Мир без конца
Шрифт:
А кроме знаний, у нее есть чутье. Так говорит и мать Сесилия — настоятельница ведь предлагала ей стать монахиней. Что ж, в монастырь она, конечно, не пойдет, но может заменить Мэтти. Почему бы и нет? С суконным делом справится и Марк Ткач — там основная работа уже выполнена.
Можно поискать других знахарок — в Ширинге, Винчестере, может быть, в Лондоне, поспрашивать их: что помогает, что не удается. Мужчины неохотно рассказывают о своих ремесленных навыках — «тайнах», как они их называют, будто в способе дубления кожи или в том, как подковать лошадь, заключается что-то сверхъестественное, — но женщины обычно легко делятся друг с другом знаниями. Нужно будет почитать древних. Наверно, в них тоже есть правда. Может, чутье, о котором говорит Сесилия, позволит извлечь из многословия рациональные зерна.
Суконщица шла обратно медленно, боясь того, что увидит в госпитале. Будь что будет. Либо отец поправится, либо нет. Она могла лишь сделать все для того, чтобы в будущем по возможности помогать людям.
Пробираясь через ярмарку к аббатству, девушка глотала слезы. Войдя в госпиталь, Керис боялась поднять глаза на отца. Подошла к постели, вокруг которой толпились люди: мать Сесилия, Старушка Юлия, брат Иосиф, Марк Ткач, Петронилла, Алиса, Элфрик. Чему быть, тому не миновать, подумала Суконщица, дотронувшись до плеча сестры. Та отодвинулась, пропуская. И Керис увидела отца. Он был жив, в сознании, хотя очень изможденный и бледный. Эдмунд посмотрел на дочь и слабо улыбнулся:
— Боюсь, я вас напугал. Прости, моя дорогая.
— Слава Богу. — И Керис разрыдалась.
В среду утром Мерфин в сильном смятении подошел к лотку невесты:
— Бетти Бакстер только что задала мне странный вопрос. Она хотела знать, кто будет против Элфрика на выборах олдермена.
— Каких выборах? Олдермен — мой отец… Ой! — Девушка все поняла. Элфрик разнес, что Эдмунд слишком стар, болен и городу нужен новый олдермен. И прочил на это место себя. — Нужно сейчас же все рассказать отцу.
Молодые люди вышли с ярмарки и пересекли главную улицу. Эдмунда перенесли домой вчера. Он сказал — совершенно справедливо, — что в госпитале ему ничем не помогли, лишь пустили кровь, отчего стало только хуже. Ему постелили в гостиной на первом этаже. Суконщик полулежал на куче подушек и казался таким слабым, что Керис побоялась волновать отца, но Мерфин сел рядом и все выложил.
— Элфрик прав, — кивнул Эдмунд. — Посмотри на меня. Я с трудом сижу. А приходской гильдии нужен крепкий вожак. Это не для калеки.
— Но ты скоро поправишься!
— Может быть. Однако я старею. Ты, наверно, заметила, каким я стал рассеянным. Вечно все забываю. Провально медленно реагировал на изменение рынка шерсти. В результате в прошлом году потерял много денег. Слава Богу, нас спасло алое сукно. Но это сделала ты, Керис, не я.
Она, конечно, все это знала, но смириться не могла:
— Ты что, вот так отдашь все Элфрику?
— Конечно, нет. Это была бы катастрофа. Он просто раб Годвина. Даже после того, как мы получим права самоуправления, нам нужен олдермен, который сможет отстоять город в стычках с аббатством.
— И кто бы это мог быть?
— Поговорите с Диком Пивоваром. Он один из самых богатых людей в городе, а олдермен должен быть богат, купцы должны его уважать. Дик не боится ни Годвина, ни других монахов. Пивовар хороший вождь.
Керис отчаянно не хотелось этого делать. Ей казалось, тем самым отец смиряется со смертью. Девушка знала его только олдерменом и не хотела, чтобы ее мир менялся. Мерфин понимал причину этого упорства, но попытался уговорить:
— Мы вынуждены, пойми. Если закрывать глаза на то, что происходит, кончится тем, что все окажемся под Элфриком. И тогда беда — этот болван ведь может даже забрать прошение о хартии.
— Ты прав. Пойдем к Дику.
У Дика Пивовара по всей ярмарке было разбросано несколько телеге огромными бочками. Его дети, внуки, свояки торговали элем, только успевая разливать. Керис и Мерфин увидели его в тот момент, когда он подавал пример, приканчивая большую кружку собственного продукта, глядя, как семья зарабатывает ему деньги. Молодые люди отвели его в сторонку и объяснили, в чем дело. Дик спросил:
— Когда Эдмунд умрет, я полагаю, его состояние будет поделено между тобой и сестрой?
— Да.
Отец уже говорил Керис, что такова его воля.
— Если наследство Алисы добавится к состоянию Элфрика, он будет очень богат.
Суконщица поняла, что половина денег, заработанных ею на алом сукне, действительно отойдет сестре. Негоциантка не думала об этом раньше, поскольку не допускала мысли о том, что отец может умереть. Мрачная перспектива ее потрясла. Сами по себе деньги не имели для нее значения, но и не хотелось помогать Элфрику стать олдерменом.
— Но важно не только богатство, — возразила она. — Нужен человек, который сможет постоять за купцов.
— Тогда ты должна найти ему конкурента, — ответил Дик.
— Вы согласитесь? — прямо спросила девушка.
Пивовар покачал головой:
— И не трудись уговаривать меня. В конце недели я передаю дело старшему сыну. А сам намерен остаток дней не варить пиво, а пить его. — Он сделал большой глоток и с удовольствием отрыгнул.
Керис поняла, что настаивать бесполезно: Дик говорил очень твердо.
— И кого, как вы думаете, мы можем выдвинуть?
— Есть только одна возможная кандидатура — ты.
Керис оторопела:
— Я? Но почему?
— Ты начала всю эту историю с хартией, мост твоего жениха спас шерстяную ярмарку, алое сукно во многом выручило город после падения цен на шерсть. Ты дочь нынешнего олдермена, и хотя эта должность не передается по наследству, все считают, что у вожаков и дети вожаки. Так оно и есть. По сути, ты выполняла обязанности олдермена почти целый год, с тех пор как отец начал слабеть.