Мир без конца
Шрифт:
— Шериф ждет, — объявил он.
Мод обняла сына и со слезами прижалась к нему. Через несколько секунд Джеральд мягко отстранил ее. Джон вышел, Фитцджеральд-младший двинулся следом. Он был удивлен, что его не связали, не наложили цепи. Один раз бежать ведь удалось — неужели не боятся? Висельник пересек комнату констебля и вышел на улицу; за ним — родные.
Наверно, недавно был дождь, яркое солнце отражалось от мокрой земли, так что Ральф невольно зажмурился. Когда глаза привыкли к свету, Фитцджеральд разглядел собственную лошадь, оседланного Грифа, и на душе у него потеплело. Он взял поводья и шепнул гунтеру в ухо:
— Ты-то не предавал меня, правда, малыш?
Конь, обрадовавшись хозяину, дохнул. Шериф и его помощники, вооруженные до зубов, ждали верхом. Значит, отправиться в Ширинг предстоит на лошади, но под надежной охраной. Он понял, что на этот раз бежать не удастся. Затем присмотрелся. Шериф — да, но остальные не его помощники. Это люди графа Роланда. А вот и сам граф, с черными волосами, черной бородой, верхом на гнедом боевом коне. Что он здесь делает? Не сходя с коня, граф наклонился и передал Джону Констеблю пергаментный свиток.
— Прочтите это, если можете, — распорядился Роланд, как обычно, одной стороной рта. — Послание короля. Все заключенные графства помилованы и отпущены на свободу при условии поступления ко мне в королевскую армию.
— Ура! — крикнул Джеральд.
Мод разрыдалась. Мерфин заглянул констеблю через плечо и прочел послание. Ральф посмотрел на Алана. Тот спросил:
— Что это значит?
— Это значит, что мы свободны.
— Если я правильно понимаю, вы действительно свободны, — кивнул Джон Констебль и посмотрел на шерифа: — Вы подтверждаете?
— Подтверждаю.
— Тогда всё. Эти люди могут идти с графом. — Констебль свернул свиток.
Ральф посмотрел на брата. Мерфин плакал. От радости или от досады? Но времени на раздумья не было.
— Поехали, — нетерпеливо сказал Роланд. — Все формальности завершены, так что в путь. Король во Франции. Нам предстоит долгая дорога.
Он развернул лошадь и поехал по главной улице. Фитцджеральд-младший пришпорил Грифа и не долго думая рысью двинулся следом.
41
— Вы проиграете. — Грегори Лонгфелло уселся поудобнее в большом кресле в зале дома аббата. — Король все равно пожалует Кингсбриджу право самоуправления.
Годвин смотрел на него не отрываясь. Этот законник помог ему выиграть два дела в королевском суде — против графа и против гильдии. Коли уж такой борец признает поражение, катастрофы не избежать. Но этого нельзя допустить. Если горожане получат права самоуправления, аббатство окажется на обочине. Несколько сотен лет городом правил настоятель. В понимании Годвина Кингсбридж и существовал только для того, чтобы служить аббатству, которое, в свою очередь, служит Богу. И что, теперь монастырь станет просто частью города, где верховодят купцы, служащие богу денег? И в Книге жизни будет записано, что аббатом, позволившим этому случиться, стал Годвин? Он уныло спросил:
— Вы уверены?
— Я всегда уверен.
Монах разозлился. Наглая самоуверенность Грегори хороша, когда он измывается над противниками, но когда оборачивается против тебя, то приводит в бешенство.
— Вы проделали путь до Кингсбриджа, дабы сказать мне, что не в состоянии выполнить мою просьбу?
— И получить гонорар.
Годвину захотелось вышвырнуть Лонгфелло в рыбный садок прямо в лондонском наряде. Был канун Троицы, назавтра открывалась ярмарка. На лужайке к западу от собора сотни торговцев устанавливали лотки; разговоры, крики доносились даже сюда. Бывшие соученики по университету сидели по разные стороны обеденного стола. Филемон, устроившись на скамейке сбоку, попросил законника:
— Может быть, вы объясните лорду аббату, как пришли к столь печальному выводу?
Он говорил теперь полуподобострастно-полупрезрительно. Годвину это не очень нравилось. Лонгфелло не среагировал на тон послушника.
— Разумеется, — ответил он. — Король во Франции.
Годвин заметил:
— Он там уже почти год, но ничего особенного не произошло.
— Этой зимой все переменится.
— А что такое?
— Вы должны были слышать о французских рейдах на наши южные порты.
— Я слышал, — кивнул Филемон. — Говорят, французские моряки насиловали кентерберийских монахинь.
— Мы вечно жалуемся, что враги насилуют наших монахинь, — устало отмахнулся Грегори. — Тогда простолюдины терпимее к войне. Но Портсмут действительно сожгли, и морские пути оказались под угрозой. Как вы могли заметить, цены на вашу шерсть упали.
— Мы заметили.
— Частично это объясняется тем, что переправлять ее по морю во Фландрию стало очень сложно. И на бордоские вина цена подскочила по этой же причине.
«Мы не могли покупать вино и по прежним ценам», — подумал Годвин, но вслух ничего не сказал. Грегори продолжал:
— Судя по всему, эти рейды лишь для затравки. Франция собирается напасть флотом. Наши осведомители утверждают, будто свыше двухсот французских судов стоят на якоре в устье реки Звин.
Аббат обратил внимание, что законник говорит о «наших осведомителях» так, словно заседает в правительстве, хотя на самом деле лишь передавал слухи. И все же звучало убедительно.
— Но что война с Францией имеет общего с тем, получит Кингсбридж права самоуправления или нет?
— Налоги. Королю нужны деньги. Приходская гильдия уверяет, что, если купцов освободить от опеки аббатства, город станет богаче и будет платить больше налогов.
— И король в это верит?
— Прежде это себя оправдывало. Поэтому его величество и создавал королевские города с самоуправлением. В них развивается торговля, а торговля приносит налоги.
Опять деньги, с отвращением подумал Годвин.