Мир-Цирк. Город Барабу. Песнь слона
Шрифт:
— Хамид, ты неблагоразумен. Посмотри только на Зани, твою жену. Когда у нее будет новое платье?
Старик сломал кобит и бросил два куска лепешки на тарелку.
— Ты пришел ко мне в дом, Даввик, ты сидишь за моим столом, и ты оскорбляешь мою жену?
— Это не оскорбление, Хамид, а истина. Не веришь мне на слово, посмотри сам.
Старик поднял голову и повернулся к Зани. Ее одежда, как и одежда Джеды и его собственная, была вся в заплатах и заштопанных прорехах. Седые волосы обрамляли усталое
— Мийра — город небогатый, Даввик. Не мы одни ходим в заплатах.
— Я не хожу в заплатах, Хамид. — Даввик обвел комнату рукой. — Никому в Мийре, да и на всем Момусе, кстати говоря, не требуется ходить в заплатах. Если, конечно, иметь здравый смысл. Новые торговые центры процветают, и мой лес идет по хорошей цене. Подумай, что бы ты смог сделать с четырьмя сотнями мовиллов…
Хамид хлопнул рукой по столу:
— Это вольные кони, Даввик! Они не будут таскать твои волокуши. Никогда их губы не почувствуют удил, а спины сбруи. — Хамид покачал головой и вернулся к еде. — Что может униформист понимать в вольных конях?
Даввик сжал кулаки и побагровел:
— А ты, Великий Хамид из наездников Мийры, ты-то, конечно, понимаешь, да?
— Да.
— Тогда пойми и кое-что другое. Я не униформист; я лесозаготовитель… предприниматель. Униформистов больше нет, Хамид, потому что цирк умер, ушел навсегда! Это всего лишь навязчивая идея одного-единственного старика!
Старик оттолкнул тарелку и пристально посмотрел из-под лохматых седых бровей на жену и сына. Оба, казалось, поглощены едой.
— Зани.
Она подняла голову, стараясь не встречаться с ним взглядом.
— Да, Хамид?
— Почему ты пригласила этого балаганного фигляра есть наш хлеб?
Даввик встал, скривив губы в непроизнесенном ругательстве, и, повернувшись, поклонился Зани.
— Мне жаль тебя. Я пытался, но это бесполезно. — Он повернулся к Джеде. — Парень, мое предложение — тридцать пять медяков в день — остается в силе. Мне может пригодиться хороший наездник… — он посмотрел на Хамида, — чтобы править лошадьми в полезном деле. — Он еще раз поклонился и вышел.
Хамид вернулся было к еде, но Зани яростно сжала ему руку. Он увидел слезы в ее глазах.
— Старик, ты задал мне вопрос, теперь послушай ответ! Я хочу, чтобы мои сыновья вернулись домой. Вот почему Даввик был здесь сегодня, а ты осрамил меня. Твоему сыну и мне — нам стыдно!
— Жена…
— Да, твоя жена, Хамид. Пока твоя — если Джеда не останется дома и трое моих сыновей не вернутся домой!
Хамид поморщился. Угроза старухи была пустой, но все равно ранила. Он смотрел, как она встала и ушла в свою комнату, задернув за собой занавес. Старик вздохнул и снова посмотрел на сына. Джеда сидел, опустив глаза и сложив руки на коленях.
— А ты, сын мой?
Джеда дернул плечом:
— Разве я зазывала, отец, чтобы находить слова, когда сказать нечего?
— Значит, ты тоже считаешь, что я не прав.
Юноша уставился в пространство невидящим взглядом.
— Не знаю. — Он посмотрел на Хамида, прижав руку к груди. — Душа и сердце согласны с тобой, отец, — он опустил руку и покачал головой, — но все, что я вижу, говорит о правоте Даввика. Мы не похожи на фокусников и клоунов; мы не можем играть у придорожных огней. Нам нужна арена.
— Арены есть, Джеда. Здесь, в Мийре. В…
— Отец, чтобы работать на арене, наш номер должен собирать медяки. Когда арена Мийры или Большая Арена в Тарзаке в последний раз видела конный аттракцион?
Старик пожал плечами. Они оба знали ответ.
— Может быть, снова будут ярмарки. Когда я был ребенком, на ярмарках всегда были шапито.
— С тех пор прошло уже много лет. — Джеда ласково положил руку на плечо старика. — Отец, тех ярмарок больше не будет. Народ Момуса теперь торгует по-другому: есть лавки, магазины, рынки.
— Тогда почему цирку не существовать самому по себе? На древней Земле цирки были сами по себе. Даже корабль, привезший наших предков на эту планету, пролетел по сотне секторов, принеся цирк на бесчисленные планеты. Они были богаты.
— У них были зрители, отец. А Момус стал зрелищем без зрителей. Прошло почти двести лет. Люди занялись другими делами. Нам надо есть.
Старик пристально смотрел на юношу.
— Ты хочешь быть наездником, не так ли? Должен хотеть; это у нас в крови.
— Да, хочу. — Джеда убрал руку. — Как до меня хотели Мика, Тарамун и Деза, мои братья. Но они хотели также жениться, есть, растить детей. Это неправильно?
— Ба! — Старик покачал головой. — Они не наездники. Они… погонщики! Они оставили этот дом… — Старик сжал кулак, потом уронил его на колено. Они… оставили этот дом. Ну а ты, Джеда? Будешь править ломовиками у Даввика?
— Отец, мы не выживем без зрителей. Укротители хищников, воздушные гимнасты, танцующие медведи — где они теперь? Один номер, вроде нашего, это не цирк. Нам нужно много номеров и нужны зрители, готовые платить за зрелище.
Хамид вспомнил след в небе.
— Солдаты, Джеда. На спутниках много солдат.
Джеда покачал головой:
— Они не могут увидеть нас, отец. Так решил Великий Алленби. И ты это знаешь.
— Алленби! Рассказчик, обернувшийся трюкачом!
— Большая Арена сделала его нашим Государственником, отец. Это закон. — Джеда встал и стряхнул крошки с одежды. — Мне надо позаботиться о конях.
Хамид кивнул:
— Джеда?
— Да, отец?