Мир-Цирк. Город Барабу. Песнь слона
Шрифт:
— Но ведь это мое имя!
— Ах да! Понимаю! — кивнул он. — Пожалуйста, ты уж прости мне мое убогое пророчество! Сейчас я попытаюсь исправиться. — Чужак смерил женщину долгим взглядом. — В Тарзаке ты обучалась у Ширли Смит, великой Мадам Зельды.
Тарзака вздохнула:
— Великая Мадам Зельда была единственной предсказательницей судеб в Старом Цирке.
— Да знаю я, знаю, — Чужак снова улыбнулся. — Приношу свои глубочайшие извинения.
Тарзака вытянулась возле костра, подперев голову ладонью:
— Ты становишься ужасно скучным, Чужак.
Изобразив жест крайнего отчаяния, несостоявшийся прорицатель хлопнул ладонями по камням. Затем, в задумчивости наклонив голову, улыбнулся и продолжил:
— В Тарзаке ты тайно жила с человеком, которого звали… При этих словах гадалка вскочила как ужаленная:
— Это ложь! Откуда тебе знать об этом?
— Это не ложь, Тарзака, — Чужак устремил взгляд на «хрустальный шар». — Его звали Ангарус. Он истинный красавчик, верно? Высокий, сильный, белозубый, с гладкой загорелой кожей, а волосы словно вороново крыло. А его руки… такие сильные! А тело…
Гадалка недоверчиво посмотрела на комок грязи, затем перевела взгляд на Чужака:
— Откуда тебе это известно? Незнакомец улыбнулся:
— Твои родители хотели отдать тебя замуж за Видара, кассира-казначея из Сины. Он был богат, завидный жених. Но с Ангарусом ты бежала под покровом ночи из…
— Довольно! — Изумление гадалки сменилось гневом. — Ты не ясновидец, а обычный мошенник. Сплетни не имеют ничего общего с ясновидением!
И вновь Чужак улыбнулся:
— Похоже, я снова попал впросак.
— Довольно, Чужак, хватит!
В который раз дрессировщик смерил ее долгим взглядом:
— В своих мыслях ты признаешь себя обманщицей. Ты знаешь, что линии руки — это просто морщинки на коже, а карты — всего лишь листочки бумаги. Твой хрустальный шар — отполированный кусок кварца, нужный лишь для того, чтобы поймать луч света и отвлечь внимание того, кому гадаешь.
Слова Чужака разожгли в гадалке злость. Ее глаза горели ненавистью — подумать только, этот дрессировщик осмелился разоблачить самую суть ее ремесла!
— Когда ты была маленькой девочкой, великая Зельда частенько говорила тебе, что нести всякий вздор неотесанной деревенщине — это и есть настоящее искусство гадания. Ты, конечно, помнишь первого своего клиента. Пока ты отвлекала его внимание, Зельда шарила в пожитках, подавая тебе знаки о том, какие вещи среди них находятся.
Тарзака побледнела.
— А сколько медяков я получила за свое первое гаданье?
— Ни одного, — покачал головой Чужак, — он заплатил тебе плодами тунгового дерева. Твоя наставница Зельда взяла себе половину. В тот же день на рынке ты поменяла свою долю на медяки. За ягоды ты выручила двадцать один мовилл. Долю причитающихся ей плодов Зельда съела.
Чужак заглянул гадалке в глаза.
— Ну что? Я успехи делаю? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Или нет? Тогда позволь мне попробовать еще раз. Когда тебе исполнилось четырнадцать, ты, путешествуя вместе с отцом, упала с лошади и получила увечье. С тех самых пор тебя мучают боли в животе. Сейчас ты находишься здесь потому, что идешь на юг из Дирака. Там ты услышала, будто есть такой целитель, который…
В изумлении Тарзака вскочила на ноги и медленно попятилась прочь от Чужака. Тот удивленно поднял брови:
— Ну что? Теперь-то я добился успехов?
— Да ты настоящий дьявол!
Чужак развел руками:
— Эх, все-таки я не справился! — Подавшись вперед, он взял в руки комок земли и перевел взгляд на гадалку. — Бедная Тарзака! Целитель-то ничего не смог сделать, верно? — И он снова посмотрел на комок земли. — В моем хрустальном шаре видна твоя судьба, твое будущее. Желаешь о нем услышать?
— Будущее?
Чужак вновь заглянул в свой «хрустальный шар»:
— Конечно же, доброе прорицание лишит тебя неожиданных радостей, дурное — отравит отпущенные тебе дни. Так рассказать тебе, гадалка, о твоем будущем?
Повернувшись к Чужаку спиной, Тарзака бросилась наутек — прочь от костра в спасительную темноту, к дороге, что вела в сторону Мийры. Вдогонку ей донесся крик Чужака:
— Только не останавливайся! Беги! Беги! За тобой гонятся духи Змеиной Горы! Беги! Торопись!
Оставшись один, Чужак посмотрел вслед скрывшейся во мраке гадалке. Затем перевел взгляд на комок грязи и, взяв в руки, зашвырнул в ущелье. На его глазах комок растекся по камням темной жижей. Чужак сел возле костра, обхватил руками колени, опустил на них голову и заплакал.
Вскоре небо над его головой окрасил свет утренней зари, однако лишь в полдень лучи солнца коснулись восточной стены расселины, согрев дно ущелья Змеиной горы. Подняв голову, Чужак взглянул на узкую полоску неба где-то в вышине. На севере собирались темные тучи. Ему показалось, будто они — отражение его собственной души. Он посмотрел на черную стену ущелья:
— И это тоже отражение моей души!
Чужак сплюнул и огляделся по сторонам в поисках топлива для догоравшего костра. Его взгляд наткнулся на мешок с вещами гадалки. Рядом с мешком стоял винный кувшин, горлышко которого было перетянуто веревкой. Подняв с земли несколько сухих веток, Чужак бросил их в огонь, а затем потянулся за кувшином.
— Неужели я стану еще и вором, словно мало мне того, что я изгнанник?! — заговорил он, обращаясь к кувшину как к единственному собеседнику.
Поместив кувшин между колен, он вытащил деревянную затычку, поднес горлышко к губам и сделал жадный глоток. Он опустил кувшин на землю и, встряхнув головой, произнес:
— Нет. Изгнанник — это Джонджей. А он мертв. Я — всего лишь Чужак.
Сделав еще глоток, он продолжал:
— А Тарзака так ничего и не дала мне за мое предсказание. Чужак встал, держа кувшин за горлышко, и крикнул, обращаясь к противоположной стене ущелья: