Мир Дому. Трилогия
Шрифт:
Под фонарем проем, за проемом коридорчик, по бокам парочка душевых – вход к девочкам только чистыми – а дальше два рядка клетушек с нашими блудливыми королевами. Вот туда-то и ведут меня мысли о моей смачной рыжухе, которую я за эту декаду видел уже раз пять. Довела меня Рыжая. До самого настоящего звона в яйцах довела. Как, в рот компот, такое вообще возможно?.. Не знаю. Но к Ласке мне нужно прямо сейчас – и Ласка всегда свободна для меня. По одной простой причине…
– Здорово, Лис.
– Здорово, Крюк.
Здесь правит Крюк. Он сидит на своем обычном месте, за столиком у входа – и впускает посетителей. Или не впускает. Все зависит от наличия оплаты. Крюку на конвейере выдрало три пальца правой руки и размозжило
– Ты как обычно, злодей?
– Желательно. Есть же такая возможность?
Крюк ухмыляется желтыми крупными зубами, кивает бритой головой, щурится хитрым серым глазом – и принимает у меня жигу. Ту самую, что моя команда нашла в коллекторе.
– От сердца, дружище…
Крюк принимает жигу, вертит ее, рассматривая со всех сторон – и одобрительно цыкает зубом.
– Подходяще…
Еще бы. Жига – смачная. Осталось только заправить – и пользуйся на здоровье. Но Крюку мало – он кладет жигу рядом с собой на стойку и манит меня пальцем:
– В следующую декаду есть шанс подзаработать. Говорят, планируется крупный бой. Один из кандидатов – Керч. Не желаешь принять участие?
Я фыркаю.
– С чемпионом? Да ну нахер.
Крюк качает головой.
– Ты подумай… Ты пацан шустрый, махаться умеешь. Одолеешь его – и надолго о Круге забудешь. Хабара неслабо хватанем. Отвечаю. Десятка полтора декад тебе зачту, это как минимум.
– Мертвецу хабар без надобности, – отвечаю я. Меня вдруг начинает напрягать эта его настойчивость.
– Ну как знаешь, – чуть помолчав, говорит Крюк. – Мое дело предложить. А за жигу спасибо. Смак.
– О, Лис, да ты у нас растратчик! – доносится из-за спины. И Смола, довольно фыркая, смотрит на зажигалку.
– Ты меня раскусил, папаня.
– Все в дом, все в семью?..
Я пожимаю плечами. Извини, Смола, но не стоит тебе эту тему поднимать. Я не хочу говорить на счет ожерелья Черни – но и тебе, брат, не стоит подмечать такую мелочь, как жига. Тем более если жига нужна мне для того, чтоб пройти к своей женщине…
– Само собой.
Смола снова ухмыляется и кивает.
– Ладно, ладно. Я чё… А то пошли, там какого-то мутанта обещают. Позырим… Правда, к утру – но время летит быстро.
– Я скоро, – киваю я. – К утру буду. – И улыбаюсь: – Без меня не начинать…
– Ох… – шепчет Ласка. – Твою мать, Лис… Ох… Еще… Давай еще…
А я и не против. И есть с чего. Когда перед тобой выгнутая красивая женская спина и офигенная задница – хочется не нежности с романтикой, нет… Хочется входить-вгонять-вбивать, держа ее за плечо, а второй рукой лапая бедра, иногда проводя пальцами прямо вокруг гладкой тонкой плоти, охватывающей член. Хочется слышать звонкие удары живота о круглые блестящие полушария. И стараться быть не нежным и ласковым – а самим собой: жестким, жадным и грубым, проникающим в нее глубже и глубже. И чувствовать ее всю изнутри, упираясь в расходящиеся нежные и ласковые мускулы, такие шелковые – и тут же упругие, сжимающие, охватывающие по всей длине твою напряженно торчащую твердость. И снова лапать руками ее бедра. И никогда не прекращать.
