Мир чудес
Шрифт:
– Не согласен, – сказал Инджестри. – Я думаю, представляя прошлое в шутливом свете, мы делаем вид, что на самом деле оно не было таким уж важным. Может быть, мы таким образом скрываем его ужас. Мы содрогаемся, слыша о произошедшей вчера авиакатастрофе, в которой погибли семьдесят человек. Но когда речь заходит об ужасах, более удаленных во времени, мы реагируем менее эмоционально. Что такое сегодня атака легкой бригады? [53] Мы вспоминаем о ней как об ошибке военных и используем ее как дубинку для битья военачальников, которые, по убеждению общества, склонны к совершению ошибок. Это событие вдохновило стихотворение Теннисона [54] , которое претит нам, сегодняшним, своим возвышенным тоном, воспевающим бездумное подчинение. Мы зубоскалим об этом историческом факте и об этой поэтической поделке. Но разве кто-нибудь думает о тех молодых людях, которые шли в атаку? Разве кто-нибудь дает себе
53
Атака легкой бригады – один из эпизодов Крымской войны. В октябре 1854 г. лорд Кардиган повел легкую английскую бригаду на русские пушки, но, понеся огромные потери, вынужден был отступить; из 673 человек, участвовавших в атаке, погибли 272.
54
Это событие вдохновило стихотворение Теннисона… – Английский поэт Альфред Теннисон (1809—1902) написал стихотворение «Атака легкой бригады», воспевавшее подвиг английских воинов.
– Что-то в этом, пожалуй, есть, – задумчиво проговорил Линд. – Да, что-то есть. Шутка принижает ужасы, делает их малозначительными. А для чего? Не для того ли, чтобы на нас обрушивались новые ужасы? Не для того ли, чтобы мы ничему не могли научиться? Я никогда не пылал любовью к шуткам. Теперь я начинаю задавать себе вопрос – не есть ли они зло?
– Ерунда это, Юрген, – сказал Инджестри. – Я говорил только об одной стороне юмора. Он абсолютно необходим в жизни. Это одно из достижений цивилизации. Без юмора человечество не было бы человечеством.
– Я знаю, что англичане особо ценят юмор, – сказал Линд. – У них очень тонкое чувство юмора, и они нередко считают его лучшим в мире, как и свой мармелад. А это напоминает мне, что во время Первой мировой войны англичане шли в атаку с криком «Мармелад!», причем кричали они шутливо-воинственными голосами, словно издавали какой-то героический боевой клич. Немцы никак не могли привыкнуть к этим крикам. Они тщетно ломали голову над этой загадкой. Потому что, понимаете ли, немец не может себе представить, как это во время сражения у человека может возникнуть желание шутить. Но я думаю, что англичане за этим просто прятали свой ужас – так они меньше чувствовали дыхание смерти. И опять юмор в первую голову являл собой зло. Если бы они видели ситуацию в истинном свете, то, возможно, не шли бы в атаку. А это было бы не так уж и плохо.
– Давайте не будем теоретизировать по поводу юмора, Юрген, – сказал Инджестри. – Это занятие абсолютно бесплодное, и я не знаю ничего скучнее, чем разговор на эту тему.
– Теперь моя очередь не соглашаться, – сказал я. – Вся эта болтовня о том, что юмор невозможно объяснить и даже говорить о нем бессмысленно, – один из величайших обманов. Я в последнее время много размышлял о дьяволе и в этой связи задавал себе вопрос: уж не является ли юмор одним из самых блестящих дьявольских изобретений? Что вы сейчас говорили о юморе? Что он ослабляет ужасы прошлого, скрывает ужасы настоящего и тем самым искажает наше зрение и, вероятно, не позволяет нам узнать то, что мы должны знать. Кто от этого выигрывает? Уж конечно, не человечество. Только дьявол мог изобрести такую тонкую штуку и убедить человечество ценить ее.
– Нет, Рамзи! Нет-нет-нет! – сказала Лизл. – На тебя нашло твое теологическое затмение. Я уже несколько дней за тобой наблюдаю – ты хандришь, как это случается, только когда ты затачиваешь один из своих самодельных теологических топоров. Юмор не только скрывает правду – не менее часто он и указывает на нее. Вы никогда не слышали такую еврейскую легенду – кажется, она рассказана в Талмуде? Во время творения Господь продемонстрировал свой шедевр – Человека – Небесному воинству, и только дьяволу не хватило такта: он отпустил шутку по поводу этого создания. Поэтому-то он и был изгнан с Небес, а вместе с ним и все те ангелы, которые не смогли сдержать смеха. И тогда они учредили ад – своеобразный клуб шутников, и этим настолько осложнили жизнь во вселенной, что нередко даже Бог оказывался в тупике.
– Нет, – сказал я. – Я такого никогда не слышал, а поскольку легенды – моя специальность, я в эту не верю. Черта лысого Талмуд. Подозреваю, что ты просто на ходу ее сочинила.
Лизл смеялась громко и долго. Она пододвинула ко мне бутылку бренди.
– Ты почти такой же умный, как я, и за это я тебя люблю, Данстан Рамзи, – сказала она.
