Мир чужих ожиданий
Шрифт:
Андрей изумлённо уставился на бабушку, и проговорил с характерными интонациями:
– Но как, чёрт возьми? Как вы догадались, дорогой Холмс?
Бабушка рассмеялась:
– Элементарно, Уотсон! Во-первых, у Виктора, конечно же, нет денег для участия в конкурсе на Приз Года, – она выдержала эффектную паузу – а во-вторых файл назывался «Иван Золотарёв», хотя на первой странице стоит другое название, и среди персонажей никакие Иваны, а уж тем более Золотарёвы, не встречаются.
– Да, действительно всё очень просто… - сказал Андрей и печально вздохнул – ты как всегда, на высоте. Я и половины того, что ты рассказала про Виктора, в книге не увидел. Не всем даны такие таланты…
– Ерунду говоришь, Андрей. Это просто опыт. Огромный жизненный опыт, которого тебе катастрофически
Андрей неохотно согласился:
– Да, пожалуй ты права. Действительно есть нечто общее. И это тем обиднее, что меня-то как раз воспитали семьи, а следовательно, с меня и спрос больше… Понимаешь, именно сегодня я абсолютно точно понял, что больше не хочу, не могу и не буду работать редактором. Что эта работа мне опротивела.
– Здрасьте-приехали – сказала бабушка.
– Да, это выглядит, мягко говоря, неожиданным решением. Но ты же знаешь, что я торчал в этой чёртовом издательстве с одной-единственной целью – поиск разумных, потенциальных родственников и «сочувствующих», если вдруг таковые отыщутся среди пишущей братии. Я, как последний дурак, читал не только то, что приходило в «Новую книгу» – Андрей вскочил с кресла и прошёлся по гостиной - мне удалось завести приятельские отношения с редакторами конкурентов, я им немного помогал при каких-либо затруднениях, а взамен имел полный доступ к их авторам. И Год Писателя нам был на руку. И даже есть результат, хоть по мне, и очень сомнительный – он сейчас пьёт у нас в бильярдной. Но я больше не могу. Я не хочу этим заниматься. Я категорически не гожусь для поиска разумных.
– Так. Будем считать, что я всё поняла. А теперь сядь, пожалуйста, у меня голова болит следить за твоим мельтешением, и расскажи то, о чём я тебя спросила с самого начала: почему ты обратил внимание на повесть Виктора?
Андрей извинился и сел обратно. Он знал, что с его ростом торчать как колокольня посреди гостиной, было, по меньшей мере, невежливо, и заставляло собеседников неудобно задирать голову при разговоре.
– Почему обратил внимание? Несколько необъяснимых странностей. Ну, во-первых, язык. Странные анахронизмы. Возраст автора был мною определён неправильно – я был уверен, что ему около тридцати. А манера выражать мысли явно относилась к середине прошлого столетия. Никак это не вязалось – Андрей посмотрел на бабушку – Я, наверное, и сам так пишу. С некоторыми анахронизмами.
– Очень может быть – согласилась бабушка, - ну, а что во-вторых?
– Во-вторых, очень уж небанальная тематика повести. Социальный протест. Причём, протест неудачный, приведший героя к самоубийству. Протест – отнюдь не редкость в книгах, написанных подростками и молодыми мужчинами, но тут принципиально отсутствует мотивация наживы и улучшения условий существования. Из таких, как автор, подумал я, в прошлые века вырастали профессиональные революционеры, вроде Че Гевары.
– И снова в точку, дорогой Уотсон!
– Ну, а в-третьих, очень уж странную проблематику ставит автор перед самим собой. Проблематику выбора. Он мучительно выбирает между суицидом, как последним средством протеста – и смирением. Причём, смирение настойчиво манит его к чему-то, с его точки зрения обыденному и даже положительному, а протест, напротив, влечёт за собой только падение, боль и горе. Теперь я, конечно, понимаю, о чём там была речь. Его биография и личность его учителя всё расставила по местам.
– И всё это, без всякого сомнения, указало на наличие разума у автора, - кивнула, соглашаясь, бабушка.
– Но ты всё равно собой недоволен. Почему?
