Мир без лица. Книга 2
Шрифт:
— В военном деле. — Мэри произносит это слово с таким удовольствием, точно всегда мечтала служить в военном флоте.
Война. Вот как. Идешь себе, значит, идешь по песочку, предвкушаешь впереди оазис, озеро, пальмы, простую здоровую пищу и теплый прием со стороны бедуинов каких-нибудь, а там тебя поджидает… война? Все мы, в едином порыве, ежимся от нехороших предчувствий. Нас только шестеро! И двое, что бы ни говорил Гвиллион святому отцу, смертны. Если в них попадет стрела или пуля… А если в нас? Что будет с нашими, живучими, но отнюдь не несокрушимыми фоморскими телами? Гвиллион, конечно, может рассыпаться в песок или свиться огненным смерчем, а потом вернуться в прежнюю форму, но мы гибнем, если не
А главное — ЧЬЯ это война? Не наша. Тогда чья? Может, скажешь, Мэри, якорь тебе в зубы, Рид?
— Мы ведь постоянно цапаемся, — издали начинает пиратка. — Вечно у духов какие-то разборки, передел территорий, выяснение, кто кому больше с начала времен задолжал…
— Всё как у людей, — усмехается Мореход. — Ты главное говори, главное.
— А ты почаще перебивай — я и к утру не закончу! — огрызается Мэри. — Море гневается на эту самую синьору Уия, которая на самом деле одержима сущностью по имени Помба Жира, великой мастерицей мужчин ловить и в своих целях использовать. И в отличие от Матери Вод, ни любви, ни ответственности, ни жалости для нее не существует. Сейчас у нее есть идея, как присвоить себе всю эту пустыню…
— Да пусть забирает, сделает одолжение! — рычит Мулиартех. — Кому нужна эта чертова прорва песку и соли?
— Ты не понимаешь, — мягко возражает Мэри. — Эта пустыня — не просто мерзкое место, где ничего не растет. Это ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ мерзкое место, где ничего не растет. Граница между мирами, вот что она такое. Полоса отчуждения. Тот, кто ее захватит, получит огромную власть. Ни мы, ни ваши люди по ту сторону мира не будут в безопасности.
— Не было печали — духи накачали, — ворчит Мулиартех. — Наши люди? — запоздало соображает она. — Кто? Мирра? И Нудд, старый пройдоха, тоже влип?
Мэри многозначительно кивает.
— Зря я их отпустила, зря… — бормочет Мулиартех. — Девчонка совсем неопытная, Нудд вообще боец никакой, у них там и своих проблем хватает, а тут еще в пограничники записывайся, охраняй себя от этой Помбы.
— Помба Жира, — веско говорит Мэри, — легко находит себе сторонников в любом мире. В море Ид ее сила — в каждой капле.
Еще бы. Если она — повелительница секса, то в подсознании она — персона грата на любом острове. Нет людей, которые ей не подвластны. Надо только довести эту власть до готовности пожертвовать ВСЕМ ради любовных утех. Только Мирра — крепкий орешек. У этой девицы либидо под жаждой власти еще в детские годы похоронено. Она свой любимый-дорогой контроль над ситуацией за аморальные наслаждения не продаст. Скорее мы, две влюбленных парочки, склонимся перед Помба Жирой без единой мысли в голове. Вся надежда на Марка и Фреля. Из них-то парочка не получится… надеюсь.
Как же все запуталось! Мы шли сюда, чтобы узнать, что нам, фоморам, готовит неведомая, опасная человеческая любовь. А наткнулись еще и на необузданный секс, войну между духами и границу между вселенными. До чего интересная жизнь нас ждет! Только, боюсь, короткая.
— Чем же нам помогут Легба и Каррефур? — спрашивает Морк по существу.
— Они — ваше главное оружие, чтобы обуздать Помбу Жира. Один из них — вторая ее сторона, господин и повелитель, второй — дух несчастий, который создаст ей любые проблемы, по вашему выбору. Надо только подобраться к ней поближе, успокоить ее подозрения. Она надеется заполучить вас четверых со всеми потрохами — духов моря и огня, могучих и, гм, несвободных сердцем. Смертных она в расчет не примет. Вы — ее самая желанная добыча, а эти двое — так, повод залучить вас к себе во дворец.