– Старая или новая, но это очень хорошая легенда, – сказал Инджестри. – Потому что одна из загадок религии – отсутствие юмора. Ни грана юмора. Что положено в основу нашей веры, если только у нас есть вера? Библия. А в Библии есть всего одна шутка, да и та – непритязательный каламбур, приписываемый Христу: он якобы сказал Петру, что тот есть камень, на котором будет основана Церковь. [55] Вполне возможно, это поздняя интерполяция, сделанная каким-нибудь из отцов церкви, решившим, что это очень комично. Но вообще-то монотеизм не оставляет места для шуток, и довольно долго я считал, что его беда именно в
55
…сказал Петру, что тот есть камень, на котором будет основана Церковь. – Имя Петр в переводе с греческого означает «камень». Слова Иисуса: «…ты – Петр, и на сем Камне Я создам Церковь Мою» (Матфей 16:18).
Он поднял свой стакан, но под этот тост выпили только он и Лизл. Кингховн, который весь вечер не выпускал стакана с бренди из рук, почти спал. Линд размышлял о чем-то, и на его лице не появилось ни тени улыбки. Что же до меня, то я просто никак не мог выпить под такой тост, да еще и предложенный в таком запале. Инджестри был недоволен.
– Вы не пьете, – сказал он.
– Может быть, я выпью позднее, когда осмыслю то, что услышал, – сказал Линд. – В англоязычном мире не модны тосты в адрес конкретных лиц. Их провозглашают только на официальных мероприятиях – такова непременная часть идиотизма благопристойности. А у нас, скандинавов, одна нога все еще в царстве Одина [56] , и если мы провозглашаем тост, то делаем это очень серьезно. Если я пью за дьявола, я хочу быть абсолютно серьезным.
56
Один – верховный бог скандинавской мифологии.
– Не знаю, стоит ли мне это говорить, Роланд, – сказал я. – Но лучше бы вам этого не делать. Я вполне согласен с тем, что дьявол – большой шутник, но не думаю, что кто-то получил удовольствие, став объектом его шутки. Вы, скажем так, довольно легкомысленно привлекли к себе его внимание… это было чертовски глупо, если уж хотите откровенно. Зря вы так, право слово.
– Вы хотите сказать, он что-нибудь со мной сделает? Думаете, я теперь обречен? Знаете, меня всегда интересовала судьба обреченного. Что, по-вашему, меня ждет? Автокатастрофа? Потеря работы? А может, жуткая смерть?
– Кто я такой, чтобы знать Божественный промысел? – сказал я. – Но если бы я был дьяволом, – каковым, слава Богу, я не являюсь, – я бы испытал ваше чувство юмора одной-двумя шутками. Нет, я не думаю, что вы обречены.
– Вы хотите сказать, что я для этого слишком мелкая рыбешка? – спросил Инджестри. Он улыбался, но ему не по душе был мой серьезный тон, и он напрашивался на оскорбление. К счастью, проснулся Кингховн – речь его была не очень разборчива, но мысли переполняли его.
– Вы все спятили, – закричал он. – В Библии нет юмора? Прекрасно. К чертям Библию. У нас есть сценарий, который нам предложил Айзенгрим. Снимайте подтекст. Я вам покажу, где там юмор. Вот эта толстуха – камера заглянет в донникер, чтобы вы увидели, как она там тужится или как ее ополаскивает Гас. Я покажу, как она визгливым голосом выкрикивает свои тошнотворные шутки, как все грязнее и грязнее становится тем временем Последняя смена. И вот здесь-то вы и услышите смех зрителей. Вы все помешались на словах. Что такое слова? Начитались умники книг и пердят – вот что такое слова. Дайте мне какую-нибудь вещь. Дайте мне ее внешний вид, и я покажу вам, как ее нужно снимать, так что реальность будет рождаться прямо у вас на глазах. Дьявол? Чушь! Бог? Чушь! Дайте мне эту Толстуху, и я сниму ее так, что все увидят: она – творение дьявола, а потом я сниму ее по-другому, и вы будете уверены: она – творение Божье! Свет! Вот что самое главное. Свет! А кто его понимает? Я понимаю.
Линд и Инджестри решили, что его пора уложить в постель. Пока они волокли его вниз по длинной лестнице, ведущей в Зоргенфрей, он кричал:
– Свет! Да будет свет! Кто это сказал? Это сказал я!
8
Работа над картиной близилась к завершению. Фильм «Un Hommage `a Robert-Houdin» был отснят практически целиком, кроме нескольких специальных сцен; оставалось только поставить ряд эпизодов за кулисами – актер, играющий роль сына и ассистента Айзенгрима, помогает магу облачиться в одеяние-обманку; ассистенты молча и деловито выполняют свою работу, пока великий волшебник на сцене демонстрирует поразительные номера; мадам Робер-Гуден укутывает в мягкие полотнища драгоценные и хрупкие автоматы; сынок-ассистент аккуратно укладывает дюжину голубков, или трех кроликов, или даже пару уток в объем, который, казалось бы, не может их вместить; некий общий план всей этой удивительно эффективной системы, благодаря которой становятся возможны вещи, противоречащие нашим представлениям и всем законам физики. Поэтому в тот вечер Айзенгрим вел свой рассказ чуть быстрее обычного.