Мир до и после дня рождения

Шрайвер Лайонел

Перед тем как провалиться в сон, Ирина видела, что смотрит в его полные искушения глаза и отходит в сторону.

2

Для Ирины это была волшебная симфония звуков: короткий звонок, резкий скрежет металла, лязг запоров, открывавших Сезам. Легкое трение деревянной поверхности о ковер. Приглушив звук голоса Шон Колвин, Ирина насторожилась.

Свернувшись в кресле, она несколько раз попусту приподнималась, привлеченная звуком шагов соседей, проходящих мимо двери квартиры. Наконец послышалось то, что невозможно было счесть ошибкой, не уловить в каждом новом маневре решительное утверждение превосходства и неоспоримую уверенность в своем праве. Это были неслышимые простому уху всплески волн семейной жизни: по-павловски

стремительные и затяжные взлеты души от осознания приближения любимого.

— Ирина Галина!

Стена мешала ему разглядеть ее легкую улыбку, хотя он еще увидит, и не одну. Только Лоренс способен так комично искажать ее полное имя. Галина Уланова была примой Большого театра в 1940-х годах, хотя плие Ирины (до той поры, пока мать не прекратила попыток сделать из нее балерину) не были достойны имени тезки. Она ненавидела свое имя до тех пор, пока не привыкла к его шутливому, а впоследствии и приятному звучанию из уст Лоренса.

— Лоренс Лоренсович! — откликнулась Ирина, завершая ритуал, от которого никогда не уставала. Что же касается сардонически звучащего отчества, то оно не было выдуманным — отца Лоренса также звали Лоренс.

— Привет! — Он чмокнул ее в щеку и кивнул на стереоустановку. — Любимые слезливые мелодии.

— Да. Когда тебя нет, мне остается только рыдать.

— Что читаешь?

— Ненавистные тебе «Мемуары гейши», — язвительно ухмыльнулась она.

— Можно подумать, — фыркнул Лоренс, направляясь в сторону холла. — Что еще я ненавижу?

— Вернись!

— Я хотел разобрать сумку.

— Сволочные сумки! — В то время как Лоренс с гордостью предпочитал американский жаргон, Ирина за семь лет стала приверженцем причудливого британского сленга. — Тебя не было десять дней. Иди сюда и поцелуй меня как следует!

Несмотря на то что он все же бросил пакеты и вернулся в гостиную, выражение лица его было недоуменным, когда Ирина обвила руками его шею. Он прижался сомкнутыми губами к ее рту, но она настойчиво заставила их разжаться. Последние годы они так редко сливались в поцелуе, что на этот раз языки неловко наскочили друг на друга, напоминая ее саму, столкнувшуюся с партнером при исполнении па-де-де в десятилетнем возрасте. Лоренс отпрянул от неожиданности, и слюна едва не полилась из уголка рта — весьма неживописный момент.

— Что ты делаешь? — буркнул Лоренс.

Она предпочла сдержаться и не произносить то, чего произносить не нужно.

— Ты называешь меня женой, поэтому должен делать то, что делают мужья, когда возвращаются домой. Они целуют жен. Иногда даже с удовольствием.

— Скоро одиннадцать. — Подхватив сумку, он отправился в холл. — Ты, возможно, не захочешь посмотреть шоу.

Да, он крепкий орешек.

Когда Лоренс растянулся на диване, разумеется разобрав вещи, Ирина улучила момент, чтобы рассмотреть его лицо. По сравнению с ее собственной непроницаемой маской оно казалось искусственным. Прошлая ночь еще была жива в памяти, жива настолько, что она сама боялась этих воспоминаний. Мимолетная тень мелькнула в голове, напоминая о времени, когда сможет только смотреть на Лоренса и погружаться в трясину вины и стыда, надеясь скрыть следы. Освежающая, чистая волна накрыла бы Ирину, решись она рассказать все, но ее не покидало чувство, что они с Лоренсом что-то упустили — сейчас уже и не понять что — задолго до того, как она сдержалась вчера вечером и не поцеловала Рэмси.

Один проступок влечет за собой еще большие проблемы, как после посещения Гефсиманского сада. Но ее нежелание скрывать свои чувства может вызвать подозрения Лоренса по отношению к Рэмси. Его дружеское отношение к Рэмси, ее собственные отношения с Лоренсом занимали все мысли Ирины. Только они заставили ее поздравить мастера снукера с днем рождения, извиниться и поспешно скрыться за дверью туалета.

