миссис Блейн сделала легкую гримасу, — для своих лет она была вполне зрелой девицей.
— Имени этого человека она не называла? — спросил Найджел.
— Нет. Сказала, что он пришел к ним, когда родителей не было дома. Коммивояжер, ах, нет, вспомнила, агент газеты «Дейли сан»; помните, в двадцатые годы вербовали подписчиков: «Подпишитесь на год, и получите бесплатно сочинения Чарльза Диккенса».
— Внешность его она не описывала?
— По–моему, нет. Хотя, помню, раз она мне сказала, слегка задыхаясь, — и я была потрясена ее эротической многоопытностью: — «Джулия, — сказала она, — бойся мужчин с тонкими губами!»
— Да ну? — не моргнув, произнес Найджел. — Что ж, мир тесен. Но не до такой степени, чтобы в нем не нашлось места для тысяч и тысяч тонкогубых мужчин.
— Не обращайте внимания, Джулия. У него дурная привычка говорить с самим собой вслух. Ешьте, а то все остынет.
Пока миссис Блейн доедала, Найджел вспоминал статью из справочника «Кто есть кто», который он изучал вместе с Сьюзен, прижавшейся к его плечу. В этой статье, посвященной Артуру Джералдайну, между «Учился в…» и «С 1925 в издательстве «Уэнхем и Джералдайн“» никаких сведений не было.
— В каком году агент «Дейли сан» покушался на невинность Миллисент Майлз? — спросил он, помолчав.
— Когда мы кончали школу — летом двадцать четвертого года.
— Да, совпадает.
— До чего таинственная личность, а? — ласково пошутила Клэр.
— Вы часто бывали у них дома?
— Не очень. Милли, по–моему, немножко стеснялась своих родителей. Чересчур грубые натуры для такой чувствительной души, какой она хотела слыть, — ох, мало во мне христианского милосердия! Они занимали половину обычного, довольно уродливого дома. Хотя миссис Майлз чрезвычайно гордилась своими владениями. Вечно мыла и смахивала пыль. И уж до чего у них было благопристойно! Помню, чай пили в гостиной, холодно там, как в морге, и все забито скверными безделушками. Чуть не полкомнаты занимала огромная стеклянная горка, набитая посудой, которой, я уверена, никогда не пользовались.
— А скажите, не была ли эта посуда такого нежно–абрикосового цвета? — равнодушно осведомился Найджел, опустив глаза.
Миссис Блейн изумилась:
— Да. Но откуда вы…
— Я забыла вас предупредить, — вмешалась Клэр. — У Найджела странный дар. Он настоящий колдун.
— Вы же не раз смотрели на эту посуду, миссис Блейн? Телепатические явления случаются гораздо чаще, чем принято думать, — уклончиво объяснил Найджел. — Наверное, ее продали, когда мистер Майлз обанкротился?
— Этого я вам сказать не могу. После той сцены у директрисы я больше у них не бывала. Очень рассердилась на Милли и на время с ней порвала.
— Но потом вы опять с ней стали встречаться?
— Да. Очень сочувствовала ей, когда отец обанкротился. И, конечно, зря, — она разыграла на этой почве такую душещипательную драму…
— Сколько времени она проработала в книжной лавке?
— По–моему, года два. Потом заболела — если не ошибаюсь, в двадцать шестом году, когда я была на втором курсе в Оксфорде. Сказала, что у нее туберкулез и она едет в санаторий, кажется, в Швейцарию. Теперь уже мне трудно припомнить. Вскоре мои родители тоже уехали из Уимблшема, и я потеряла с ней всякую связь.