– Ох… – снова выдыхает Ласка, – Это просто охренеть…
Я не спорю. Я уже лежу рядом с ней и гляжу в низкий потолок ее рабочей каморки, чуть подсвеченный красным из-за двери. Когда я в первый раз услышал про нее, то подумал – хищная и мелкая тварь. А потом понял: Ласка – это не из-за мелкого хорька. А из-за ласки, растворяющей в себе. Именно тогда я и понял, что это моя женщина. Моя – и точка. И, стало быть, отныне я постоянно должен Крюку. Смола вроде бы что-то заметил, но не понял главного – я отдал Крюку так, мелочишку. Моя плата за сохранность Ласки постоянна – и именно ради нее я время от времени выхожу в Круг. Крюк ставит на меня – а я выигрываю. И он имеет нехилый навар. Это его плата за безопасность моей Ласки. Если же нет – ее будет драть во все дыры кто угодно. Это Гексагон, тут живут люди-крысы, и законы у нас крысиные. А Рыжая… Я ухмыляюсь внутри себя. Наверное, это что-то сиюминутное, не больше. А может, и нет. Поглядим…
– Лис?
– Да?
– А вот если бы мы жили нормально… Мы бы…
– Не надо.
Ласка замолкает. Может, обиделась, может, нет. Не стоит говорить глупости – не услышишь в ответ неприятное. Хотя понять ее вполне можно – ведь она женщина.
Розовые очки надевают все. Обязательно, хотя бы раз в жизни – все. Вне зависимости от пола, возраста и социального положения. И женщине это присуще гораздо больше, чем любому мужику. И тем более – здесь, в Гексагоне, среди всей этой гребаной жизни. Даже тут, в нашем говнище, женщины частенько живут какой-то странной собственной жизнью и ее вопросами. Даже больше того – здесь им хочется сказки как нигде больше… И женщины часто обманывают сами себя, в глубине души понимая всю боль окончания собственного спектакля. И шагают навстречу будущей тоске, рвущей душу и тело напополам. А потом, на людях, ходят с каменной маской, замыкаются в себе – и спустя какое-то время вспоминают минувшее с печальной улыбкой. И потому я не хочу отвечать ей на невысказанный – но, тем не менее, прекрасно известный мне – вопрос.
– Спи…
– Завтра придешь? Ты же завтра весь день тут?
Я киваю. Приду. Конечно, приду. Как я могу не прийти? Каждый из нас отдаст все, чтоб почувствовать себя дома в объятиях своей женщины…
Уже утро. Позднее утро десятого дня. Я сижу на постели, зеваю, тру глаза и чувствую, что неплохо выспался. Уже хотя бы ради этого стоит спускаться в Нору. Я выспался – и это значит, что впереди еще целый день и половина ночи свободы. Относительной, конечно, свободы. И за это время мы многое успеем. Мы еще успеем вкусно пожрать – и не раз. Мы еще успеем погонять в игровые автоматы. Мы еще успеем сметать конок-другой-третий в картишки. Мы еще глянем две-три кинохи в кинозале – и обязательно в сотый раз пересмотрим «Терминатора». Если не воочию – так хоть на экране увидеть, как человек плющит наше самое главное проклятие. Все это мы еще успеем. Главное – было бы бабло. А оно есть у нас, ведь наша кубышка полна.
Ласка еще спит – и я, стараясь не разбудить, одеваюсь и осторожно выхожу за дверь. Пусть спит. Я улыбаюсь. Вечером я приду снова – и тогда ей понадобятся силы. Весь день я буду воображать себе, будто мы с ней – то самое, о чем она хотела спросить вчера. Кажется, это называется «семья»… И весь день я буду воображать, что она ждет меня дома. Мы – крысы. Но мы же и люди. И ничто человеческое нам не чуждо. Но пока – Круг. Смола что-то говорил вчера о мутанте? Поглядим-посмотрим…
Крысоволк. Док, любящий под кайфом трепать всякие байки, как-то рассказал про зверюг, называемых мамонтами. Мол, жили-были на Земле-матушке здоровущие твари размером с половину большой платформы, с клыками-бивнями и покрытые самой натуральной шерстью. Жили, не тужили, паслись в лесах и степях, гоняли всякую шелупонь навроде саблезубых тигров и пещерных медведей – в общем, были капо-ди-капи всей округи. Но все идет, все меняется – и огромные степи ушли в прошлое, а по поверхности поползли ледники. И зверье начало дохнуть.