Мир Дому. Трилогия
Шрифт:
Задумался, замечтался – и чуть не просрал момент. Всполошился уже когда тушняк вовсю шкворчал в чугунах, греча с подливой томилась в большом котле, паря ароматным парком, а поваренки шинковали салат. Самое время сработать! Чугуны открыты, пару движений – и все готово…
– А тушняк-то?.. Тушняка всего четыре короба! – обозрев картонные отходы на столе, взревел он. – Эт че за хня?!.. Вы мне че тут… Вы меня обосрать перед начальством решили?!
Поваренки, все трое, разом вжали головы в плечи – Шашлык вел дела строго, мог и скалкой приложить. Запросто. Шмыга вякнул было – вроде того, сколько накануне получено, столько и распаковано – но Шашлык рыкнул снова и ткнул пальцем в сторону склада:
– Три
Дальше все прошло быстро. Поварята дернули в кладовую – а Шашлык сполз со своего стула и проковылял к вареву.
– За всем глаз да глаз нужен, – подбирая со стола половник, проворчал он. – Того и гляди косяка упорют… – мешанул разок-другой кашу, подцепил на край половника, попробовал, морщась и закатывая глаза на камеру, торчащую в углу… – Ну дак ёп! Так и знал – недосолено!
Дальше просто. На столе – соль. Вот она, эта пачка. С меточкой. Надеялся, что поварята сами сделают – да не повезло, не дошли у них до нее руки. Вскрыть, сыпануть половину в котел, размешать. Соль – вовсе не соль, а херня какая-то. От Дока получена еще полдекады назад. Пока нес до Пищеблока – семь потов сошло, все трухал, что на досмотр остановят. Обошлось. Отнес пачку на склад, незаметно пихнул в коробку точно таких же пачек – но пометочку на ней оставил. Да и не денется никуда, в день «Г» выдавать-то все равно ему.
Вернувшиеся поварята застали старшого на стуле с грозно насупленными бровями. Впрочем, работники вышколены, и Шашлык очень скоро вновь благостно взирал на суетящуюся молодежь. И даже кивнул одобрительно, когда Шмыга, вывалив в котел новые банки с тушняком, снова сбрызнул из меченой пачечки. То что еще и пробу при этом снял, отхлебнул из половника солидный глоток – так это ничего. Видать, судьба такая. Да и все равно всем здесь скоро кранты. Может, еще и легко отделается, незаметно окочурится, тихо и без мучений. Философски покивав сам себе, Шашлык поднял глаза на часы – пора было подавать. Эх, вывози, судьбинушка. Плюсуй пару-тройку часов – и начнется. Вот как только Шмыга подыхать станет – тогда совсем скоро и веселухи жди.
Второй Отряд Общих работ сегодня распределили на уборку Радиала. Несмотря на плотное движение, дело это было безопасное – нужно только выгородить очередной участок, кусок дорожки в сотню-другую метров, и не вылезать за киперку. Машины сворачивают загодя, у них в ПДД это железно прописано – а крысюки знай себе мети, загружай мусором тачки-носилки да тряпкой по бетону елозь.
Прохаживаясь взад-вперед, Желтый время от времени поглядывал на актив отряда. Все пятнадцать проинстуктированы еще с ночи – и сейчас, ловя их встречные взгляды, Желтый понимал, что они ждут. Да уж скорей бы. В актив они со Смолой и Паном выбрали целых пятнадцать человек. Номера проверенные. И, самое главное – довольно высокой злобности. Все те, кто по разным причинам имели зуб на капо – и за кого хотя бы раз братья-бугры впрягались и разруливали сгущающиеся тучи. Кому руку-ногу починить, кого от работ отмазать, кого и подкормить малость… Да и просто те, за кем знали, что этот уж точно за любой кипиш. Кроме голодовки.
Правда, сегодня именно с голодовки и началось – к завтраку не притронулся почти никто. Вечером перед отбоем о Фабрике в отряде стало известно всем. Поблевали, конечно, не без этого… Правда, блевать было особо нечем – скудный ужин давно уже всосался. Так только, желтым желудочным соком пол сбрызнули… Трупоед – оскорбление страшное. Поначалу, конечно, взметнулись – но бугры в цензурных и нецензурных сумели объяснить, что ждать осталось всего ничего. Уже завтра оторветесь по полной. Малость притухло – однако Желтый прекрасно понимал, что это ненадолго. Каждый таил в себе – и Фабрика стала последней каплей.
