Мио, мой Мио !
Шрифт:
Я оглядел всю ребятню, одного за другим.
– А кто же из вас дочурка ткачихи? – спросил я.
Но ответом мне было полное молчание.
– Кто из вас дочурка ткачихи? – повторил я свой вопрос. Мне так хотелось поскорее рассказать ей, что надетый на мне плащ так меня выручил, потому что материю на его подкладку соткала её мама.
– Её дочкой была Милимани, – сказал брат Нонно.
– Где же она?
– Вон там она лежит, – вздохнул брат Нонно.
Дети отошли в сторону.
У самого берега в набегающих волнах на каменном выступе скалы лежала девочка. Я кинулся к ней и упал на колени. Она лежала неподвижно, глаза её были закрыты. Её личико было белым-белым, без кровинки, а на маленьком тельце были видны следы ожогов. Девочка была мертва.
– Это она погасила факел, – сказал брат Нонно.
О, в какое я пришёл отчаяние и что теперь могло меня порадовать?! Ведь маленькая Милимани погибла из-за меня!
– Не огорчайся, – стал утешать меня брат Нонно. – Милимани сама решила, как ей поступить. Это был её выбор. Она знала, что её крылья займутся огнём.
– Но ведь она умерла! – с горечью воскликнул я.
Брат Нонно взял её обгорелые ручки в свои.
– Нам придётся оставить тебя одну, Милимани, – сказал он. – Но, прежде чем уйти отсюда, мы споём тебе колыбельную песню.
Все дети уселись на скале вокруг девочки и запели. Эту песню они сами сочинили для Милимани.
– Про какую это тёмную воду вы поёте? – спросил Юм-Юм. – Тёмной воды больше нет. Теперь только светлые ласковые волны будут петь вашу песню для Милимани.
– Жаль, нам не во что её завернуть, – посетовала сестрёнка Йири. – Ей было бы не так жёстко спать на голой скале.
– Вот же мой плащ, – сказал я. – Мы завернём её в ткань, что соткала её матушка.
И я обернул маленькое тельце плащом с подкладкой из волшебной ткани, что подшила ткачиха. И была эта ткань мягче яблоневых лепестков, легче ночного ветерка, теплее крови, что течёт из самого сердца. И эту волшебную ткань соткала её родная мать. Я бережно обернул мой плащ вокруг Милимани. Пусть будет ей мягко лежать на скале.
И тут свершилось чудо. Милимани открыла глаза и взглянула на меня. Она не шевелилась. Просто смотрела. Потом приподнялась и села, с удивлением поглядев на окруживших её детей. Потом она огляделась вокруг и удивилась и того больше.
– Какое голубое озеро! – проговорила она.
А потом она сбросила кутавший её плащ и встала. И оказалось, что на её теле и следа ожогов не осталось. Ох, как же мы все были счастливы, что Милимани ожила!
Вскоре мы увидели, как вдали показалась лодка. Кто-то мощно работал вёслами, и она, скользя по гладкой воде, быстро приближалась к нам. И вот уже мне удалось разглядеть в ней Кузнеца, кующего мечи, и рядом с ним – Эно. Лодка причалила к скале, и они оба спрыгнули на берег.
– Ну что я говорил? – воскликнул Кузнец, и голос его прозвучал громовым раскатом. – Что я вам говорил? «Приближается час последней битвы рыцаря Като». Вот что я вам говорил!
Эно поспешил мне навстречу.
– Я хочу кое-что показать тебе, принц Мио, – сказал он.
Эно протянул свою морщинистую руку. У него на ладони лежал маленький зеленоватый листочек. Маленький прелестный листочек, слабенький, только-только начавший зеленеть, с едва заметными прожилочками.
– Он вырос в Мёртвом лесу, – сказал Эно. – Я только что обнаружил его на ветке. – Он радостно закивал, и его лохматая голова закачалась на тонкой шее. – Теперь я буду каждое утро приходить в Мёртвый лес и смотреть, не проклюнулись ли там ещё новые зелёные листочки. А этот листочек я дарю тебе, принц Мио.
Он положил листочек мне на ладонь. Он отдавал мне самое прекрасное, что у него было, и снова кивнул головой.
– Я сидел в своём домике и всё время желал тебе удачи, принц Мио, – продолжал Эно. – Всё сидел и желал тебе удачи.
– А что я говорил? – подхватил Кузнец. – Я говорил: «Приближается час последней битвы рыцаря Като». Ведь именно так я и говорил!
– А как ты сумел вернуть свою лодку? – поинтересовался я.
– Волны сами пригнали её к моему берегу, – сказал Кузнец.
Я бросил взгляд на другой берег, туда, где была пещера Кузнеца и домик старого Эно.
А по озеру плыли лодки, много, много лодок. Они были полны незнакомых мне людей. Бледные, измождённые, они смотрели на солнце, на голубые воды озера, и на их лицах играли радостные улыбки. Они ещё никогда не видели солнца, а теперь мгла рассеялась, и они радовались его лучам, и чистой голубой озёрной воде, и освещённым солнышком скалам. Это было так прекрасно! И только груда уродливых камней, оставшихся от рухнувшего замка, портила вид. Но я подумал, что вот со временем эти камни обрастут мхом и все о них позабудут. Их скроет мягкий зелёный покров, никто и не вспомнит про страшный замок рыцаря Като. Я видел однажды розовые цветочки во мшанике. Они напоминают малюсенькие колокольчики и расцветают в расщелинах скал. Может быть, такие розовые колокольчики расцветут во мху, который укроет развалины замка рыцаря Като. «Будет очень красиво», – подумал я.
Дорога домой была длинной, но преодолевалась совсем легко. Дети ехали верхом на Мирамис, а совсем маленькие – на белом жеребёнке. Им это очень нравилось. Настала ночь, и Сумрачный лес превратился в Лес Лунного Света. Мы шагали посреди притихших деревьев. И вдруг Мирамис оглушительно громко заржала, а где-то вдали, в глубине леса, так же громко отозвалась вся сотня белых лошадей. Они мчались к нам, их копыта звонко ударяли о землю. Маленький белый жеребёнок тоже пытался заржать, подражая Мирамис, но его неокрепший голос звучал еле-еле. Но белые лошади услышали его. О, сколько было радости! Белый малыш вернулся домой!
Ну вот, теперь у нас была целая сотня лошадей, и больше никому уже не пришлось идти пешком. Я, конечно, скакал на Мирамис, а Юм-Юм, как всегда, сидел позади меня и ни за что не хотел пересесть ни на какую другую лошадь. Одну девочку, самую-самую маленькую, мы усадили на жеребёнка.
Мы скакали лесом, и уж до чего красиво смотрелись белые лошади, освещённые луной!
Вскоре что-то белое мелькнуло между деревьями. Это белел яблоневый цвет возле домика ткачихи. Ветки были усыпаны цветами, точно покрыты белым снегом, а домик выглядел так, будто он явился из сказки, из домика до нас доносилось лёгкое постукивание.