Мир без конца
Шрифт:
— Помню, как обнимал тебя за этой колонной, — улыбнулся Мерфин.
— Я тоже, — отвернулась Керис.
— Ты для меня значишь то же, что и тогда. Вообще-то я именно поэтому и приехал.
Бывшая невеста развернулась и сердито посмотрела на него:
— Но ты женился.
— А ты стала монахиней.
— Но как же ты мог жениться на ней… на Сильвии, если любил меня?
— Мне казалось, я смогу забыть тебя. Но не получилось. Уже потом, когда думал, что умру, понял, что так и не освободился от тебя.
Ее
— Я знаю. — Она опять отвернулась.
— И ты тоже.
— Во мне ничего не изменилось.
— А ты пыталась?
Врачевательница посмотрела ему в глаза.
— Одна монахиня…
— Та, что была с тобой в госпитале?
— Откуда ты знаешь?
— Она заплакала, увидев меня. Я сразу не понял почему.
— Мэр дорога мне. И любит меня. Но…
— Но это совсем не то.
— Да.
Мерфин ликовал, однако попытался не показать этого.
— В таком случае ты должна снять с себя обет, покинуть монастырь и выйти за меня замуж.
— Покинуть монастырь?
— Понимаю, сначала нужно снять приговор за колдовство, но это, несомненно, осуществимо — мы подкупим епископа, архиепископа, даже папу, если нужно. Я могу себе это позволить…
Она-то как раз сомневалась, что все так легко, но это не главное.
— Я, конечно, не против… Но понимаешь, я обещала Сесилии оправдать ее доверие… Мне нужно помочь Мэр освоиться на новой должности… Мы должны построить новую сокровищницу… И только я как следует ухаживаю за Старушкой Юлией…
Фитцджеральд растерялся.
— Это так важно?
— Еще бы! — рассердилась Керис.
— Я думал, монастырь — место, где молятся старушки.
— И лечат больных, и кормят бедных, и возделывают тысячи акров земли. Это по меньшей мере так же важно, как строить мосты и церкви.
Об этом зодчий не подумал. Возлюбленная всегда скептически относилась к религиозным строгостям. Она поступила в монастырь под давлением, это была тогда единственная для нее возможность остаться в живых. Но оказалось, приговоренная полюбила свою кару.
— Ты похожа на заключенного, который упирается и не хочет выходить из темницы, хотя дверь широко открыта.
— Дверь не открыта. Мне придется снять обет. Мать Сесилия…
— Все эти вопросы можно решить. Давай сразу и начнем.
Монахиня выглядела очень несчастной.
— Не знаю.
Строитель видел, что она мечется, и дивился.
— Да ты ли это? — с сомнением спросил Мерфин. — Ты же всегда ненавидела лицемерие и вранье, которые видела в аббатстве. Ленивые, жадные, лживые, деспотичные…
— Да, это верно по отношению к Годвину и Филемону.
— Тогда покинь эту обитель.
— И что дальше?
— Выходи за меня замуж, что же еще.
— И все?
И вновь Мостник растерялся.
— Это все, чего хочу я.
— Неправда. Ты еще хочешь строить дворцы и замки. И самое высокое здание в Англии.
— Если тебе нужно о ком-то заботиться…
— То что?
— У меня есть трехлетняя дочь. Ее зовут Лолла.
Это, кажется, привело Керис в чувство. Она вздохнула.
— Я занимаю довольно высокую должность в женском монастыре, где тридцать пять монахинь, десять послушниц и двадцать пять служек, где есть школа, госпиталь и аптека. И ты просишь меня бросить все это, чтобы ходить за маленькой девочкой, которую я никогда не видела.
Фитцджеральд больше не спорил.
— Я только знаю, что люблю тебя и хочу быть с тобой.
Помощница Сесилии невесело усмехнулась:
— Если бы ты сказал мне только это и больше ничего, может, и уговорил бы.
— Я растерялся. Так ты мне отказываешь?
— Не знаю.
55
Уснуть Мерфин не мог. Он привык спать на постоялых дворах, а сопение Лоллы только успокаивало его, но сейчас думал и думал о Керис. Его глубоко потрясла реакция любимой. Мастер понял, что толком не пытался даже представить, каково Керис будет увидеть его. Лишь в кошмарах переживал, что она могла измениться, а в глубине души надеялся на радостное примирение. Конечно, Керис его не забыла, но Фитцджеральд понимал, что девять лет бывшая невеста не только тосковала о нем. Суконщица не из таких.
И все-таки Мостник ни за что не поверил бы, что возлюбленная так привяжется к своему делу. Строптивица всегда настороженно относилась к Церкви. С учетом того, насколько опасно было критиковать ее, она могла скрывать правду. Поэтому, узнав, что Керис не так уж и хочет покидать монастырь, мастер пал духом. У него еще укладывалось в голове, что дочь Эдмунда боится смертного приговора, вынесенного епископом Ричардом, или того, что с нее не снимут обет, но правды строитель и предположить не мог: монастырская жизнь наполнила ее, монахиня вовсе не стремится расстаться с ней и выйти за него замуж.
Мерфин разозлился. Нужно было сказать: «Я проехал тысячу миль, чтобы просить тебя стать моей женой. Как ты можешь говорить „не знаю“?» Придумал еще кучу ответов. Может, и хорошо, что они сразу не пришли в голову. Пока она попросила дать ей время прийти в себя и подумать. Мерфин согласился — а что ему еще оставалось? — но душа болела почти непереносимо. Наконец архитектор погрузился в беспокойный сон.
Лолла разбудила его привычно рано, и они спустились поесть каши. Зодчий подавил желание тут же пойти в госпиталь и поговорить с Керис. Она просила подождать, так чего ее дергать — будет только хуже. Вдруг Мерфина осенило: его ждет, быть может, еще немало потрясений, — и неплохо бы узнать все, что произошло в Кинге — бридже.