Капо недоумевали – обычно белковое говно сметалось в один присест, да еще и добавки глазами выпрашивали – но разбираться особо не стали. Да и не до того – спешили набить брюхи завтраком. У них-то самих сегодня жратва была роскошная, Шашлык и тушняк подал, и салатик, и сырка, и шоколад. И самогону, понятное дело, остограмил. Твари… И Желтый не совсем понял вчерашние слова Комбрига – начинать часа через полтора после завтрака, когда капо слегка занервничают. С чего им нервничать-то после такой жрачки?
Впрочем, как оказалось, есть с чего. Часов у Желтого не было, но за капо он следил чутко и понял – пора. Понял потому, что ближайшие черножопые вдруг стали проявлять непонятную нервозность – потирать животики и закусывать свои пухлые, смазанные жирным завтраком, лоснящиеся губёшки.
Инструкции были получены четкие – упирать на внезапно жутко заболевшее пузо и общее нездоровье. Дальше действовать по обстоятельствам – но обязательно попасть в Медчасть. Повернувшись к Смоле, Желтый чуть заметно кивнул – и, согнувшись и ухватившись за живот, заковылял к ближайшему капо.
– Слышь, начальник… Чё-та живот у меня скрутило, а? В сортир не отпустишь?
– Ты охерел, бугор? – изумлися младший капо. – С хера ли вдруг? Работайте!
– Ща в штаны прямо тут насру – и чо, кому от этого легче будет?..
– А я тебе тогда почки пэ-эром отхерачу, – нахмурился капо, демонстрируя резиновый дубинатор. – Ну чо, рискнешь – или все же дотерпишь?
– Ладно, отпусти его. У меня, кстати, тоже чё-та прихватило…
Желтый обернулся – за спиной стоял капо-два и озабоченно щупал себя где-то в районе брюха.
– Господин капо! Разрешите и мне? – послышалось сзади – и Желтый по голосу узнал крысюка Дышло. – У меня уже час как началось – и все сильнее крутит!
Капо-два открыл было рот – но решил ли отказать или разрешить, так навсегда и осталось тайной: стоящий в десятке шагов черножопый, который уже минут десять с озабоченным видом наминал выпирающее над ремнем брюхо, вдруг всхрапнул, скрючился – и боком повалился на бетон.
Дальше началась суета. Пока хлопотали над первым капо, уже не подающим признаки жизни, – хлопнулся второй. Затем, почти без перерыва, третий. Сразу после этого на бетон сложились с пяток номеров – едва Желтый запросился в толчок, они усиленно начали изображать скорбных животиком и спустя энное количество времени решили, что пора уже прикорнуть. Потом снова капо. Снова пяток номеров. Смола и Пан. В Пане явно пропадал актер – перед тем как «подохнуть», он еще покатался по бетону, посучил ногами, повизжал, как зарезанная свинья, – и после, откинув голову набок, вывалил язык и подпустил малость пены. Как умудрился – поди знай – но пена вышла очень правдоподобно. Готовился, наверно. Не переборщил бы, дуралей… Четырехсотые изваяниями торчали за киперкой, что-то там решая своими чугунными мозгами – и только после того, как капо-два, сгибаясь от боли в брюхе, заполошно заорал, что вот прямо сейчас кончится, зашевелились. Да и Завод, надо полагать, уже команду отдал – камер в Радиале полно, и картинка с корчащимися на бетоне телами давно уже шла на сервер.
Минут через двадцать Желтый, погруженный в подкативший транспортник, в обществе двух десятков мнимых больных, десятка настоящих и пятерых капо – кажется, уже покойных – ехал в Медчасть.
Когда около десяти утра пошли первые ручейки – Док уже был готов. С виду спокоен, попыхивает своей неизменной трубочкой – но внутренне собран, звенит, как натянутая струна. Все действия уже просчитаны наперед, мандраж загнан куда-то глубже – тем более и благодаря многолетнему опыту прекрасно знал: трухать и оценивать риски нужно заранее; а как началось – там уже только вперед.