Мио, мой Мио !
Шрифт:
– Это моя мама ткёт на ткацком станке, – сказала Милимани.
Она соскочила с лошади возле калитки и помахала нам на прощание рукой.
– Как я рада, что вернулась домой, – сказала она. – И как замечательно, что яблони ещё не отцвели!
Она побежала по дорожке меж яблонь и скрылась в домике. Ткацкий станок тут же умолк.
А перед нами лежал ещё долгий путь до Острова Зелёных Лугов. Моя душа рвалась туда, к моему отцу-королю. Сотня белых лошадей во главе с Мирамис поднялась в воздух над Сумрачным лесом и полетела выше самых высоких облаков в сторону Острова Зелёных Лугов.
Наступил рассвет, когда мы добрались до моста Утренней Зари. Служители как раз успели навести мост, и он светился в лучах восходящего солнца, а сотня белых лошадей с развевающимися гривами стремительно неслась по мосту. Служители стояли точно поражённые громом и молча глядели на нас. Но вдруг один из них, точно опомнившись, достал рог и громко затрубил в него. Призывный звук рога разнёсся по всему Острову Зелёных Лугов. И тут же из всех домов, из всех избушек и хижин стали выбегать люди, которые жили в горе и печали по своим похищенным детям. И вот они увидели их, скачущих на белых лошадях, возвращающихся домой, всех-всех до единого. Белые лошади поскакали дальше, по зелёным лугам, и мы очень скоро оказались возле сада, где цветут розы. Дети спрыгнули с лошадей, и к ним подбежали их папы и мамы, и были они так же счастливы, как белые лошади, когда к ним вернулся их маленький белый жеребёнок. Среди подбежавших людей были и Нонно с бабушкой, и мальчик Йири с братьями и сёстрами, папа и мама Юм-Юма и множество людей, с которыми я не был знаком. Они смеялись и плакали от счастья, обнимали и целовали своих вновь обретённых детей.
Но моего отца-короля среди них не было.
Белые лошади поняли, что в них больше нет нужды, и направились обратно в Сумрачный лес. Они помчались назад по зелёным лугам, а впереди всех скакал маленький белый жеребёнок.
Юм-Юм с жаром рассказывал папе и маме обо всех наших приключениях, и он не заметил, как я открыл маленькую калитку сада, где цветут розы. И никто не обратил внимания на то, что я исчез. И хорошо. Потому что мне хотелось пойти одному, я шёл под серебристыми тополями – они звенели по-прежнему, и, как всегда, розы были в цвету. И тут я увидел. Я увидел моего отца-короля.
Он стоял на том же месте, где я попрощался с ним, когда отправился в Страну Тридесятую. Он стоял, протягивая ко мне руки, и я бросился к нему и обнял его крепко-крепко, а он прижал меня к себе и прошептал:
– Мио, мой Мио!
Потому что мой отец-король любит меня и я очень люблю моего отца-короля.
О, какой это был счастливый день! Мы играли вместе с Юм-Юмом в саду, где цветут розы, и вместе с нами играли Нонно и его братья, и Йири с братьями и сёстрами, и все остальные ребята. Мы показали им шалаш, который мы построили с Юм-Юмом, и он им очень понравился. Мы скакали на Мирамис, и она легко перескакивала через розовые кусты. Мы затеяли игру с моим плащом. Он был мой, потому что брат Нонно не захотел взять его назад.
– Подкладка-то уж во всяком случае твоя, Мио, – сказал он.
Мы с ребятами играли в жмурки. Я надел плащ подкладкой наружу, бегал вокруг розового куста и кричал:
– Не поймаете! Не поймаете!
И конечно же никто не смог меня поймать.
Стало смеркаться, и ребята разошлись по домам. Папы и мамы ждали их: ведь это был самый первый вечер их возвращения домой.
Мы с Юм-Юмом остались в шалаше одни. Мы играли на своих дудочках, пока сумерки совсем не сгустились. За мной пришёл мой отец-король. Я пожелал Юм-Юму спокойной ночи, и он побежал домой. И я пожелал спокойной ночи Мирамис, которая паслась на травке возле нашего шалаша. Я взял моего отца-короля за руку, и мы пошли домой через сад, где цветут розы.
– Мио, мой Мио, мне кажется, ты подрос за время твоего отсутствия, – заметил мой отец-король. – Думаю, сегодня мы сделаем новую зарубку на кухонном дверном косяке.
Мы шагали под серебристыми тополями, и сумерки наполняли сад лёгким голубым туманом, белые птицы укрылись в своих гнёздах, и только на верхушке самого высокого тополя одиноко примостилась птица Печаль. Она пела. Интересно, о чём она могла петь теперь, когда все дети вернулись домой? Я подумал, наверно, она всегда найдёт о чём петь.
Далеко в лугах пастухи разжигали костры, один за другим они вспыхивали в темноте, и это было так красиво.
Послышалась старинная мелодия, которую они играли на пастушьих дудочках.
Мы шли, держась за руки, мой отец-король и я, и легонько покачивали руками. Мой отец-король смотрел на меня, улыбаясь, и я смотрел на него и чувствовал себя таким счастливым!
– Мио, мой Мио, – всё повторял мой отец-король. А больше он ничего не говорил. – Мио, мой Мио…
Пока мы шагали в сумерках, настал вечер. А следом и ночь.
Уже давно живу я в Стране Далёкой. И всё реже и реже думаю о том, как я жил на Уппландсгатан. Только Бенку я вспоминаю часто. Я надеюсь, что он больше обо мне не тоскует. Но ведь у Бенки есть папа и мама, и, наверно, он нашёл себе нового друга.
Иногда я вспоминаю тётю Эдлу и дядю Сикстена. И больше уже на них не сержусь. Интересно, а они вообще заметили, что я исчез? Может, тётя Эдла думает, что если она пойдёт в парк Тегнера, то обнаружит меня на какой-нибудь скамейке. Она, может быть, думает, что я сижу там под фонарём, грызу яблоко и забавляюсь с пустой бутылкой из-под пива или ещё с каким-нибудь мусором. И может, она воображает, что, сидя на скамейке, я гляжу на светящиеся окна и думаю о детях, которые ужинают со своими папами и мамами. И тогда она, возможно, злится, что я до сих пор не принёс её любимые сухарики.
Но она ошибается, тётя Эдла. Ох, как же она ошибается! Нет никакого Буссе на лавочке в парке Тегнера. Потому что он живёт в Стране Далёкой. Слышите? Он живёт в Стране Далёкой! Он там, где звенят серебристые тополя… Он там, где по ночам горят костры… Там, где есть хлеб, утоляющий голод… Он живёт там со своим отцом-королём, которого он так же любит, как любит его отец-король.
Вот так обстоят дела. Бу Вильхельм Ульсон теперь находится в Стране Далёкой, и ему замечательно живётся у его отца-короля.