Удивительно, но сейчас Лоренс казался ей чужим человеком, совсем не таким, каким показался в день их знакомства. Она ощущала его внутренний дискомфорт, замаскированный самоуверенностью, правда заключалась в том, что она никогда точно не знала, что происходит в его голове. Это маска на резко очерченном лице, как театральный задник, скрывала

от зрителей все, что происходит за сценой. Ирина осторожно предположила, что в нем есть нечто меланхоличное.

Вне всяких сомнений, лицо Лоренса красиво, даже более того, оно привлекательно. Оно притягивает, вызывая желание нырнуть в темные воды и утонуть. Ей было предоставлено право любоваться им, следить за внезапно омрачившей его тенью, развеявшейся с быстротой облачности на острове. Удивительно, но чем дольше вы знаете человека, тем больше поражаетесь тому, как плохо вы его знаете и знали всегда, — словно сближение способствует не лучшему познанию личности, а упрочению вашей невежественности. Насколько бы детальным она ни считала составленный портрет Лоренса Трейнера, это все больше напоминало деконструкцию. Она скорее не рисовала его, добавляя новые и новые черты, а стирала то неточное и карикатурное, преувеличенное, что искажало реальность. Он был добрым; нет, простите, жестким. Он был беззаветно предан ей; напротив, в нем было нечто в высшей степени эгоистичное. Он был уверен в себе; ох, как она могла принять то, что лежало на поверхности, тогда как в глубине души он был полон сомнений. В самом начале Лоренс был добр, внимателен, что и привело к заблуждениям. Мысленно составленный портрет Лоренса похож на карандашный набросок в ее студии, на котором за последние девять лет появилось много темных размытых пятен после постоянных подчисток. Вероятно, к восьмидесяти пяти годам она придет к выводу, что совершенно не знает, каков Лоренс на самом деле, поскольку вычеркнет все «черты характера», формирующие человека. Возможно, в определенном смысле быть загнанной в тупик есть достижение. Возможно, самый ценный итог — понять не то, как человек, проживший рядом всю жизнь, похож на тебя, а, напротив, как он не похож, и признать — мы, кстати, делаем это крайне редко, — что лежащий на диване человек на самом деле существует.

— Куда ты смотришь?

— На тебя.

— Ты и раньше меня видела.

— Иногда мне кажется, что я не помню, как ты выглядишь.

— Меня не было десять дней, а не десять лет. — Лоренс взглянул на часы. Одиннадцати еще не было.

— Ты не поинтересовался, как прошел ужин с Рэмси.

— Ах да. Забыл. — Она чувствовала, что Лоренс не забыл.

— Мы провели время лучше, чем я ожидала.

— Говорили о снукере? Думаю, я достаточно подтянул тебя в этом вопросе, чтобы ты могла поддержать разговор.

— Нет, о снукере мы вообще не вспоминали.

— Как жаль! Разве ты знакома с другими профи? Могла бы разузнать что-нибудь интересное — хоть чуточку — о Ронни О’Салливане.

— Рэмси не только игрок в снукер. Он человек. — Она намеренно выбрала слово «человек», а не «мужчина». — Ему проще общаться один на один.

Лоренс пожал плечом:

— Всем так проще.

— Нет, не всем. — Ирина видела, что Лоренс ревнует, и это вызывало смех. Лоренс ревновал к Рэмси. Лоренс относился к нему как к своей собственности, поэтому их ужин вдвоем казался нелепицей. На Ирину была возложена миссия поддерживать дружбу Лоренса и Рэмси по доверенности, но попутно она должна была получить урок: у них с Рэмси столько же общего, сколько у гвоздя и панихиды, только истинный знаток снукера, мистер Заумный фанат, способен участвовать в разговоре на равных. В свою очередь и Рэмси предстояло кое-что усвоить: Ирина мила и привлекательна, у нее красивые ноги, но она не имеет ни малейшего представления о том, как мастерски Стивен Хендри бьет в среднюю лузу. Увы, запланированное изощренным стратегом не осуществилось.

Разумеется, вечер был полон неловкостей, заставлявших Ирину нервничать, иногда она была даже шокирована, но вместе с тем заинтригована. Что же это было? Что произошло? Откуда это опрометчивое желание прижаться к губам чужого, по сути, человека? После того как Рэмси отвез ее домой — поездка прошла в полнейшем молчании, — она доплелась до квартиры, закрыла дверь на цепочку и прислонилась к ней спиной и прижала ладонями, словно кто-то пытался ворваться следом. Тяжело дыша, она убеждала себя, что напряжение, наэлектризовавшее ее до предела, постепенно спадает.