Мир без конца
Шрифт:
— А где-нибудь когда-нибудь олдерменом становилась женщина?
— Насколько мне известно, нет. Да и мужчина не становился в твоем возрасте. И то и другое против тебя. Я не утверждаю, что ты победишь. Я только говорю, что больше Элфрика никому не одолеть.
У Суконщицы слегка кружилась голова. Неужели это возможно? Справится ли она? А как же ее решение посвятить себя медицине? И что, в городе не найдется олдермена получше?
— А Марк Ткач? — спросила она Дика.
— Дельно. Особенно с такой шустрой женой. Правда, его считают бедным ткачом.
— Но сейчас он на коне.
— Благодаря твоему сукну. Но, знаешь, люди не очень доверяют новым деньгам. Его могут назвать выскочкой. Олдермен должен быть из крепкой семьи, такой, где у отцов водились деньги, а желательно еще и у дедов.
Керис очень хотелось помешать Элфрику заполучить эту должность, но она не была уверена в своих силах. Суконщица думала о терпении и проницательности отца, о его добродушной общительности, о неиссякаемой энергии. Обладает ли она этими качествами? Девушка посмотрела на Мерфина. Тот улыбнулся:
— Ты будешь лучшим олдерменом Кингсбриджа всех времен.
Его непоколебимая убежденность решила дело.
— Хорошо. Я попробую.
В пятницу ярмарочной недели Годвин пригласил Элфрика на дорогой ужин, заказав вареного лебедя с имбирем и медом. Им прислуживал Филемон, который также сел за стол.
Город решил избрать нового олдермена, и почти сразу основными соперниками выступили Элфрик и Керис. Настоятель не любил Элфрика, но считал полезным. Он был посредственным строителем, но сумел войти в доверие к Антонию, поручавшему ему все работы в соборе. Став аббатом, Годвин увидел в Элфрике послушного исполнителя своей воли и сохранил его. Мастера не очень любили и в городе, но он нанимал на работу либо передавал заказы большинству строителей и поставщиков строительных материалов, и те, в свою очередь, обхаживали его в надежде на получение договоров. Наладив с ним отношения, подрядчики хотели, чтобы строитель занял должность, позволявшую ему и дальше им благодетельствовать. Это усиливало позицию Элфрика.
— Я не люблю туман. — Годвин без предисловий заговорил о деле.
Строитель попробовал лебедя и удовлетворенно промычал:
— В каком смысле?
— Выборы нового олдермена.
— По самой своей природе выборы всегда туманны, если только не один кандидат.
— Предпочел бы именно этот вариант.
— Я тоже, при условии, что кандидатура будет моей.
— Именно это я и предлагаю.
Элфрик оторвал взгляд от тарелки.
— Правда?
— Скажи мне, Элфрик, ты очень хочешь стать олдерменом?
— Очень. — Вышло хрипло, и гость отпил вина. — Я заслужил, — продолжил он с каким-то негодованием. — Я ведь не хуже остальных, правда? Почему же мне не быть олдерменом?
— Ты поддержишь прошение о хартии?
Гость пристально посмотрел на Годвина и задумчиво спросил:
— Вы просите меня не поддерживать?
— Если тебя изберут олдерменом, да.
— Предлагаете помощь?
— Да.
— Но какую?
— К примеру, устранить соперника.
Элфрик с сомнением смотрел на аббата:
— Не понимаю как.
Годвин кивнул Филемону, и тот заявил:
— Мы считаем, что Керис еретичка.
Строитель уронил нож.
— Вы собираетесь судить ее за колдовство?
— Только никому не говорите, — ответил послушник. — Если она узнает, то может бежать.
— Как Мэтти Знахарка.
— Я пустил слух, что Мэтти поймали и в субботу будут судить. Но в последний момент обвиняемой окажется другая.
Элфрик кивнул:
— А поскольку это церковный суд, то не требуется ни обвинительных заключений, ни присяжных. — Он поднял глаза на Годвина: — И вы будете судьей.
— К сожалению, нет. Председательствовать будет епископ Ричард. Так что нам придется доказывать.
— И у вас есть свидетельства?
— Кое-что есть, но хотелось бы больше, — ответил Годвин. — Того, чем мы располагаем, хватило бы для какой-нибудь старухи, женщины безродных и друзей вроде Полоумной Нелл. Но Керис хорошо знают, она из богатой влиятельной семьи, о чем мне вряд ли нужно лишний раз напоминать.
— Как нам повезло, что ее отец прикован к постели, — вставил Филемон. — Богу угодно, чтобы он не смог защитить ее.
Аббат кивнул.
— И тем не менее у Суконщицы много друзей. Наши свидетельства должны быть убедительными.
— И что вы предлагаете?
Ответил Филемон:
— Было бы неплохо, если бы кто-нибудь из ее родных заявил, что она призывала дьявола, или переворачивала распятие вниз головой, или разговаривала с кем-то в пустой комнате.
Какое-то время Элфрик непонимающе смотрел на послушника, затем до него дошло.
— А-а! Так вы имеете в виду меня?
— Прежде чем ответить, хорошо подумай.
— Вы просите меня помочь отправить свояченицу на перекресток Висельников.
— Твою свояченицу, мою двоюродную сестру — да.
— Хорошо, я подумаю.
Годвин читал на лице Элфрика тщеславие, жадность, гордыню и думал о том, что Бог даже человеческие слабости направляет на благие цели. Монах видел Строителя насквозь. Должность олдермена обременительна для таких бескорыстных людей, как Эдмунд, который использовал власть во благо городских купцов, но для того, кто думает лишь о собственной выгоде, она предлагает бесконечные возможности для обогащения и удовлетворения честолюбия. Мягко, словно убаюкивая, Филемон продолжил:
— Если вы никогда не замечали ничего подозрительного, тогда, конечно, и говорить не о чем. Но я прошу вас напрячь память.
Аббат вновь подумал о том, как многому научился Филемон за последние два года. Нескладный прислужник аббата исчез. Он вел беседу как архидьякон.
— Вы могли бы припомнить случаи на первый взгляд безобидные, но в свете нашего разговора наводящие на мрачные мысли. По зрелом размышлении может показаться, что случаи эти не так уж невинны.
— Я вас понял, брат, — кивнул Элфрик.