Мир-Цирк. Город Барабу. Песнь слона
Шрифт:
— Джеда, ты пойдешь к Даввику?
— Я еще не решил.
Старик с трудом встал, опираясь на костыль:
— Если пойдешь, Джеда, можешь остаться здесь, в моем доме.
Джеда кивнул:
— Спасибо. Я знаю, как трудно тебе было сказать такое.
Хамид кивнул, и юноша вышел на улицу. Доковыляв до двери, старик смотрел вслед сыну, пока тот не исчез в темноте. Прислушавшись, Хамид разобрал, как у фонтана напевает Пинот. Нет больше певицы, подумал Хамид, есть собирательница кобита, продающая корни вместо песен. И его сыновья теперь не наездники, а погонщики. И где, где львы, слоны и медведи? Где те золотые юноши и девушки, что ходили по проволоке и перелетали над манежем с трапеции на трапецию? Где оркестры? Музыка и смех исчезли, сменившись варкой сыров и набивкой подушек.
Хамид вышел из дому и посмотрел на ночное небо. Даже напрягая глаза, он не мог увидеть их.
— Эй, вы, там, даже если мне придется сдвинуть небо и Момус, я заполучу вас в зрители для моего сына, наездника!
В болотах к северу от Аркадии огромный ящер подставил брюхо солнцу и поудобнее устроился в тине. Соскоблив немного донного ила, ящер намазал брюхо, вздохнул и погрузился в мечты о пирожках матери Мамута. Начиненных тунговыми ягодами и покрытых толстой коркой соли. Приоткрыв щелевидный глаз, ящер оценил положение солнца. Мамут не появится у края болота еще два часа. Заметив движение, глаз уставился на толстую водяную осу, следя, как она жужжит все ближе и ближе к невинному с виду комку грязи. Свернув язык кольцом, ящер напрягся, потом расслабился, и розовая змейка языка плюхнулась из пасти в воду. Улетай, закусочка, подумал ящер. Мамут рассердится, если я испорчу аппетит.
— Горбунок! Горбунок!
Ящер поднял большую голову и повернул на голос. Это Мамут, подумал он. Он сегодня рано, и я не закончил купаться.
— Горбунок, немедленно сюда, мерзкий дурень!
Перевернувшись, ящер встал на задние лапы и начал пробираться к источнику шума.
— Горбунок! Ты идешь?
— А-а мут-дешь! — ответил ящер.
— Уже идешь?
— Же-дешь! — Ящер покачал головой и свернул язык. Мамут уже сердится. Тут уж не поможешь, надо торопиться. Добравшись до кустов, ящер вылез на топкую землю и продрался через подлесок.
— Тебе лучше поторопиться, толстая, вонючая жаба!
Ящер протиснулся на поляну и посмотрел вниз. Мамут, подбоченившись, сердито топал ногой. Рядом с Мамутом стояло более крупное подобие мальчика. В одной руке оно держало какую-то бумагу, другой зажимало нос.
— Рожок?
Мальчик подбежал к ящеру и быстро ударил ногой по голени, защищенной толстой, почти не имеющей нервных окончаний шкурой.
— Посмотри на себя, вонючка! Ладно, я дам тебе пирожок! Иди мыться! Я привел отца посмотреть на тебя.
Ящер посмотрел на человека с любопытством. Мужчина указал на озеро с чистой водой и нарочито зажал нос.
— Ходно.
Мальчик пнул ящера по хвосту:
— Мне наплевать, если там и холодно, зловонная, противная змеюка! Марш мыться!
Представив себе, как ледяная вода смыкается над головой, ящер наклонился над берегом и попробовал воду пальцем ноги. Дрожь пробежала по всему покрытому глинистой коркой телу. Он снова повернулся к мальчику и улыбнулся.
— Рожок?
Мальчик сложил руки на груди:
— Мыться, Горбунок! Сейчас же!
Горбунок посмотрел на мальчика, выпрямился во весь рост и сложил лапы на груди.
— Рожок!
Мальчик прищурился, пытаясь заставить ящера опустить глаза. Тщетно. После нескольких напряженных мгновений мальчик топнул ногой и повернулся к отцу.
— Покажи ему, папа.
Мужчина взял мешок с земли и поднял так, чтобы Горбунок видел.
— Рожки?
— Да, — ответил мужчина. — Все пирожки, какие сможешь съесть.
Горбунок ухмыльнулся и прыгнул в воду, почти не чувствуя холода при мысли о пирожках, целом мешке пирожков. Голова ящера появилась над водой: чистый Горбунок шел к берегу. Мамут стоял на берегу мокрый насквозь.
— Ах ты, Горбунок, ах ты! Посмотри на меня!
Ящер вышел из воды и ухмыльнулся мальчику.
— Рожок?
— Вот, Горбунок. — Мужчина показал пирожок. — Подойди сюда и возьми.
Горбунок подошел, тяжело ступая, взял пирожок из руки мужчины и, осев на задние лапы, начал есть. Подбежал сердитый Мамут и встал рядом с отцом.
— Ну, папа?
Мужчина посмотрел на бумаги, потом на Горбунка:
— Н-да, согласен, он довольно большой. Что он умеет делать?
— Горбунок умеет все, что умел делать слон, и еще много чего в придачу. Я обучал его так же, как, по твоим рассказам, прапрадедушка обучал слонов.
Мужчина покачал головой:
— Если бы мы только могли, Мамут. Момус не видел номера с крупными животными больше ста лет! И вот теперь — цирк. — Он подал мальчику одну из бумаг. — Но послушай, Мамут, нам понадобится больше животных. Одного мало.
Мамут взял плакат, гласивший:
Ниже была нарисована процессия больших земных животных, с украшенными кисточками латунными набалдашниками на кончиках длинных белых бивней. Хобот каждого животного переплетался с хвостом идущего впереди.
Мамут протянул плакат Горбунку. Тот взял его одной лапой, пока другой, выпустив когти, выковыривал тунговую ягоду, застрявшую между зубами. Ящер вздрогнул при виде страшных земных животных, но что-то шевельнулось под зеленой броней при виде знамен, клоунов, лошадей и… только представить: все эти человеческие существа разных форм и размеров выстроились рядами, а мимо идут грозные животные…
— Видишь слонов, Горбунок? — Мамут дернул плакат.
— Ви-и-иш-ш-шь.
— Это наш аттракцион, но нам нужны еще ящеры. Толковые. Еще одиннадцать.
Горбунок опустил плакат, чтобы мальчику было видно, и проткнул картинку выпущенным когтем.
— Лоны?
Мамут покачал головой:
— Нет, их больше нет. Последний слон на Момусе умер еще до того, как ты вылупился.
Горбунок кивнул:
— А-а, щеры. Олько?
— Четыре пирожка в день для каждого ящера, но ни кусочка, если не будет еще одиннадцать.