— А у нее целый дворец? — оживляется Гвиллион.
— Еще какой! — округляет глаза Мэри. — Подобающий истинной властелинше!
— Чтобы стать полноценной властелиншей, ей придется уничтожить не только законных демиургов — Мирру
— Так и было задумано! — торжествующе заключает Мэри. — Тебя не будет, Иеманжа запрется в гротах, в которых и без того сидит безвылазно, демиурги — только люди, что они понимают в тонкостях божественных разборок?
— Всё! — раздается голос Морехода. — Всё. Потому что они эти разборки и придумали. И вас они придумали. И меня.
Глава 4. Я пожалуюсь твоей маме!
Если я хоть ЧТО-ТО смыслю в законах жанра, сейчас эта железная дрына должна уменьшиться до размеров авторучки, или раствориться в воздухе, или зависнуть над дорогой, указуя кратчайший путь к спасению Нудда… Не тащить же мне ее назад, по осточертевшему небесному мосту! У меня от него ощущение, как от дорожек в аэропорту — полу-едешь, полу-идешь по бесконечной, едва ползущей ленте, в руках у тебя тяжести, впереди у тебя дорога, на сердце у тебя печаль, и намертво застывшее «сейчас» не пускает тебя в кажущееся недостижимым «потом»… А когда лента подъезжает к вратам в желанное «потом», кажется, что все случилось слишком быстро.
Эх, с каким удовольствием я предалась бы рефлексиям! Как глубоко ушла бы в воспоминания об особенном, предполетном неуюте аэропортов, откуда небесные мосты ведут на другую сторону тверди. Но мне надо вернуться на поляну, поросшую жемчужно-белыми лотосами. Нудд там, в болоте забвения. Хитрюга Видар отыскал оружие против всемогущего врага внутри самого врага. Обеспамятевший Нудд может сидеть там у ног… у ног… у чьих ног он может там сидеть?
Да, черт возьми, да! Видар прав, я ни черта не помню из взаимоотношений скандинавских богов, которые так нравились мне… в детстве. Я читала про них взахлеб и безбожно путала все, что прочла. А потом я устроила уютный заповедник для жестоких и высокомерных языческих идолов, не задумываясь о том, что они натворят с моей вселенной, оставшись без всевидящего ока и всепорющей руки. И, теперь, чтобы справиться с ними, мне необходимо вызнать кучу деталей про их семейное и общественное положение. И в первую очередь про Видара. Вот только у какого, простите, жреца мне узнать все подробности? Будь у меня время, я бы отправилась в ближайшее святилище, вперлась бы прямо с мечом, приставила бы служителю языческого культа острие к горлу и велела прочесть на память «Старшую Эдду». Но у меня нет времени! И служителей культов я пугать не люблю… А вдруг он драться полезет? Не убивать же его. Я не убийца. Даже после того, как погиб охранник, пристреленный из магического маузера (ну и ахинея, если вдуматься!), я уверена, что я — не убийца. Не знаю, почему. Интуиция. Женская.
Итак, где мне взять информатора, пока я не расплакалась, как последняя паникерша?!
— А почему ты уверена, что сама не помнишь всего, что нужно? — слышу я голос над своей головой. Знакомый голос. Такой… уверенный.
Прямо передо мной стоит бородатый мужик, отправивший нас сюда. На верную гибель отправивший.
— Ты должна помнить ВСЕ, что здесь есть. Иначе бы этого здесь не было. Память Видара — это ТВОЯ память. Значит… — он делает многозначительную паузу и смотрит на меня черными глазами. Странные темно-синие зрачки расширяются, затягивают вглубь.
Конечно. Подсознание хранит любое слово, прочитанное или услышанное, с младенчества до умирания мозга. Мы — живые склады информационного хлама, в котором надежно спрятаны крупицы полезного, да нет, бесценного знания. Но если представить себя магнитом, огромным, могучим магнитом, то можно поймать одно имя, чем-то важное имя…
Ага. Вот оно.
— Прости, мне пора! — бесцеремонно заявляю я, кладу легкий, но ужасно неудобный меч на плечо, подбираю пыльные, обтрепанные юбки и ступаю на эскалаторную ленту Бильрёста.