– Да потому, что я, оказывается, ничего не умею! – взорвался с полуслова Андрей, - ничего, из того, что уметь при моей работе просто обязан. Я ведь чуть не опоздал, дебила кусок! Должен же был понять, что автор такой повести пренепременно соберётся свести счёты с жизнью… А я вместо этого оставил всё как есть, и укатил домой. И не смог сразу же, с первого взгляда, понять, что Виктор – автор этой повести. Я сомневался, и это сомнение чуть не стоило ему жизни. И весь этот бесконечный умственный позор при беседе…
– А-а-атставить истерику! – командирским голосом сказала бабушка, и Андрей оборвал свои излияния, несколько раз глубоко вздохнул, посмотрел на неё виновато – Прости, у меня что-то плохо с нервами.
– Плохо у тебя не только с нервами, Андрей, плохо у тебя много с чем. Ты ошибся с определением возраста Виктора по одной простой причине – ты сам ментально младше, чем указывает твой реальный возраст. Ты всегда был несколько инфантилен, но это был не тот дурацкий инфантилизм идеалистов, о котором я сегодня говорила. Вам, прекрасный принц, очень нравилось ваше аристократичное амплуа, и присущий этому брезгливый снобизм в отношении черни. До поры до времени, этот образ, несомненно, приносил вам ощутимые дивиденды, и вы приятно выделялись среди ровесников; ни я, ни другие взрослые старались не вмешиваться – ты же знаешь, что мы приветствуем любые формы самовыражения, и в воспитании детей руководствуемся принципом «Не навреди». Но образ постепенно сросся с тобой самим, и тут уж сама жизнь начала демонстрировать отрицательные стороны этого амплуа.
– Что ты имеешь в виду? – устало спросил Андрей.
– А то, дорогой ты мой, что с годами все твои братья и сёстры смогли найти интересное для себя дело, стали в чём-то профессионалами, причём успешно сочетают это с основной задачей – поиском разумных. И начинают активно участвовать во второй основной задаче семей – пробиваются что есть сил в карьерном смысле. У кого-то это получается лучше, у кого-то – хуже; они набивают неизбежные шишки, приобретают опыт, и жизнь их полна и насыщена. А вы, принц, предпочитаете проживать в заколдованном замке, и если вдруг обстоятельства заставляют вас из этого замка выглядывать наружу, то вы стараетесь вернуться обратно со всей возможной поспешностью – бабушка закурила, Андрей тоже, и она продолжила мягко и проникновенно – и век бы вы так жили, ничего не меняя. Но такая перспектива пришлась отнюдь не по вкусу принцессе, и она сбежала, не выдержав тусклой вашей и монотонной жизни. Убежала – и с упоением бросилась в тот грязный, глупый, злой и некрасивый мир, которого ты так упорно сторонишься. Тот самый мир, в котором как-то умудрились освоиться и Мит с Дашкой, и Лис, а уж он бирюк, каких поискать. И Сашка вон уже крутится в политике, а это тебе не по Западному шляться, тут нужно уметь так залазить в души дуракам, что нам с тобой и не снилось…
– Вот только не начинай нравоучений в стиле «твой брат уже год не писает в штаны, а ты до сих пор как маленький», - раздражённо сказал Андрей, – я успехи остальных и сам замечаю. Ну, допустим, ты права. Так может ты заодно ещё и знаешь, что мне теперь делать? Как развиться до должного уровня? И какие явить миру достижения?
– И в душу не ебу – грубо и честно ответила бабушка, - ты над этим сам думай, благо голова на плечах имеется. Но одно я знаю точно – когда Вики надоест болтаться среди дураков (а ей скоро надоест, можешь не сомневаться), и она соскучиться по заколдованному замку, то будет очень плохо, если там её встретит всё тот же опостылевший принц. Плохо это будет, в первую очередь, для тебя, Андрей. И я предупреждаю заранее: по возвращению, Вики станет старше тебя на целую жизнь. Это может полностью разрушить ваши отношения, и теперь уже навсегда. Потому, что раньше всегда был старше ты, а не она. Это первое. А второе – учти, Андрюша, все принцессы, конечно же, мечтают выйти замуж за принцев. Но вот видеть в своих мужьях они норовят уже не принцев, но королей; и сами желают стать королевами, а не застыть в принцессах навечно.